Продолжение, начало тут
Православие: о, это так красиво!
– Василий Зеньковский писал, что Марцинковский безраздельно был предан Христу и почему-то не полюбил Церковь. Из-за этого конфликта с его вторым крещением?
– Из-за этого. Он не полюбил не церковь, а не полюбил именно людей церковных. Церковь – что это? Это мы с вами, люди, а не здание. Это было большое искушение, но я считаю, что Господь простит его, если даже он не прав. Никто не может судить человека, который стольких людей привёл ко Христу. И я не собираюсь судить его, а только рассказываю правду, вот и всё.
– У Владимира Филимоновича Марцинковского было много помощников. В дореволюционном Русском студенческом христианском движении, РСХД, одним из руководителей был Владимир Амбарцумов, который стал отцом Владимиром, священномучеником. Что-то слышали о нём в вашей семье?
– Семья Амбарцумовых – одна из самых близких знакомых моих дедушки и бабушки. Родственники отца Владимира всё время к нам приходили, мы были с ними и в духовном родстве. Были крёстные с нашей стороны и наоборот – кого-то мама крестила. Очень близкая семья была, очень. Сейчас, конечно, уже все поумирали практически, но Ефимовы, Амбарцумовы – это всё одна семья, идущая из христианского студенческого кружка.
– РСХД – это христианская организация. И в моих глазах она была в своё время для многих людей именно как оглашение (научение христианской жизни по вере, воцерковление. – «Стол»), помогала введению людей в церковь.
– Только не сегодняшняя протестантская организация.
– Там было всё по-другому. Я знаю по работе РСХД за рубежом, что протестанты полностью доверяли русским православным. Конечно, в этом огромную роль сыграл отец Сергий Булгаков.
– Да, Булгаков был связующим звеном.
Протоиерей Николай Соколов. Фото: PereslavlFoto / Wikipedia– РСХД всегда вменялось в вину то, что американцы их спонсируют и поэтому они проводят американскую политику… Известная тема. При том что американцы давали совсем небольшие деньги и не контролировали, куда они расходуются, потому что они доверяли православным руководителям РСХД. С этого доверия началось и экуменическое движение. Ни у тех, ни у других не было попыток прозелитизма. Они уважали друг друга. Можно сказать, что они друг друга открыли. Я читаю воспоминания Зеньковского, Зёрнова: какое открытие! Протестанты – тоже христиане, они тоже верят во Христа. У них живая вера! И протестанты точно так же – они увидели православие: о, это так красиво!
– Если мы вот это слово «живая вера» оставим с ними, то поймём, насколько быстро прошло воцерковление и христианизация Америки. Они же шли туда с горящей верой. Православие уже потом пришло, когда патриарх Тихон пришёл, Герман Аляскинский и далее. А там христианство уже было полтора столетия в пространстве «дикого Запада» (как мы это называем), индейцев и всех остальных народностей. Они принимали Христа, потому что люди горели этой верой. Они жили по-христиански, отдавали жизнь за свою веру. Но это картина «Всё в прошлом». (Смеётся.)
После 1942 года перестали бояться
– Ваши дедушка с бабушкой много сил вкладывали в создание студенческих христианских кружков, Владимир Амбарцумов был секретарём движения. Где и как они познакомились? Может быть, в Саратове – самом средоточии членов и руководителей РСХД? Ваш дед какое-то время был там.
– Я сейчас не могу сказать. Знаю, что с Амбарцумовыми и с Мечёвыми дедушку связывала тюрьма. Когда арестовали Марцинковского и всю идейную верхушку РСХД посадили в Бутырку, там и дедушка просидел два или три месяца. А до этого он уже сидел в Нижнем Новгороде. И он говорил, что «за нас хлопотала Крупская». Он даже такую её фразу приводил: «Что вы начали с детьми бороться, это же фактически дети, молодёжь. Отпустите их. Пускай они думают и верят, во что хотят, они же не враги советской власти». «После этого, – говорит дедушка, – нас совершенно неожиданно отпустили, думали, что будут сроки или что-то еще хуже». Кажется, благодаря тюрьме он познакомился с кругом отца Сергия Мечёва, Амбарцумовым и ещё кем-то. Не случайно написано: «Решётка ржавая, спасибо, / Спасибо, старая тюрьма!».
Владимир Амбарцумов. Фото: из личного дела– Недавно я ездила в Париж на празднование столетия РСХД и там встречалась с Никитой Игоревичем Кривошеиным. Он рассказывал, что, когда его арестовали, то он встретил настоящих русских людей, друзей, единомышленников, именно в тюрьме. Такое было место.
– Таков был промысел Божий.
– Итак, они приняли православие. А что стало с кружками? Они продолжали с ними общаться?
– Дело в том, что кружковцы (они так и называли себя – кружковцы) постоянно общались. Но общение было связано уже с тем, что пошли аресты. Это конец 1920-х, 1930-е годы. Одного сослали, другого сослали, третий погиб – и многие испугались. Православные храмы один за другим закрывались. Все ушли в подполье. Те, кто не боялся, совершали тайную литургию, в том числе в нашем доме, у дедушки в кабинете, где уже на протяжении нескольких лет в 1930-е годы тайно служили то отец Сергий Мечёв, до того как был арестован и впоследствии расстрелян, то другие
– Отец Михаил Шик у вас случайно не служил, это ведь один круг?
– Может быть, служил. Я не могу сказать точно. Батюшки приходили одни, другие, но кто придёт – знали заранее. Служба начиналась в 6 утра, люди приходили ещё затемно, потом сразу уходили, служба шла буквально часа полтора. Уже перед войной дедушка стал формировать библиотеку, к нему стали приходили люди за книгами. И он стал потихоньку писать свои труды: «Путь к совершенной радости». К нему приходили и как к духовному руководителю, который ещё помнил и знал отца Сергия, отца Исайю из Оптиной пустыни, многих других старцев, священников и монахов (не помню их имена), которые посещали его. Но потом началась война, сами понимаете, и всё было связано с войной: смерть сына Коли и так далее. После 1942 года уже перестали бояться, потому что оставалось только умереть. Поэтому открыли шкафы (там иконы были, на стенах не висели иконы, могли оскорбить и скинуть, люди разные приходили) и повесили иконы на стеночку, сделали красный уголок.
– Настоящий красный уголок…
– Настоящий, духовный, православный. И стали открыто ходить в те храмы, которые ещё не были обновленческими. Надо понять, что обновленцы тоже сыграли большую роль. Дедушка рассказывал, почему ещё он к Марцинковскому пришёл: чтобы посмотреть, сравнить. Ушёл из партии, пришёл сюда, коммунист, комиссар, ничего не понимает, где что. И вдруг он попал на несколько проповедей Введенского (Александр Введенский (1889–1946) – идеолог обновленческого церковного раскола. – «Стол»). Он сказал: «Это настолько было потрясающим! Он так говорил, что я сам был потрясён». Введенский был великолепный оратор. Только потом он понял – «По плодам узнаете их». Это когда он уже узнал Владимира Филимоновича, и потом со стороны Маросейки (в храме свт. Николая в Клённиках собиралась община отца Сергия Мечёва, будущего священномученика. – «Стол») посмотрел на то, что творится в обновленческой церкви, понял, что надо уходить оттуда. Он и не был там, в то время ещё не думали так. В Москве остались, по-моему, семь храмов, которые не стали обновленческими. Среди них храм Ильи Обыденного, потом Елоховский собор, Апостола Филиппа, Николо-Кузнецкий, храм на Ордынке, который закрыли перед самой войной, но он не был обновленческим храмом. Я не говорю про папин храм Адриана и Натальи, теперь Бабушкинский, – тогда это уже было за Москвой. Туда-то и ходили люди. И уже перестали бояться.
Владимир Филимонович Марцинковский. Фото: общественное достояниеПотом уже сложилась община, это было на стыке 1940–1950-х годов. Открылись первые семинарии. Академий ещё не было, а были семинарии и православные курсы. И многие слушатели, будущие митрополиты Филарет, Питирим, многие другие священники, приходили на встречу к дедушке, особенным спросом пользовалась его уникальная библиотека, были у них и домашние лекции. В связи с дедушкиной библиотекой мы познакомились в шестидесятые годы и с будущим отцом Георгием Кочетковым. Они приходили к нам с Сашей Копировским, ездили в Гребнево, отдыхали и пользовались дедушкиным благорасположением.
Мы принимаем по четвергам
– Отец Георгий всегда с большим почтением отзывается о Николае Евграфовиче.
– Это начало нашей жизни духовной. Мы тогда ещё дети были, ребята по 15–17 лет.
– То, что ваш дед собирал библиотеку и занимался просвещением людей, – это особое служение Богу, формирование церковной элиты.
– В общем-то, да. Это милость Божия, что они со своей супругой, бабушкой Зоей, имели педагогический талант. Оба были замечательные педагоги. Особенно бабушка, педагогика была её плоть и кровь, педагоги. Никогда ни одна служба церковная у неё не оставалась без проповеди. В то время! Это я помню.
– Что значит у неё? Она сама проповедовала?
– Вот, представьте себе, да. Сама. Когда бабушка приходила – она всегда смотрела на молодёжь и видела, как они смотрят, потом сама подходила к ним:
– А чего вы пришли в храм?
– Свечку поставить.
– А зачем свечку ставить? Понимаете, а какой сегодня праздник? Вот иконочка, Казанская Божия Матерь, вот Святителя Николая. Хотите, расскажу?
– Давайте!
И она могла кратко – за полчаса, минут за сорок – изложить историю христианства, историю мученичества этого человека, историю иконы, и люди открывали глаза. Она была педагог, это был, как она говорила, «мой конёк»: «Ох, сегодня двое были, такие были хорошие, такие хорошие!». Приходили потом и ещё, но боялись, потому что приходить было опасно, провокации были.
– Они и сейчас есть.
– Куда ж деться-то! Знаете такое стихотворение: «Тише, тише, господа, к нам сегодня придёт господин Искариотов» (стихотворение Пьера-Жана Беранже «Господин Искариотов» в переводе Василия Курочкина. – «Стол»).
Одним словом, боялись соглядатаев. А к дедушке безбоязненно приходили. Он в храме никогда не проповедовал. Он ходил причащался только на раннюю литургию, позднюю не признавал вообще, потому что говорил: там суета и хор, мне это мешает молиться.
У себя он принимал каждую неделю. Когда он ещё работал, то после шести вечера. С семи и до десяти у него всегда был народ. И в выходные дни приходили люди. А уж когда пошёл на пенсию, тогда уж назначал время.
Бабушка говорила: «Мы принимаем по четвергам». Можно было всегда прийти на беседу. Но это отдельно. Если «мы принимаем», то чашку чая наливаем, печеньице ставим, угощение, конфетки, что-то ещё – у нас так принято было, это старая закалка. Знакомые бабушкины – княжна Голицына, Шереметьева – ходили: «Мы к вам чайку попить». Бедные были, но прийти посидеть, поговорить, поцеловаться, чайку попить – это было великое счастье. Софья Михайловна Голицына – одна из бабушкиных подруг. Она написана в картине Корина «Русь уходящая». Мама отца Александра Меня заходила, он приходил, книги брал, когда в семинарии или в академии учился. В день, бывало, приходило до пяти-шести человек. Это было трудно, дедушка уже старый был. «Николай Евграфович, время закончилось, пятнадцать минут прошло!» – люди ждали, как на приёме у врача.
– Он индивидуально со всеми разговаривал?
– Он говорил, что там, где больше двух, там потерянное время. Иногда, бывает, муж с женой придут, батюшка-матушка. Например, семья очень близкая к нам – Ведерниковы: отец Николай с матушкой. (Его отец Анатолий Васильевич Ведерников был тогда главный редактор «Журнала Московской патриархии».) Тогда он принимал вдвоём, но обычно – по одному. К нему обращались как к старцу, хотя он и считал себя самым грешным человеком. «Кто я? ГБР».
Анатолий Васильевич Ведерников. Фото: общественное достояние– Грешный Божий раб?
– Он подписал все книги: ГБР. Тогда так шифровались. Патриарх Пимен, когда я у него работал, посылал телеграммы или денежку посылал, то он писал: с любовью, желаю радости, мира. ПП Московский – Пётр Петрович Московский, Ивановский, Калужский. Кто знал, тот понимал. Он всё раздавал, все деньги, что были, всё раздавал людям по монастырям. Но он тайно это делал. Сейчас можно говорить, потому что прошло время. Вот такие дела.
Работать для Господа, но не трогать политику
– Отец Николай, не сохранились ли у вас в семье документы про период ХХ века – что-то, связанное с РСХД?
– Нет. Я бы видел, ведь я писал биографию дедушкину. У меня все его документы личные, у меня всё, что можно было собрать, что было в его папке в столе. Но там не было ни одного документа, связанного с этим.
– Мне это очень интересно, потому что ещё не написана история дореволюционного РСХД. А написать надо – ведь мы должны быть благодарны тем, кто поддерживал нашу веру и церковь.
– Конечно, ведь это промысел Божий о нашей стране, о наших людях, которые были совершенно лишены духовного попечения в определённый период времени. Да и сегодня, видите, этого попечения не густо.
– Всегда было непросто, но сегодня – особенно.
– Сейчас очень опасно. У дедушки был такой девиз: работать для Господа, но не затрагивать в политику. Ему много раз хотели это приписать и арестовать. Но он говорил: найдите политические моменты. За Христа я, пожалуйста, готов пострадать как угодно, но я же не против власти. Смотрите, у меня звания: профессор, доктор наук, лауреат премии, орден Ленина, орден Красного Знамени, награды от государства. И вот таким образом: всё можно делать, но политику лучше не трогать. А бабушка у меня была так настроена, говорила: вот если бы советская власть была бы христианской.
– Это все понимают. Даже моя мама, явная атеистка, говорит, когда мы с ней начинаем спорить на эти темы, что в христианстве те же самые цели, идеалы. Только Бога нет. Отец Николай, большое спасибо за ваш рассказ, это очень ценно. Несправедливо, если такое останется в забвении.
– Очень ценно то, что мы с вами сегодня встречаемся, правда? Вчерашнее не вернёшь, будущее не знаем, сегодняшнее – самое важное. Господь даёт нам возможность вспомнить молитвенно наших близких – значит, милость Божия с нами. «Господи, прости им грехи их вольные и невольные» – мы молимся о всех.
