Люди его времени были скупее на слова и художественные жесты, потому что и то и другое несло смерть. Они были проще, намного проще даже, чем шестидесятники. Но они были цельными – в горе и радости, в несении креста.
Советская эпоха породила «новую цельность», о которой поэт Николай Асеев сказал: «Гвозди бы делать из этих людей, крепче бы не было в мире гвоздей». Роман «Как закалялась сталь» Николая Островского, скульптура Веры Мухиной «Рабочий и колхозница», медиа-образ героя социалистического труда ударника Николая Стаханова свидетельствовали, что сменовеховские метания интеллигенции остались в тёмном прошлом и советский народ уверенно шагает в светлое завтра. Впрочем, наряду с идеологией и психологией формат «новой цельности» включал и профессионализм. Деятели науки и культуры, преданно служащие Родине, являли образцы человека будущего. Народническая одержимость работой вкупе с научным ростом входили в дореволюционные представления о цельности. И в советском обществе они – с некоторыми коррективами – также оказались востребованными. Наука, правда, стала теперь служанкой идеологии. И даже церковный староста академик Павлов своими опытами на собаках доказывал верность учения марксизма-ленинизма. Так говорили идеологи нового мира, об этом писали на страницах центральных газет. Наука и религия жёстко разводились по разные стороны баррикад.
Не стань Войно-Ясенецкий епископом, не войди в число «князей Церкви», его жизнь вполне могла бы протекать по павловскому сценарию. Ведь власти вынуждены были мириться с «тихой» религиозностью великого физиолога и даже до самой его смерти не закрывали храм, куда он ходил. Но Валентин Феликсович (так его звали до пострижения) перешёл через Рубикон, и на новых землях, где он оказался, отступления не было. Он оказался в армии других цельных людей, героев веры, готовых пострадать за Христа до смерти, и смерти крестной. Его цельность оказалась неотделима от Голгофы и Воскресения, от присутствия Бога в конкретных житейских обстоятельствах.
Хирург В. Ф. Войно-Ясенецкий (слева) проводит операцию в земской больницеСоветская цельность подразумевала стальные мышцы и насупленные брови, «если враг захочет нас сломать». Церковная цельность говорила, что человек может быть слабым, побеждённым и не проиграть. Человек должен дать место для действия Бога – в мире и в себе самом. Лука работает во имя света. И Бог действует в его жизни очевидным образом, посылая в критические моменты нужных людей, помогая принять верные решения, устоять.
Образ поруганного Христа, однажды увиденный и воспринятый святым в 1920-х годах, жил в его сердце. Многочисленные проповеди и апологетические заметки шли из глубины его души. В них не было стилизации и бесконечных цитат из святых отцов, столь характерных для постсоветского времени.
Отстаивая интересы верующих, Лука совершил немало рискованных, с политической точки зрения, поступков. В этой связи его, наверное, можно назвать «святым советских диссидентов».
Напомним, что святой выступал в полном архиерейском облачении на собраниях врачей эвакогоспиталей. Атеисты приходили в бешенство от такой демонстрации и со временем добились того, что архипастыря перестали приглашать читать публичные лекции.
Диссидентствующим в условиях поголовно бритого и стриженого советского мира мог стать и сам образ служителя алтаря. Лука требовал от клириков отращивать бороду, усы и не стесняться быть старомодными.
Архиепископ стоит у истоков послевоенного религиозного самиздата. Он не только призывал переписывать вручную нужные для богословского образования книги, но и предлагал верующим учёным написать апологетические труды с критикой антирелигиозной литературы. Сам он написал религиозно-философскую работу «Дух, душа и тело», которая получила широкое хождение в самиздате.
Публичность и гласность, за которые ратовали диссиденты, стали у архиепископа серьёзным оружием в борьбе с уполномоченным Совета по делам Русской православной церкви. Совет настаивал на том, чтобы все директивы и указания правящий архиерей получал от представителей СДРПЦ (совет по делам религий – «С») устно. Лука, напротив, стремился сделать тайное явным.
Писал, скажем, духовенству Крыма о том, что уполномоченный запрещает крестить детей в отсутствие родителей и это требование представителя власти надо выполнять.
Когда уполномоченный запрещал проводить епархиальные собрания, Лука рассылал окружные послания духовенству и тем приводил в ярость чиновника, не привыкшего, что «церковники» могут сметь своё суждение иметь.
Святитель не только совершал значимые публичные жесты, но и подавал важные сигналы во время частных разговоров. Так, 13 августа 1947 года, после подписания торгового соглашения с Чехословакией, святой заметил: «СССР обязался поставить 200 тысяч тонн пшеницы. Я читал в газете, что один комбайнер скосил 80 гектаров. Раньше землю обрабатывали сохой, а косили хлеб косой, и хлеба все ели досыта. Теперь же машины вытеснили совсем людей с работы, а государство весь хлеб забирает, для народа ничего не оставляет. Это когда же так было, чтобы человек работал в поле, а есть хлеба досыта не мог».
Многие высказывания архиерея резко диссонировали с официальной точкой зрения. Вот только одна выписка из беседы с уполномоченным: «Разговор коснулся событий в Венгрии. Лука считает, что много в Венгрии было пролито крови напрасно. На моё замечание о контрреволюционном заговоре и его последствиях в случае победы заговорщиков Лука промолчал».
Но, критикуя власть, архиепископ Лука не заходил дальше определённых границ. Он стремился вписаться в новую советско-церковную симфонию. И даже иногда наивно верил, что она может переродиться в старую, дореволюционную.
Епископ Лука. 1923 год. Автор неизвестенСегодня из канонизированных святых архиепископ Лука – ближайший к нам по времени, и это важно. Его слава шагнула далеко за границы России. Его, например, широко почитают в Греции, новому святому посвящено более тридцати храмов. Конечно, в общецерковных святцах есть имя Пантелеимона-целителя. Но это когда было, он жил в IV веке, а Лука не так давно, умер в 1961 году.
В прославленном архиерее верующие видят прежде всего целителя, и молятся ему об избавлении от всяческих нужд и болезней. Но реальная жизнь крымского архипастыря часто ускользает от их внимания. Об этом приходится немного пожалеть, поскольку, соприкасаясь с ней, мы входим в соборный опыт новомучеников, встречаемся с тем немногим подлинным, что осталось от советской эпохи.
Святитель Лука помогает нам вернуться назад – без злобы, без ложного пафоса, без нигилизма. Увидеть страшную антропологическую яму на месте человека и те жуткие обстоятельства выбора, в которых приходилось принимать решения человеку Церкви. Несмотря на какие-то неудачи в ситуации хождения над бездной святитель Лука показывает, что сила Божия в немощи совершается и что, стяжав дух мирный, действительно можно спасти вокруг себя тысячи.
