![](https://s-t-o-l.com/wp-content/uploads/2020/05/MG_7633.jpg)
Сразу оговорюсь, что ставить этот вопрос мне будет легче на примере произведений и героев XIX века, во-первых, потому что именно в ту эпоху происходило становление национального самосознания, а во-вторых, потому что в ХХ веке с русским человеком Бог весть что происходит – и думать приходится не столько о его качествах, сколько обо всех выпавших на его долю испытаниях.
Попробуйте сами ответить: какой он, русский герой? Обычно вспоминают Наташу Ростову, князя Мышкина, Платона Каратаева… Есть целый цикл «Русские женщины» у Некрасова, есть особое выражение «русские мальчики» у Достоевского. То есть не будет преувеличением сказать, что вся русская литература так или иначе пыталась постичь, что же такое русский человек. Но начать мне, как бы то ни было, хотелось с Пушкина. Гоголь как-то раз сказал, что Пушкин – это русский человек в его развитии, причём такой, каким он, может быть, явится через двести лет. Если сопоставить даты, мы, конечно, заметим, что как-то не так пошло развитие русского человека… Ну, тем интереснее выяснить, какой старт нам был дан. Сам Пушкин знал историю России очень хорошо, причём со всеми её негативными сторонами. И, однако, писал: «Клянусь честью, что ни за что на свете не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков – такой, какой нам Бог её дал». Так что быть русским для него – это вопрос свободного выбора.
![](https://s-t-o-l.com/wp-content/uploads/2020/05/A.S._Pushkin._Poslednyaya_osen.jpg)
И если обращаться к творчеству Пушкина, то, конечно, нужно вспомнить Татьяну Ларину. В своей знаменитой «Пушкинской речи» Достоевский говорит, что поэт первым дал нам художественные типы русской красоты, «вышедшей прямо из духа русского, обретавшейся в народной правде, в почве нашей». Несомненно, к таким типам и принадлежит Татьяна. Что же в ней исконного, настоящего? Как вы помните, она даже писала по-французски, плохо изъяснялась на родном языке и читала романы нерусского происхождения (хотя других-то не было) – и вот такая девушка претендует на роль национальной героини. О ней сказано:
«Татьяна верила преданьям простонародной старины
И снам, и святочным гаданьям, и предсказаниям луны…»
Эка невидаль: суеверная барышня! Но на самом деле для Пушкина за этими определениями стоят вещи, чрезвычайно серьезные. «Преданья старины» – это то, что составляет жизнь не только Татьяны, но и самого поэта. Сам о себе Пушкин говорит:
«Я просто вам перескажу
Преданья русского семейства,
Любви пленительные сны
Да нравы нашей старины…»
Или вот ещё:
«Но я… какое дело мне?
Я верен буду старине…»
И ещё:
«Во вкусе умной старины…»
И далее:
«Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины…»
О той же «старине» любит говорить и думать Татьяна. Обратите внимание на её общение с няней:
«Что, Таня, что с тобой?» –
«Мне скучно,
Поговорим о старине».
Какую черту Татьяны пытается раскрыть перед нами поэт? По-видимому, речь идет о её включенности в какое-то движение жизни, в какой-то способ передачи традиции и памяти, который Онегину (а они всё время противопоставляются) уже недоступен. Онегин «бранил Гомера, Феокрита, // Зато читал Адама Смита…», то есть был детищем уже всецело европеизированной культуры, порвавшей со своей национальной традицией. Давайте запомним эту мысль, к ней нам придётся ещё раз вернуться.
А теперь обратим внимание, что Татьяна еще и «верит снам». В композиции этого реалистического романа центральное место занимает как раз один очень странный, фантастический эпизод, который известен как «сон Татьяны». Если сознание других героев – Онегина, Ленского – поэт пытается как-то анализировать, спекулятивно объяснить, то внутренний мир Татьяны передаётся только так – посредством сна. Здесь мы сталкиваемся с особым способом видения и переживания мира, далёким от рационализма. Семён Людвигович Франк, который написал замечательную статью «Русское мировоззрение», как раз подчёркивал, что русское мышление абсолютно антирационалистично.
![](https://s-t-o-l.com/wp-content/uploads/2020/05/Tatiana_Larinas_dream_by_Volkov_1891.jpg)
Этот антирационализм не есть иррационализм, то есть русский человек не впадает в экзальтацию и духовную нетрезвенность, отказываясь от анализа происходящего, но познаёт всё как бы «поверх» форм и категорий. Почему мне это кажется принципиально важным? Я вспоминаю образ очень близкого и дорогого мне человека, Сергея Сергеевича Аверинцева – филолога, высококлассного учёного, который, однако, не мог высказать всё, что хотел, исключительно в научном дискурсе. Он параллельно писал стихи, произносил проповеди в храме, то есть искал другой тип слова, отражающий тот особый пласт мышления, который в нём присутствовал. Не в последнюю очередь поэтому литература становится в России одной из основных форм познания, опережая другие более строгие дисциплины.
Но продолжим. Татьяна безусловно часть русского мира. Это коммюнотарность, общинность русского народа удивительно тонко передаётся поэтом в образе старшей из сестёр Лариных. И дело не только в разговорах с няней. Обратите внимание на фрагмент из третьей главы романа: это самое напряжённое по внешней драматургии место. Татьяна уже написала письмо Онегину, он приезжает, и вот – должно состояться решительное объяснение. Читатель любовного романа, конечно, весь в предвкушении… А Пушкин будто бы над ним шутит, предлагая послушать знаменитую «песню девушек»:
«Она дрожит и жаром пышет,
И ждёт: нейдёт ли? Но не слышит.
В саду служанки, на грядах,
Сбирали ягоду в кустах
И хором по наказу пели
(Наказ, основанный на том,
Чтоб барской ягоды тайком
Уста лукавые не ели
И пеньем были заняты:
Затея сельской остроты!)
Что происходит? Вот он, центр мироздания, главный сюжет европейского романа: встреча этих двух влюблённых! И встреча прервана! У нас тут всё затормозилось, мы слушаем, как поют русские девушки. Что интересно, у Пушкина этот приём повторяется из раза в раз, переходит из одного текста в другой. Становится понятно, что мы имеем дело не просто с изощрённым издевательством над читателями, а с попыткой передать некое представление, знание о том, что человек живёт не сам по себе, он живёт в широком мире, связан нитями со множеством других людей. Может быть, наиболее показательны в этом отношении «Повести Белкина».
Позволю себе небольшой экскурс. Пушкин пишет их одновременно с «Маленькими трагедиями» и фактически одни и те же духовные сюжеты разыгрывает в двух плоскостях – как та или иная универсальная человеческая ситуация переживается в Европе и как – в России. И вот пока в Европе бьётся со всем миром «скупой рыцарь» как индивидуальный носитель одной супер-страсти, в России устраивает свой маскарад барышня-крестьянка, похищаются невесты в «Метель» и из повести в повесть шествуют какие-то толпы людей, которые друг с другом всё время взаимодействуют, общаются, помогают друг другу… Даже сама система повествования выстроена так, чтобы показать: мы тут все связаны. Кто автор «Повестей Белкина»? Белкин. А он откуда их взял? Он, как следует из «Предисловия», услышал их от чиновника Б.П., от барышни Н.Н. и так далее, то есть сама история, прежде чем дойти до нас, проходит через целый мир этих людей, связанных друг с другом близкими отношениями. Вот и получается: то, что в европейском контексте предстаёт как трагедия индивидуальной личности, в русском мире вдруг как-то гармонизируется, разрешается общими усилиями.
Наконец, нельзя в разговоре о Татьяне не упомянуть её любви к зиме. «Татьяна, русская душою (...) // Любила русскую зиму», «Зимы ждала, ждала природа. // Снег выпал только в январе», «Зима!.. Крестьянин, торжествуя, // На дровнях обновляет путь» и так далее. И в конце, когда Татьяна встречается с Онегиным, о ней сказано: «У! Как теперь окружена Крещенским холодом она…». Эта зима, холод – мотив не просто природный или географический, но ещё один способ показать внутренний мир Татьяны, который связан с каким-то особым чувством меры и смирения, со знанием внутреннего непреложного закона. Поэтому Татьяна может сказать: «Но я другому отдана // И буду век ему верна…». Это напоминает нам тот строй мыслей, к которому апеллировала няня, рассказывая юной Лариной о своём браке:
«Так, видно, Бог велел. Мой Ваня
Моложе был меня, мой свет,
А было мне тринадцать лет».
И для няни, и для Татьяны очевидно, что в жизни есть то, что этой жизнью управляет. Есть некий закон, судьба, Бог. И этот закон понуждает Татьяну отвергнуть любовь Онегина – совершить жест, как мы до сих пор чувствуем, красивый, правильный, благородный по существу.
![](https://s-t-o-l.com/wp-content/uploads/2020/05/Onegin_and_Tatyana.jpg)
Здесь же заметим, как не подходят ни Татьяне, ни её няне все ярлыки про «вечно бабье» в русской душе. Тут нет никакого бабства! Перед нами женщины, способные на сильный, мужественный поступок во имя идеала. Интересно, что эпиграфом к шестой главе романа Пушкин берёт цитату Вергилия: «Там, где дни облачны и кратки, родится племя, которому умирать не больно». Это про Татьяну. И это ещё одна черта русского человека, русского мира, которая буквально завораживала русских писателей, – умение с достоинством принять неизбежное, вплоть до смерти. У Толстого есть рассказ «Три смерти», где сравнивается кончина барыни, пребывающей в полной истерике, и крестьянина, тихо умирающего на печке с единственной мыслью: «Кому сапоги передать?». Третьим в рассказе умирает дерево – так величественно и непреложно, как умеет погибать природа. Это отношение русского человека к смерти будет жестоко испытывать весь ХХ век, и образы пушкинских героев здесь останутся камертоном.
Материал подготовила Ольга Солодовникова