Действие романа происходит в XXVII веке, когда главной технологией, вокруг которой и вертится основной сюжет, стали портативные чипы, хранящие копию человеческого сознания. Такой чип есть в затылке у каждого гражданина растянувшегося на многие планеты государства людей, и потенциально все они бессмертны.
Но, как говорил отец киберпанка писатель Уильям Гибсон, «будущее уже наступило, просто оно распределено неравномерно». Поэтому все проблемы бессмертного человечества в сериале до боли знакомы: физические оболочки всё ещё в дефиците, они всё так же дряхлеют и ломаются (здесь это слово лучше всего подходит к человеческим телам), а клонирование, как это ни парадоксально, всё ещё остаётся очень дорогим и доступно единицам. Остальные всю жизнь копят на новое тело, а не успев – погружаются в тьму хранилищ, откуда близкие могут лишь изредка извлекать их, взяв оболочку в краткосрочную аренду. Характерно, что и большинство преступников здесь наказывают так же – извлечением чипов из тел на определённый в суде срок.
Те немногие, которые находятся наверху, – страта долгожителей-«мафусаилов», или, как их называют остальные, мафов. Сама элита, впрочем, ничуть не обижается и тоже использует это сокращение, потому что – ну зачем обижаться на «простых смертных» и почему бы не относиться к себе с некоторым юмором.
Это верхушка экономической пирамиды, за столетия достигшая такой степени отрыва от остального общества, что ко времени действия книги и фильма они меняют тела уже не только по необходимости, но и из прихоти вроде получения новых ощущений – например для того, чтобы находиться в двух телах одновременно.
Иной подход к переносу сознания из одной оболочки в другую у представителей исполнительной власти: местные спецподразделения готовы перепрыгивать из одного тела в другое для того, чтобы мгновенно оказываться в горячих точках. И это очень актуально, поскольку против них, используя ту же технологию перемещения, выступают борцы сопротивления, стремящиеся лишить человечество доступа к бессмертию.
День мёртвых
Основная проблема, вызываемая «бессмертием», здесь сводится к тому, что оно обостряет социальное и экономическое расслоение: узкий круг богачей сосредотачивает в своих руках всё больше власти и капитала.
На втором месте – вполне очевидная проблема пресыщения. Мафы перепробовали всё, лежащее в пределах этически-приемлемого, и всё чаще переступают черту. Выглядит это как «Римская империя в период упадка» в футуристических декорациях – и при этом именно вокруг охоты за новыми ощущениями авторы выстраивают мотивацию многих персонажей.
Куда более занимательные вопросы оказываются вытесненными на границу повествования. Очень интересная ветка сюжета – история про то, что в семьях «золотой тысячи» дети оказываются в кардинально-подчинённом положении. Они всегда остаются милыми девушками, трудными подростками – теми, кем привыкли видеть их главы семейств. Шестидесятилетние мальчишки, понятно, мучительно переживают свои амбиции и невозможность их реализации, а их сёстры – невозможность воплощения своих женских устремлений. Субъективация, таким образом, простирается и на самих мафов: большая часть из них – такие же игрушки тех, кто оказался на самом верху, как и для них самих игрушки – простые люди.
Существуют в мире «Видоизменённого углерода» и те, кто отказывается от возрождения в новом теле по религиозным соображениям – неокатолики. Аргументация их довольно очевидна: они считают, что такое «перерождение» гарантированно обрекает душу на вечные муки. Впрочем, тот факт, что сознание так и так остаётся законсервированным в чипах, остаётся за скобками. Логически развивая идею получения бессмертия в этом мире как отказа от бессмертия в грядущем, следовало бы радикализировать неокатоликов, направив их на целенаправленное уничтожение чипов своих единоверцев или создание движения за отказ от их поголовной имплантации. Однако они ограничиваются поддержкой закона о том, что человек вправе отказаться от перерождения, даже если оно необходимо для проведения следственных действий – например, поисков его убийцы.
Неокатолики представляются явным анахронизмом, однако именно со стороны одной из отступниц от их доктрины исходит мысль о том, что возможность возрождения – штука не такая уж и приятная. Когда главной героине удаётся, воспользовавшись служебным положением, привести на празднование Дня поминовения усопших свою бабушку, помещённую в новое тело, та, весело проведя время в кругу семьи, напоследок всё же просит не «приглашать» её через год.
Смотря в будущее
С перспективой радикального расслоения общества, предлагаемой киберпанк-писателями, сегодня согласны и многие футурологи. Так, профессор Еврейского университета в Иерусалиме Юваль Ной Харари в своём бестселлере «Homo Deus: Краткая история завтрашнего дня» описывает общество, где в руках верхней прослойки сосредоточены не только деньги и власть, но и все творческие возможности. Остальное человечество, чтобы не мешало, погружено в виртуальные реальности – благо, в условиях полной автоматизации производства обеспечить их кормом не представляет никакой трудности.
Общество, описанное Харари, возникает из-за неравного доступа к технологиям: наверху оказываются благодаря тому, что могут перейти границы, в которых находится человек как вид. Возникает постчеловек – новая сущность, самостоятельно создавшая саму себя. Именно он – центральная фигура новой философии трансгуманизма.
Впрочем, новой она только кажется.
В конце сериала одним из маркеров победы «сил добра» становится отмена вышеупомянутого закона, позволявшего отказаться от возрождения в рамках следствия. Дескать, теперь-то «плохие парни» уже не смогут прятать концы в воду, не боясь быть разоблачёнными. Только вот миллионы людей, считающих, что загрузка в новое тело лишает их доступа в рай, оказываются перед фактом того, что им уже не получится избежать принудительной «перезагрузки».
То есть если отбросить все неоновые декорации, то и обновлённый технологиями человек по-прежнему стоит у старой дилеммы «свобода совести против соблюдения закона», которая напоминает нам о том, что все вызовы будущего, по сути, сводятся к тем же вечным вопросам, на которые мы не можем однозначно ответить уже тысячелетия.
