Текст и фото: Мария АгееваЛетом 1986 года ликвидаторы последствий аварии на Чернобыльской АЭС жили в некомфортных условиях. Чтобы решить жилищную проблему, было решено использовать пассажирские речные дизель-электроходы.
Пассажирские суда «Россия» (проект 785) – серия речных двухпалубных грузопассажирских дизель-электроходов, предназначенных для работы на туристических и транспортных линиях. Строились в Чехословакии (сейчас территория Словакии) по заказу СССР в 1952–1958 годах. Было построено 36 судов в трёх сериях, имевших незначительные отличия между собой. Суда получили названия в честь 15 союзных республик СССР и известных людей страны. После постройки они были распределены в речные пароходства: Волжское (Горький), Камское (Пермь), Енисейское (Красноярск), Западно-Сибирское (Новосибирск) и Днепровское (Украина).
О мужчинах, ликвидаторах последствий на ЧАЭС, существует уже много информации. Но, к сожалению, мало кто знает о том, как трудились на благо страны и всего мира женщины. Мои героини работали на двух из трёх теплоходах, направленных из Волгограда.
Теплоходы «Таджикистан» (слева) и «Туркменистан» (справа). В центре: Выездная торговля для строителей Славутича, зима 1987-1988 гг. Фото: Мария АгееваПод Припятью, у села Страхолесье, для судов выкопали акваторию, построили пирсы, а также подходные каналы, подвели все коммуникации. А в декабре 1986 года ту же работу проделали у села Неданчичи, и теплоходы отправились для строительства города Славутич.
В качестве плавучих гостиниц для ликвидаторов и строителей пришли 13 дизель-электроходов: «Азербайджан», «Белоруссия», «Грузия», «Карелия», «Киргизия», «Радянський Союз», «Россия», «Таджикистан», «Туркменистан», «Узбекистан», «Чайковский», «Т.Г. Шевченко» и «Эстония». Этот вахтовый комплекс стал называться «Белый пароход». По прибытии на Днепр корпуса судов обшили древесиной: для теплоизоляции и защиты от радиации.
Любовь Деева, 66 лет (директор ресторана на «Таджикистане», 1987 год):
«Я несколько раз отказывалась ехать в Чернобыль, но мне сказали: «Вы обязательно должны поехать и помочь Родине». Поехала… Сотрудников всё время не хватало. Я работала за официантку, повара, уборщицу. Нет, мы там не работали, мы пахали. Нашу работу постоянно проверяли СанПиН, пожарные, милиция. Мне, как директору, было очень сложно работать. Вообще, у женщин был тяжёлый труд, без выходных. За несколько дней до отъезда у меня поднялась температура. Хоть и знала, что скоро уеду, но ни физически, ни психологически уже не выдерживала, чувствовала себя очень плохо.»
Раиса Бирюкова, 76 лет (заведующая производством на «Туркменистане», 1986 год):
– Я добиралась до Чернобыля на самом теплоходе. Команды с других теплоходов нас встречали на берегу в Страхолесье как родных, обнимали (прим.: плачет).
Завтрак для ликвидаторов начинался в 6 утра: так рано уезжали первые автобусы на станцию. Соусы и салаты готовить не разрешали, приходилось придумывать, как обойтись без них. Постоянно были проверки врачами-пищевиками, в том числе и ночью. Кухню проверяли строго: приготовленная еда не должна была оставаться в конце дня.
Через какое-то время я заболела, рвало, но в Киев, в больницу, ехать отказалась. Написала об этом мужу. И вскоре получаю телефонограмму от него: «Выезжай срочно, иначе повешусь на люстре». После уговоров меня всё же отпустили домой, и больше я не вернулась.
Сейчас думаю, что муж меня спас. Ещё на теплоходе при проверке дозиметром у меня часто «фонила» голова. И до сих пор, когда я непокрытая под солнцем, то кажется, что на голову льют кипяток.
Ольга Моисеева, 57 лет (буфетчица на «Таджикистане» с 1986-го по 1988 гг.):
– Когда меня командировали от речпорта, то говорили, что теплоходы идут туда на пару месяцев. В итоге люди работали там три года… Вставали в 4–5 утра, потому что первая смена атомщиков после 6 уже должна была ехать на станцию. Обеспечение было очень хорошее. Я там первый раз «Кока-колу» попробовала.
Мне было тогда всего 23 года: хотелось жить, любить. И на тот момент было не важно, что мы находимся на заражённой территории. Мою судьбу Чернобыль изменил: на теплоходе я встретила своего будущего мужа.
Валентина Грошева, 88 лет (посудомойщица на «Туркменистане» с 1986-го по 1989 гг.):
– Подружки меня отговаривали ехать, а я сказала, что мне нет разницы, где умирать.
Я начинала работать уборщицей, но не смогла: так было тяжело. Людей тогда не хватало, приходилось работать за двоих. Волосы при проверке дозиметром у меня всегда «горели».
Ещё по приезду домой начались проблемы со здоровьем, были операции. Я ведь была уже немолода, когда поехала в Чернобыль. Привезла оттуда ковёр, он до сих пор лежит у меня в зале. Но я не думаю, что мои болезни из-за него, ведь мне и там хватило радиации. Вообще многие женщины, с которыми я работала там, уже умерли. А были лет на 20 моложе меня…
Марина Сомченко, 59 лет (повар на «Таджикистане» с 1986-го по 1989 гг.):
– Повара работали по сменам в 12 часов без выходных. Работать было очень тяжело. В отпуск поехала первый раз через полгода.
Кормили мы ликвидаторов усиленно. Местную воду пить было нельзя, нам её привозили и выдавали по 2 бутылки на руки. А на берегу стояли «Фанта», «Фиеста», «Кока-кола» – можно было пить сколько хочешь.
Бочки с соленьями стояли на корме. Но приходилось ходить за ними ещё вечером, когда было много народу, чтобы поутру не встречаться с крысами. Они были огромными! Мы предполагали, что из-за радиации.
Как-то замполит сказал: каждый четверг выброс радиации. И действительно голова болела, порой до рвоты.
Ирина Арсентьева, 51 год (проводница на «Туркменистане» с 1986-го по 1989 гг.):
– В Чернобыль отправляли на месяц. Мы с подружкой решили поехать, а остались до конца. Приехали уже в Неданчичи. Работала я на вахте теплохода: проверяла дозиметром строителей. График работы был такой: выходных нет, месяц работаешь, 15 дней отдыхаешь. Но на отдых я не часто летала домой, потому что это тоже было утомительно.
Однажды нам (чернобыльцам) подали грузовой самолёт из Волгограда в Борисполь. Сообщили, что пассажирского нет. Кресел, конечно, там не было, только две длинные лавки по бокам. Летели три с половиной часа, держась друг за друга и за лавочки. Посередине лежали наши вещи, кто-то сидел прямо на полу рядом вещами. Трясло очень сильно.
Марина Суворова, 55 лет (официантка на «Таджикистане» с 1986-го по 1988 гг.):
– Если кто-то приезжал с ночной вахты, то надо было вставать и накрывать на стол. До сих пор не могу видеть жующих мужчин. После трёх месяцев работы я стала вкладывать в обувь капустные листы, чтобы снять отёки.
Однажды я заболела. На «скорой» меня забрали в Чернигов. А один парень звонил мне туда и потом пошутил над командой, сказав, что я умерла в больнице. Накрыли стол, все плачут, меня поминают.
Мы были молодые: работали, шутили, ничего не боялись. Ночью, после смены, катались на водных лыжах, на лодках. Просто уже старались не замечать усталости.
Елена Калуженина, 56 лет (официантка на «Таджикистане» с 1986-го по 1988 гг.):
– Я приехала в начале сентября 1986 года от Ленского пароходства (Иркутская область). Отправляли в Чернобыль самых достойных. Вот я и поехала, так как состояла в комитете комсомола.
Однажды пошли с ребятами в лес, насобирали грибов, нажарили их потом с картошкой на корабле. Остался всего один гриб, но никто не хотел его доесть. Кто-то решил проверить его дозиметром… Зашкалило! Мы были молоды, не осознавали опасности, не видели её. Только спустя время понимаешь…
Людмила Лебедева, 60 лет (официантка, прачка на «Таджикистане» с 1987-го по 1988 гг.):
– Я поехала спонтанно, вслед за подругой, когда теплоходы уже стояли в Неданчичах. Начинала официанткой. Нужно было отработать целый день, вечером вымыть ресторан, а после ужина ещё сидеть в баре часов до 11 вечера. Официанткой было работать очень трудно: бывало, что кормили за один раз до 600 человек! Поэтому позже я перешла в прачки.
Нам было запрещено покупать что-либо у местного населения. Однажды я вышла на палубу и увидела на берегу мужчину, а в ведре у него что-то красное… Клубника! Она была огромная! Залили её сметаной, засыпали сахаром и съели с девчонками. Не помню, задумывались ли мы тогда о том, что клубника заражена, но настолько уже корабельная пища надоела.
Иногда по утрам, когда был очередной выброс на станции, у меня перехватывало дыхание, начинался кашель. Я там заболела ангиной. Но болеть было нельзя, ведь не было «лишнего» человека, который бы тебя заменил. Поэтому приходилось вставать и работать. Здоровье я там, конечно, подорвала. Однажды я увидела абсолютно лысую собаку. Я очень люблю животных, поэтому на меня это произвело ужасающее впечатление.
Надежда Шеина, 57 лет (повар на «Таджикистане» с 1987-го по 1988 гг.):
– Когда случилась авария, я работала в Афганистане поваром. Там я переболела брюшным тифом, и меня комиссовали. Вернулась домой, а через несколько месяцев уже поехала работать на теплоход. С Чернобылем связано много негативных воспоминаний. Помню, как я заболела, была высокая температура. Я не могла встать, лежала в каюте несколько дней. Тогда мне не выдали зарплату. Позже получила телеграмму, что погиб мой родной брат. Однако по жизни мне пригодились знания и дисциплина, которые я приобрела, работая на теплоходе.
Несколько раз меня ставили в мясной цех. Это, конечно, мужская работа, а я там трудилась по несколько месяцев. Была такая загруженность, что даже в речке я купалась только один раз.
Когда нам сказали, что работа заканчивается, я одна из первых уехала. Так уже хотелось домой, да и здоровье там потеряла. Я почти всю жизнь работаю поваром, но ноги болели только в Чернобыле. Облегчала тяжесть и боль, подкладывая валик из одеяла под ноги, так и спала.
Сейчас я думаю над тем, что мы не дообследованы, там не сдавали никаких анализов. Меня удивляет, когда врачи спрашивают мою дозу радиации, ведь нам её не писали – только ликвидаторам.
