Наследие Крыленко: родовая травма российского правосознания

Незаметным для многих прошло 80 лет с момента казни Николая Крыленко, истового большевика, идеолога репрессий 30-х годов прошлого столетия. Наш новый автор Ярослав Белоусов разбирался, почему до сих пор, имея улицы, названные в его честь, мы не хотим разбираться, палачом он был или жертвой

Фото: РГАКФД / Росинформ

Фото: РГАКФД / Росинформ

Из новостей нам довольно часто приходится слышать о многочисленных уголовных процессах – громких и негромких, а также о политических заключённых и статусных коррупционерах, неоправданно жестоких приговорах в отношении одних и чересчур мягких в отношении других. У многих из нас складывается впечатление, что правовая атмосфера в стране парализована, как будто она действует в одностороннем порядке, смотрит прямо перед собой и не видит человека, но лишь слышит приказ. И это не подлый навет, а интуитивное ощущение истинного положения вещей: глубокого кризиса духовной культуры и правосознания не только элит, но и народа. И у этого состояния есть глубокие исторические корни.

29 июля исполняется 80 лет с момента казни человека, выступившего одним из главных архитекторов репрессивной и нигилистической правовой культуры советской эпохи, – большевика Николая Крыленко. В его честь названы улицы в Санкт-Петербурге, Могилёве, Сычёвке и Артёмовском. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что государство чтит память палача, убийцы и предателя, после захвата власти большевиками отдавшего приказ прекратить боевые действия против Германии, а затем инспирировавшего убийство главнокомандующего Духонина, отказавшегося этому приказу подчиняться.

После убийства русского генерала Крыленко возглавил Революционный трибунал, куда устроил и жену – руководить следственной комиссией и определять «врагов народа». Крыленко был убеждён, что право – это отмершее буржуазное понятие, и с ним следует покончить. Суды должны следовать политической целесообразности, а революционная законность превыше всего – таковы были основные постулаты печально известного деятеля. Свои теоретические наработки большевик активно применял и на практике. Будучи прокурором, Крыленко выступал обвинителем на таких громких показательных процессах, как «Дело Локкарта», «Дело эсеров», «Шахтинское дело», процесс «Промпартии», «Процесс Союзного Бюро Меньшевиков», «Дело Главтопа» и «Дело польских ксендзов». Левые попутчики большевиков, «буржуазные специалисты», представители духовенства, ставшие неугодными верховному руководству члены партии, а также случайные фигуранты – все они становились жертвами Крыленко, искоренявшего, как он искренне считал, «врагов пролетарской революции».

Однако вознесшийся на недосягаемые для простых смертных высоты советской номенклатурной лестницы  Крыленко в 1936 году стал наркомом юстиции СССР, спустя два года был обвинён в участии в «бухаринском сговоре». В приговоре сказано: «3 апреля того же года он уже признал, что ещё до революции вёл борьбу против Ленина, а сразу после революции замышлял с Бухариным, Пятаковым и Преображенским планы борьбы с партией». Вот так: революционное правосознание способствует быстрому переходу из авангарда классовой борьбы в классовые и партийные предатели. В итоге Крыленко был расстрелян, а вместе с ним и 30 человек, следствием и судом признанные «членами группы».

В 1956 году Крыленко был реабилитирован как «жертва сталинских репрессий», в Смоленске ему был поставлен бронзовый памятник, который стоит и по сей день, а ряд улиц в городах СССР поименованы в его честь. На творимые Крыленко деяния – сотни смертных приговоров и значительные тюремные сроки для лиц, явно невиновных, – никто и не собирался обращать внимание. Главное, что верный ленинец, а это для партии было куда важнее.

Самое показательное в истории с Крыленко – это даже не его жизненные перипетии, а посмертные усилия по воздвижению культа персонажа, о котором на каждом углу было известно, кто он на самом деле. Человек, внёсший посильный вклад в заключение «позорного» мира с Германией и отладивший советскую репрессивную машину, не только не признан преступником, а продолжает почитаться как некая символическая фигура – а как ещё назвать наличие нескольких улиц и памятник в его честь? Конечно, для многих проживающих рядом с этими объектами имя Крыленко мало о чём говорит: историческая образованность широких масс оставляет желать лучшего. Кто-то сверху этому даже всячески потакает. Взять хотя бы показательную историю с Расстрельным домом на Никольской улице в Москве (здание революционного трибунала и позже – Военной коллегии Верховного суда СССР), который, будучи памятником культурного наследия, в ответ на просьбы об организации в нём Музея репрессий был продан в частные руки и в ближайшее время будет превращён в бутик парфюмерии.

Власть не делает ровно ничего для восстановления исторической памяти о событиях прошлого, а в некоторых случаях даже препятствует низовой активности отдельных граждан и организаций. Все известные случаи возникновения памятных объектов, посвящённых репрессиям, связаны с частной инициативой. Почему же государство продолжает оставаться глухим к призывам хотя бы символического установления исторической справедливости?

Сомнительно, что государственные мужи стали жертвами пропаганды противников «копания в прошлом», как называют основное занятие своих оппонентов деятели вроде Кургиняна. Их голос действительно громок, но вряд ли наверху к этим людям прислушиваются. Их, скорее, используют как прикрытие, чтобы переводить споры с гражданами с себя на плечи вот таких говорунов. А как только подходит какая-либо важная дата, мы только и слышим о «терроризме», у которого ни отца, ни матери,  унесшем, как стихийное природное явление, жизни миллионов людей. Но репрессии – это не цунами и не торнадо, они возникают по воле целого ряда лиц, в определённый момент решающихся на чудовищные преступления. У этих людей есть имена и фамилии, но многим становится неудобно, когда этих людей начинают называть.

Стоит признать: либеральные экономические реформы 90-х во многом спровоцировали дискредитацию идей нового открытия советской истории, подтолкнув людей к отрицанию любых попыток взглянуть в прошлое под совершенно иным углом, отныне рассматриваемых как «охаивание эры стабильности и благополучия». На любого человека, заявляющего о необходимости порыться в архивах прошлого и продемонстрировать все документы, доказывающие, что «покойный был не святой, а демон», обрушивается водопад обвинений в «очернении истории» и «клевете на предков». Так многие попытки объективного разбирательства пресекаются на корню, любое исследование получает метку ревизионизма, а сам исследователь – ярлык пятиколонника. При этом легко можно обнаружить, что реакция по своему напору, системности и последовательности уже давно и многократно превзошла провокацию «ветра свободы», который ворвался в наши границы с падением СССР. А все разговоры о подлинной истории страны стали зелёным сукном для игр и манипуляций отдельных лиц и структур. Почему история становится служанкой политики? От невежества масс? От того, что своей страны под собой наши граждане ещё не чувствуют? От того, что духа не хватает ни для взгляда вперёд, ни назад, а только куда-то себе под ноги?

Как любили говорить советские прокуроры, «незнание закона не освобождает от ответственности». Незнание истории не освобождает от реальных проблем в этой жизни. Каждый раз, сталкиваясь с презрительным отношением чиновников к бедам простых людей, граждане никак не могут понять, откуда берётся эта традиция односторонней трактовки правовых норм, когда «одним всё – другим ничего». Впрочем, ничего нового здесь на самом деле нет. Если повсеместно воспрещён поиск незаконно нажитых собственности и счетов крупных чиновников, то почему вам должны разрешать копаться в прошлом и переосмысливать его? Одно от другого стоит не так далеко, как кажется на первый взгляд.

От эпохи возвеличивания Крыленко (а это 1970–1980-е годы) до нас лежит короткая историческая дистанция – менее двух поколений. Знать и помнить многочисленных «крыленок» (ведь не он один выстроил всю репрессивную систему, одному человеку это не под силу) нужно хотя бы для того, чтобы не удивляться, когда нанесшему максимальный урон стране реформатору или губернатору присваивают «героя» и выражают благодарность, в то время как усилия настоящих спасателей российского государства не встречают ни отклика, ни понимания.

Но, может быть, главный вопрос – хватает ли понимания нам для того, чтобы не стать такими же, пусть и пассивными, «крыленками»?

Читайте также