Притягательная «русскость»
Речь идет в первую очередь о православном национализме писателя — одном из самых печальных явлений в истории русской культуры, — из которого последовательно вытекают и другие весьма настораживающие и отнюдь не христианские его оценки и суждения по общественным и политическим вопросам.
Антисемитские высказывания великого классика настолько жестки, что цитирование их в СМИ может запросто привести к штрафу. И это была бы оправданная санкция: в годы Второй мировой войны нацисты на оккупированных территориях активно использовали в пропагандистских листовках выдержки из «Дневников» Достоевского.
Национализм у классика сочетается с великодержавной риторикой, сродни той, которой сегодня не брезгуют разве что наиболее одиозные публицисты на российском ТВ и в некоторых маргинальных изданиях.
«...А мы в это время великую нацию составляли, Азию навеки остановили, перенесли бесконечность страданий, сумели перенести, не потеряли русской мысли, которая мир обновит, а укрепили ее, наконец, немцев перенесли, и все-таки наш народ безмерно выше, благороднее, честнее, наивнее, способнее и полон другой, высочайшей христианской мысли, которую и не понимает Европа с ее дохлым католицизмом и глупо противуречащим себе самому лютеранством». (Из письма Майкову 1867 г.)
«Они кричат теперь хором о торговом застое, о биржевом кризисе, о падении рубля. Но <...> если б Россия не начала теперешнюю войну, то было бы им же хуже. Чем богаче духовно нация, тем она и матерьяльно богаче...» («Дневник писателя», 1877 г.)
И еще множество рассуждений в категориях «мы» (русские) и «они» (европейцы), размышлений о «русском государстве», «Русской империи», «русской душе», лубочный «союз навеки» царя с мужиком-крестьянином... Революция 1917 года явила истинную цену всех этих благостных теоретических построений — про «народ за царя», про его «духовность» и «святое единство».
Книга Достоевского "Дневник писателя", издание 1883 годаБогоносец без Бога
Удивительно, что сам Достоевский, переживая поистине карамазовское раздвоение, очень точно диагностирует этого «беса национализма» и разоблачает его в своем художественном творчестве. Все самые дорогие своему сердцу идеи писатель вкладывает в уста Ивана Шатова, персонажа «Бесов» – единственного, наверно, романа Достоевского, где нет положительных героев.
Писатель «заряжает» Шатова своими убеждениями и устраивает ему допрос с пристрастием.
– ...Я хотел лишь узнать: веруете вы сами в бога или нет? (Спрашивает Шатова Ставрогин. – А.Г.)
– Я верую в Россию, я верую в ее православие... Я верую в тело Христово... Я верую, что новое пришествие совершится в России... Я верую... — залепетал в исступлении Шатов.
– А в бога? В бога?
– Я... я буду веровать в бога.
Достоевский препарировал идею «русского народа-богоносца» и Бога в ней не нашел. А сама теория очень стройная и красивая, Шатов подробно излагает ее Ставрогину. Каждый народ (не только русский), считает он, вынашивает свою религиозную идею, ищет бога и раскрывает этого бога через себя, становясь его «телом». Народы живут верою в «своего бога», с обретением этой веры народ обретает свое лицо и рождается как единство. Напротив, утрата веры ведет к исчезновению народа.
Проверку новозаветным откровением (согласно которому нет более «ни эллина, ни иудея») эта теория не проходит. В лучшем случае Шатов мыслит в категориях Ветхого Завета с его идеей богоизбранного народа и его мессианства (но тогда при чем здесь русские?..). В худшем (и это ближе к истине) – в категориях грубого язычества: у каждого народа свой национальный бог, враждующий с богами других народов.
Иллюстрация к роману Ф.М. Достоевского "Бесы". "Пятерка", 1935 годИскушение патриотизмом
Достоевский очень точно показывает эту подмену, нисколько не смягчая ее и не оправдывая пламенным патриотизмом героя: бес национализма, прикрываясь религиозным облачением, истолковывает христианство из идеи национальности, подменяя Бога народом, которому и поклоняется герой как идолу.
«Шатов поистине оказывается идеологическим предшественником того болезненного течения в русской жизни, в котором национализм становится выше религии, а православие нередко оказывается средством для политики», – пишет о. Сергий Булгаков в статье «Русская трагедия».
От этого черносотенного ореола православие не избавилось и по сей день. Для многих неверующих и просто нецерковных людей «настоящий православный» — это карикатурный фанатик, кричащий: «Бей жидов!», громящий выставки и пребывающий в вечном поиске Антихриста и его тайных знаков.
Достоевский показывает, что патриотизм без Бога – это тот же бес, одержимость, столь же опасная, как и бесы, «вселившиеся» в других героев его романа. Независимо от личных убеждений, Достоевский, как пророк, указывает на одно из самых коварных искушений и своего и нашего времени – искушение патриотизмом, точнее его двойником, который не объединяет, а разделяет, внушает ненависть, а не любовь.