Художник Пётр Павленский на фоне подожжённого им Банка Франции. Источник: twitter.com/NewsWorldА мы помним, что это далеко не первая его огненная акция. Ведь Франция приютила художника после того, как тот поджог дверь здания ФСБ.
Тогда акционист заявил в суде: «Жизнь стоит того, чтобы за нее бороться», «ФСБ – это угроза 146-миллионному населению страны», «поджог – это перчатка террористической угрозе», а потом сам же и потребовал, чтобы его судили как террориста. Является ли суд продолжением перформанса или нет – на этот вопрос Павленский ответил: «Не знаю».
А его соратница Оксана Шалыгина сказала, что «акция продолжается. Все реакции на нее – это тоже ее часть. Художник внедряется в ткань реальности, помещает себя в другой контекст».
Давно стало понятно, что художник в современном искусстве не обязан что-то писать кистью по холсту. Его палитра, этюдник, холст, кисть – это он сам. Его сюжеты – жизнь в реальном времени и в актуальном контексте. Иногда даже кажется, что жизни в жесте художника больше, чем в окружающей действительности.
Здесь же другая история. Этот вызов должен быть брошен и принят. А если не принят, то хотя бы услышан – на это обрекает себя художник. Но стало ли хуже Франции, деспотии банкиров или ФСБ? Нет. Дрогнул мировой порядок? Обратно – нет. Это как бросить кирпич в болото. Кирпич намокнет и утонет, а ряска затянет то место возмущения, не оставив и следа. Надо кидать больше кирпичей? Не надо. Глупо кидать в болото кирпичи – они не для этого.
Павленский и другие группы художников-акционистов вроде «Войны» или Pussy Riot объявляют категорический протест против власти и создают собственную идеологию свободы. Свободы от «внутриполитического террора». В том числе свободы «от семьи, супружеской верности, устаревших традиций вроде церкви».
Это искусство провокации: вам стыдно и страшно смотреть? Зачем смотрите? Зачем обсуждаете? А что вы сделали, чтобы этого не было? Это дерганье за один и тот же нерв, натянутый между жизнью и смертью, между святым и кощунством. Очень тонкая ниточка. Когда к ней прикасаешься, она издает звон – это Энтео пришел громить выставку Сидура в Манеже. Дернули ещё разок – о. Дмитрий Смирнов с громозеками со своего прихода штурмует концерт Серебряного дождя. Ещё раз – и о. Всеволод Чаплин заявляет о том, что православные христиане в России – это реальная политическая сила, а террористов нужно казнить до суда.
Завораживающие, запоминающиеся перформансы современных контркультурных художников работают против – да. Но не могут вырваться из замкнутого круга: борьба против религии и государства за свободу обречена на создание новой религии «псевдосвободы». Человек человеку – ограничение и с этим ничего не поделаешь. И что же? Истребить все ограничения? Дойти до сути дна террора и тотального геноцида? Поверить Чаку Полонику и открыть настоящий Бойцовский клуб?
Художник Петр Павленский во время акции «Туша», 2013 годЕсли бы Павленский поджег храм или даже бабушку с церковной паперти, то эффект был бы сильнее. Он уже не был бы «совестью и яйцами» современного российского общества. Да, Павленский на это не способен. Он ещё верит, что жизнь – это то, за что стоит бороться. Но вскормленная на таких идеях и их выражениях новая волна акционистов запросто пойдет дальше и докажет, что за жизнь надо бороться чужой смертью.
Вот Анатолий Осмоловский, художник, представитель Московского акционизма, считает, что смерть – это конец искусства:
– Это абсолютно исключено в искусстве. Невозможно смотреть на самоубийство как на искусство или на убийство как на искусство. Потому что эстетическое здесь просто исчезает, – считает Осмоловский.
Но тогда надо признать, что локомотив творчества Павленского стоит на запасном пути и впереди тупик.
Ещё одно распространённое заблуждение, о которое спотыкается подобный акционизм, – это идея, что верующие люди – рабы своей религии. Ошибка в том, что религия – это про стыд, смерть и страх. Человеку, чтобы не бояться смерти, нужно окружить себя чем-то осязаемым, проверяемым – ритуалом, законом, сурой, псалмом, шрути. А про жизнь – это вера, которая не осязаемая, но именно ей и спасается человек. Суть христианства в том, чтобы верою следовать за Христом. Это очень хорошо видно по эпизоду с тонущим Петром (не Павленским). Пока верил – рыбак шел по воде. Испугался бури – стал тонуть. Человеку нужны понятные предписания, чтобы не бояться. Но не они спасительны, а вера. И уже она неизбежно рождает себе форму: молитвы, священные книги, храмы. Но лишь для того, чтобы приспособиться, объяснить себя, а не для того, чтобы заключиться и застыть в этом.
Самолет Руста на Красной площади, 1987 годВпрочем, что я понимаю в современном искусстве? Если люди хотят копченых дверей и отрезанных ушей, они их получат. Но мне кажется, что чутье поэта Ольги Седаковой вернее общественного вкуса. Она говорила, вспоминая самолет Руста на Красной площади, что это была блестящая, волшебная акция: «Ее знак был – освобождение, крушение стен, которые, оказывается, ничего не могут. А у горящей двери противоположный знак: углубление кошмара».
Хотя, хорошо, что Павленскому не дали срок в России и, скорее всего, не посадят во Франции. В тюрьме человеку всегда плохо. Особенно, когда у него воспалено чувство свободы.
