…По семейной легенде, Пабло появился на этот свет мертвым – он был задушен собственной пуповиной в первые же секунды жизни. Присутствовавший при родах его дядя, доктор Сальвадор, увидев бездыханное тело, поступил самым шокирующим образом – он спокойно закурил гаванскую сигару и выдохнул едкий дым в рот младенца. Все закричали от ужаса – в том числе и сам «оживший» новорожденный. Произошло это 25 октября 1881 года в доме № 15 на площади Plaza de la Merced в Малаге, а уже через несколько дней новорожденный младенец был крещен как Пабло Диего Хосе Франсиско де Паула Хуан Непомусено Мария де лос Ремедиос Криспин Криспиньяно де ла Сантисима Тринидад Руис и Пикассо – по испанскому обычаю родители включили в этот перечень имен всех своих дальних предков. Но сам Пабло выбрал себе в качестве имени лишь часть девичьей фамилии матери Марии Пикассо Лопес.
– Можете вы себе представить, чтобы я был Руис? – много лет спустя сам Пабло Пикассо объяснял происхождение своей фамилии. – Или Диего-Хосе Руис? Или Хуан-Непомусено Руис? Нет, фамилия матери мне всегда казалась лучше, чем фамилия моего отца. Эта фамилия казалась странной, и в ней было двойное «с», редко встречающееся в испанских фамилиях, ведь Пикассо – это итальянская фамилия. А кроме того, вы когда-нибудь обращали внимание на двойное «с» в фамилиях Матисса, Пуссена?
Пабло еще в 16 лет навсегда отказался от его фамилии Руис, чем смертельно оскорбил отца Хорхе Руиса Бланко, справедливо гордившегося своими славными дворянскими предками, среди которых были и рыцари-конкистадоры, и архиепископ Лимы, и вице-король Перу, и даже монах-отшельник. Увы, к концу XIX века все величие рода Руис осталось в далеком прошлом, и Хорхе выбрал себе карьеру живописца, не добившись на этом поприще сколько-либо значительных успехов. Он был смотрителем муниципального музея искусств с мизерной зарплатой, а семья держалась в основном на энергичной и волевой Марии.
Судьба не баловала эту женщину. Ее отец, дон Франциско Пикассо Гвардена, считался в Малаге очень богатым человеком и владел виноградниками на склоне горы Хибральфаро. Но, соблазнившись экзотикой, он оставил жену с тремя дочками и отправился покупать земли на Кубе, где и скончался от желтой лихорадки. В итоге его дочери были вынуждены зарабатывать на жизнь стиркой и шитьем. В 25 лет Мария вышла замуж за дона Хосе, через год родился первенец Пабло, за ним – еще две сестры, Долорес и Кончитта. Но из всех троих детей любимым все равно оставался Пабло. По словам доньи Марии, «он был настолько красив, словно ангел и демон одновременно, что от него нельзя было отвести глаз». Именно мать и сформировала в характере Пабло непоколебимую самоуверенность, что сопровождала его всю жизнь. «Если ты будешь солдатом, – говорила она малышу, – то непременно дослужишься до генерала, а если монахом – то станешь Папой». Еще одно детское впечатление, коренным образом повлиявшее на всю жизнь Пикассо, – землетрясение 1884 года. Половина города была разрушена, более шестисот горожан погибли, тысячи – ранено. На всю жизнь Пабло запомнил эту зловещую ночь, когда отец чудом успел вытащить его из развалин родного дома. И много лет спустя тот детский ужас выплеснулся на полотна Пикассо. Правда мало кто догадывался, что рваные и угловатые линии кубизма – это отзвук того самого землетрясения, когда привычный мир вдруг в секунду рассыпался на части. Рисовать Пабло начал в шесть лет.
«Дома в коридоре стоял Геркулес с дубиной, – хвастался как-то Пикассо своим приятелям. – Вот, я сел и нарисовал этого Геркулеса. И это не было детским рисунком, это было вполне реалистично».
Разумеется, дон Хосе тут же увидел в Пабло продолжателя своего дела и принялся обучать сына основам живописи и рисунка. Жесткую муштру отца, днями напролет «ставившего руку» сыну, Пабло осознал лишь в 64 года, когда на выставке детского рисунка он горько заметил: «Когда мне было столько лет, сколько этим детям, я умел рисовать, как Рафаэль. Потребовались долгие годы, чтобы я научился рисовать, как эти дети!» В 1890 году 9-летний Пабло становится студентом Школы изящных искусств Ла-Коруньи – его туда устроил отец, получивший предложение стать преподавателем этой школы. Но обучение Пабло так и не закончил. Промозглый ветер с Атлантики, насквозь продувающий городок Ла-Корунья, вызвал у маленькой Кончиты воспаление легких, и, несмотря на все старания докторов, девочка умерла. Пораженный трагедией, дон Хосе бросает работу и едет в Барселону, где как раз освободилось место преподавателя Академии художеств. В конце XIX века Барселона стала крупнейшим портом на Средиземноморском побережье, но Пабло воспринимает столицу Каталонии как грязный и унылый город. Может быть, такому мрачному взгляду способствовало то, что Академия художеств в те годы располагалась в одном доме с Товарной биржей, и студенты пробирались на занятия сквозь толпы моряков, коммивояжеров, грузчиков, шлюх и воров, которые в многочисленных пивных, в табачном дыму, оживленно обсуждали свои дела. Уже в 14 лет Пабло, освободившись от назойливой материнской опеки, становится завсегдатаем публичных домов Барселоны. «Мы, испанцы, – это месса утром, коррида после полудня и бордель поздно вечером, – любил говорить Пикассо. – Секс с младых ногтей был любимейшим моим занятием».
Как позже вспоминал его однокурсник Мануэль Пальярес, однажды Пабло в течение нескольких дней проживал в одном из домов терпимости и в качестве оплаты за постой расписал стены борделя фресками эротического содержания. К сожалению, Мануэль забыл название этого борделя, и все попытки почитателей Пикассо найти эти фрески не увенчались никаким успехом. В увеселительных заведениях Барселоны Пабло находит и свою первую любовь – некую Роситу дель Оро, очаровательную танцовщицу, циркачку и звезду кабаре. Только мощное обаяния Пабло и магнетизм его взгляда заставили эту даму полусвета, не побоявшись сплетен, избрать себе в любовники пятнадцатилетнего мальчишку. Их любовная связь продлится около пяти лет, и Росита станет единственной женщиной в жизни Пикассо, кто остался ему благодарен за проведенное вместе время. Символично, но ночные походы по борделям и кабаре ничуть не мешали Пабло посвящать все свои дни религиозной живописи – как раз в это время женский монастырь Барселоны заказал юному художнику несколько картин для украшения обители (к несчастью, большая часть этих полотен погибла в 1909 году, когда монастырь разграбили банды революционеров). Одна из этих религиозных картин – «Наука и милосердие» – была отмечена и дипломом на Национальной выставке в Мадриде. Окрыленный успехом, Пабло покидает Барселону и отправляется в Мадрид, где он без особых проблем поступает в Академию художеств Сан-Фернандо, считавшуюся на тот момент самой передовой Школой искусств во всей Испании. Но семейная мечта о профессоре классического рисунка разбилась вдребезги уже через 8 месяцев. Конечно, Пикассо был способным и талантливым учеником, но он всякий раз впадал в настоящую ярость, когда преподаватели указывали ему, как и что рисовать.
В итоге первые полгода обучения он большую часть времени провел «под арестом» – в Академии Сан-Фернандо был специальный карцер для провинившихся студентов. На седьмой месяц своего заточения Пабло просто бросил учебу. Но именно в Академии он познакомился с двумя людьми, которые вскоре круто изменят весь его мир. Первым был Жауме Сабартес, выходец из обычной семьи испанских буржуа. Не имея особых талантов, Сабартес пробовал заниматься живописью, скульптурой, поэзией, но в итоге войдет в историю как личный секретарь Пикассо, служивший ему до самой смерти. Второй – Карлес Касаджемас, сын консула Соединенных Штатов в Барселоне, типичный представитель тогдашней «золотой молодежи», ставший личным спонсором Пикассо. Касаджемас и соблазнил Пабло в 1901 году бросить Академию Сан-Фернандо и отправиться в Париж – на Монмартр, единственное место на земле, где царит настоящее Искусство!
Однако завоевать Париж оказалось непросто. Поселившись на улице Коленкур, Пабло и Касаджемас познакомились с двумя натурщицами легкого поведения – Луизой Ленуар и Жермен Флорентин, что привело к самым неожиданным и роковым последствиям. Касаджемас без памяти влюбился в Жермен, которая вовсе не спешила ответить взаимностью пылкому испанцу. В итоге тот впал в запой, пытаясь заглушить любовные муки литрами абсента, столь любимого французскими импрессионистами. Через два месяца беспробудного пьянства Пабло сгреб своего приятеля в охапку и отправился с ним назад, в Испанию, где попытался было вернуть его к жизни. Это ему не удалось: вскоре Карлес, сбежав из-под домашнего ареста в Париж, попытался застрелить Жермен, а потом покончил жизнь самоубийством.
Смерть Касаджемаса стала для Пикассо сигналом к возвращению в Париж. «Определенно, нет ничего, что бы держало меня в этом проклятом Мадриде», – сказал он после похорон своим приятелям. В апреле 1901 года он снова уже был в Париже, где он… делает своей любовницей красавицу Жермен. Впрочем, ненадолго – он вовсе не хотел связывать себя узами долговременных отношений. Куда больше женщин его в тот момент волнует работа – Пабло заключает свой первый контракт на продажу картин, его полотнами начинают интересоваться парижские галереи. Но мечты об успехе остаются призрачными – в странствиях по Парижу художника неизменно сопровождают нищета и голод, единственной защитой от которых было творчество. Именно тогда и родился его «голубой период» – самые дешевые синяя и серая краски стали для Пабло единственным доступным ему средством выражения всего ужаса от окружающей жизни. В 1904 году Пикассо перебирается жить на площадь Равиньян – в ветхий дом, прозванный «Бато-Лавуар» – т.е. «Баржа-прачечная» (внешне здание действительно напоминало плавучую прачечную, которые тогда стояли вдоль берегов Сены).
В этом сарае без света и тепла ютилась коммуна бедных художников – в основном, эмигрантов из Испании и Германии. Двери никто не запирал, все имущество было общее. Общими были и подруги с натурщицами, и именно в это время Пикассо стал писать на полях рисунков свой любимый девиз: «Cuando tengas ganas a joder, jode» («Когда хочешь любить, люби»). Тем не менее, из десятков женщин, деливших тогда постель с Пикассо, сам художник вспоминал только двоих. Первой была некая Мадлен (ее единственный портрет хранится ныне в Галерее Тейт в Лондоне). Как говорил сам Пикассо, в декабре 1904 года Мадлен забеременела, и Пабло всерьез обдумывал вопрос о женитьбе. Но из-за вечного холода в Бато-Лавуар беременность закончилась выкидышем, и Пикассо вскоре встретил другую – Фернанду Оливье, статную девушку с густой каштановой челкой и зелеными глазами. Ее настоящее имя было Амели Ланг, но сама девушка не очень любила распространяться о своем прошлом.
Сближению помог опиум – в сентябре 1905 года Пабло пригласил Фернанду отметить продажу одной из своих картин в «Клозере де Лила» – литературный клуб на Монпарнасе, где собирались все будущие гении и преуспевающие бездарности. После абсента Пабло предложил девушке выкурить по трубочке модного в то время наркотика, а утром она обнаружила себя в постели Пикассо. «Любовь вспыхнула, переполняя меня страстью, – записала она в своем дневнике, который она много лет спустя издала в виде книги «Любить Пикассо». – Он покорил мое сердце печальным, умоляющим взглядом своих огромных глаз, который пронзил меня помимо воли…» И тут же: «Конечно, он нежный и добрый, но неопрятный, что меня огорчает. Мне наплевать на беспорядок, царящий в его ужасной мастерской, где нет даже мебели, но меня порой ужасает его плохо ухоженное тело. Я не решаюсь дать ему это почувствовать, это слишком деликатный вопрос, но я все-таки постараюсь изменить это и добьюсь своего…» Заполучив Фернанду, ревнивый Пикассо обзавелся надежным замком и, уходя, всякий раз запирал любовницу дома. Фернанда не возражала, поскольку у нее не было туфель, а у Пикассо не было денег, чтобы ей их купить. Да и во всем Париже трудно было бы найти человека ленивее, чем она. Муза Пикассо могла неделями не выходить на улицу, лежать на диване и читать бульварные романы.
Единственное, о чем иногда просил ее Пикассо – это приготовить какую-нибудь еду. И тогда она отправлялась воровать молоко и хлеб, которые разносчики оставляли у дверей добрых буржуа на соседней улице. Но вскоре дела Пикассо быстро пошли в гору. Картинами молодого испанца заинтересовалась Гертруда Стайн – дочь американского миллионера, которая сбежала в Париж ради прелестей богемной жизни. Она и ее брат Лео сыграли исключительно важную роль в карьере Пикассо: они помогли ему вырваться из узкого мирка «Бато-Лавуар» и познакомили его с Анри Матиссом, Модильяни и другими художниками, определявшими художественную моду. Все это смягчает на некоторое время депрессивное состояние души Пикассо, и голубой период мягко переходит в более спокойный розовый период. Кроме того, в том же 1905 году Пикассо познакомился и с русским миллионером Сергеем Щукиным – знакомство произошло на Монмартре, где Пабло подрабатывал тем, что за пару франков рисовал шаржи на прохожих. Они выпили за знакомство, после чего отправились домой к Пикассо, где русский гость приобрел пару картин художника – всего-то за сотню франков. Именно Щукин, регулярно скупая все картины Пикассо, окончательно вытащил его из нищеты и помог ему встать на ноги.
Сам же Щукин собрал 51 картину Пикассо – это самая большая в мире коллекция работ художника, и именно Щукину мы обязаны тем, что подлинники Пикассо висят и в Эрмитаже, и в Музее изобразительных искусств им. Пушкина. Но с достатком пришел конец семейному счастью, и Фернанда недолго наслаждалась жизнью в новом доме на бульваре Клиши, где был настоящий рояль, зеркала, служанка и кухарка. Причем первый шаг к расставанию сделала сама Фернанда. Дело в том, что в 1907 году Пикассо увлекся новым направлением в искусстве – кубизмом, и представил публике новую картину «Авиньонские девицы». Картина вызвала нешуточный скандал. «Это холст, натянутый на подрамник, довольно спорно, но уверенно испачканный краской, и назначение этого холста неизвестно, – писали парижские газеты. – Нет ничего, что могло бы заинтересовать. Можно угадать на картине грубо нарисованные женские фигуры. Для чего они? Что они хотят выразить или хотя бы продемонстрировать? Для чего автор сделал это?» Но еще больший скандал вспыхнул дома у Пикассо – Фернанда, которая нисколько не интересовалась модными течениями в искусстве, расценила эту картину как акт издевательства над собой лично. Дескать, использовав ее в качестве модели для одной из «девиц», он специально гадко изуродовал ее лицо и тело, которыми она так гордилась, когда мужчины бросали на нее восхищенные взгляды. И Фернанда решила «отомстить»: она тайком уходит из дома и начинает позировать художникам в «Бато-Лавуар» в обнаженном виде. Что ж, можно себе только представить ярость ревнивца Пабло, который не допускал и мысли, чтобы его возлюбленная позировала для другого художника, когда он увидел на Монмартре портреты своей подруги в жанре «ню». С тех пор их совместная жизнь превратилась в череду скандалов, и Фернанда постепенно перестала интересовать Пикассо. К 1911 году их роман угас.
А через неделю после официального разрыва у Пабло появилась уже новая натурщица – миниатюрная 27-летняя Ева Гуэль, которая предпочитала именовать себя как Марселла Амбер. Ева сразу же поразила воображение Пикассо, и он за рекордно короткий срок создал картину «Моя красавица». Вдвоем они отправились путешествовать по Европе и весной 1915 года решили пожениться, но здесь Пабло пережил свое самое серьезное любовное разочарование за всю жизнь – Ева заболела раком и умерла. «Моя жизнь превратилась в ад, – писал Пабло в письме к Гертруде Стайн. – Бедная Ева мертва, я испытываю невыносимую боль...» Чтобы отвлечься от этой боли, Пабло вновь опускается на самое дно парижской клоаки – он беспробудно пьет, курит опиум и ходит по борделям. Вскоре к нему присоединяется и поэт Жан Кокто, который решил во что бы то ни стало уговорить уже знаменитого на весь мир Пикассо принять участие в его новом театральном проекте. Речь шла о спектакле «Парад», который ставил Сергей Дягилев, хозяин прославленного «Русского балета». Конечно, балетом Пикассо до того дня не интересовался, но… почему бы и нет? И вот, в феврале 1917 года Пикассо вдвоем c Кокто отправляются в Рим, где в тот момент спасались от ужасов войны русские балерины. Там, в Италии, Пикассо обрел новую любовь. Это Ольга Хохлова – дочь офицера русской армии и одна из самых красивых балерин труппы. Пикассо увлекся Ольгой со всем присущим ему темпераментом. После хаотичной Фернанды и темпераментной Евы, с которыми он познал беспорядочную жизнь и кутежи, Ольга притягивает его своим северным спокойствием, традиционностью, элегантностью. Но самое главное, что она привлекает его не только как мужчину, но и как художника, который не просто видит, но чувствует ее красоту, для него эта красота чиста, совершенна, чуть наивна.
– Осторожно, – предупредил его с усмешкой Дягилев, – на русских девушках надо жениться.
– Вы шутите, – ответил ему художник, уверенный, что он всегда останется хозяином ситуации.
Но все вышло так, как и сказал Дягилев. Уже в конце 1917 года Пабло везет Ольгу в Испанию, чтобы познакомить ее с родителями. Донья Мария тепло приняла русскую девушку, ходила на спектакли с ее участием, но однажды предупредила: «С моим сыном, который создан только для самого себя и ни для кого другого, не может быть счастлива ни одна женщина». Но Ольга не вняла этому предостережению. 12 июля 1918 года в православном соборе Александра Невского в Париже прошла церемония бракосочетания.
Это был самый счастливый период в их жизни. Медовый месяц они провели в объятиях друг друга в Биарице, на время забыв о войнах и революциях. «По возвращению они обосновались в двухэтажной квартире на улице Боэси, – описывал их жизнь Брассай в книге «Встречи с Пикассо». – Один этаж Пикассо отвел под свою студию, другой был отдан жене. Она превратила его в классический светский салон с уютными канапе, портьерами и зеркалами. Просторная столовая с большим, раздвигающимся столом, сервировочный столик, в каждом углу – по круглому столику на одной ножке; гостиная выдержана в белых тонах, в спальне – отделанная медью двуспальная кровать. Все было продумано до мельчайших деталей, и нигде ни пылинки, паркет и мебель блестели. Эта квартира совершенно не вязалась с привычным стилем жизни художника: здесь не было ни той необычной мебели, которую он так любил, ни одного из тех странных предметов, которыми ему нравилось окружать себя, ни разбросанных как придется вещей. Ольга ревниво оберегала владения, которые она считала своей собственностью, от влияния яркой и сильной личности Пикассо. И даже висящие картины Пикассо кубистского периода в больших прекрасных рамах выглядели так, словно они принадлежат богатому коллекционеру...»
Сам Пикассо к тому времени тоже превратился в преуспевающего буржуа со всеми приличествующими этому положению внешними атрибутами успеха – он купил лимузин «испано-сюиза», нанял шофера в ливрее, стал носить дорогие костюмы, сшитые известными парижскими портными. Пикассо вел бурную светскую жизнь, не пропуская премьер в театре и в опере, посещал приемы и званые вечера – всегда в сопровождении своей красивой и изысканной жены: он был в зените своего «светского» периода. Венцом же этого периода стало рождение в феврале 1921 года сына Паоло. Это событие взволновало Пикассо – он делал бесконечные рисунки сына и жены, помечая на них не только день, но и час. Все они выполнены в неоклассическом стиле, а женщины в его изображении напоминают олимпийские божества. Ольга тоже относилась к ребенку с почти болезненной страстью и обожанием. Но с течением времени эта гламурно-снобистская жизнь стала казаться Пикассо его проклятьем. «Чем больше он богател, тем сильнее он завидовал тому, другому Пикассо, который носил когда-то костюм механика и ютился с Фернандой в продуваемом ветрами «Бато-Лавуаре», – писал Брассай. – Скоро Пикассо покинул верхнюю квартиру и переселился жить в свою мастерскую на нижний этаж. И, без сомнения, никогда еще ни одна «респектабельная» квартира не была так нереспектабельна. Она состояла из четырех или пяти комнат, в каждой – по камину с мраморной доской, над которой красовалось зеркало. Мебель из комнат была вынесена, а вместо нее громоздились картины, картоны, пакеты, формы от скульптур, книжные полки, кипы бумаг…
Двери всех комнат были распахнуты, а может быть, и просто сняты с петель, благодаря чему эта огромная квартира превратилась в одно большое пространство, разбитое на закоулки, каждый из которых был отведен для вполне определенной работы. Паркетный, давным-давно не натиравшийся пол покрыт ковром окурков... Мольберт Пикассо стоял в самой большой и самой светлой комнате – без сомнения, когда-то тут размещалась гостиная; это была единственная хоть как-то обставленная комната в этой странной квартире. Мадам Пикассо никогда не заходила в эту мастерскую, и, поскольку за исключением нескольких друзей Пикассо никого туда не пускал, пыль могла вести себя как ей вздумается, не опасаясь, что женская рука примется наводить порядок». Ольга чувствовала, как ее муж постепенно возвращается в свой внутренний мир – мир искусства, в который она не имела доступа. Время от времени она устраивала бурные сцены ревности, в ответ Пикассо еще больше замыкался в себе. «Она слишком многого от меня хотела, – позже скажет он. – Это был наихудший период в моей жизни». Свое раздражение Пикассо стал вымещать в живописи, изображая жену то в виде старой клячи, то – злобной мегеры. Тем не менее, Пикассо не хотел развода. Ведь тогда, по условиям их брачного контракта, пришлось бы делить поровну все их состояние, а самое главное – его картины. Поэтому Ольга до самой своей смерти оставалась официальной женой художника. Но уже в 1927 году у Пикассо появляется новая страсть – 17-летняя Мари-Тереза Вальтер. Они познакомились на улице, когда у выхода из метро Пикассо увидел красивую девушку с серо-голубыми глазами.
«Он схватил меня за руку и сказал: “Я – Пикассо! Вы и я вместе совершим великие вещи”, – вспоминала она впоследствии. – Потом он добавил: “Послушайте, я буду ждать вас на этом месте каждый день в шесть часов вечера. Я обязательно должен увидеть вас снова!”». Мари-Тереза стала его «женщиной по четвергам» – Пикассо приходил к ней лишь один раз в неделю. Так продолжалось до 1935 года, когда она подарила ему дочь Майю. Тогда он привел ее в дом и представил Ольге: «Этот ребенок – новое произведение Пикассо». После такого заявления разрыв стал неизбежен. Ольга покинула их квартиру, поселившись в пригороде – на вилле Калифорния. Интересно, что как много лет спустя признался сам Пикассо, он пошел на конфликт с женой сугубо по политическим мотивам – в те годы в Испании разворачивалась гражданская война, и художник, никогда не интересовавшийся политикой, стал поддерживать коммунистов и республиканцев.
Ольга же, как и положено дворянке, пострадавшей от большевиков, стала поддерживать монархистов. Споры между Пабло и Ольгой продолжались часами, пока разъяренный художник не решил ударить жену по самому больному месту. Однако и своего обещания перед Мари-Терезой он не выполнил – Майя так и не получила фамилию своего отца, а в ее свидетельстве о рождении в графе «отец» стоит прочерк… Впрочем, через некоторое время Пикассо согласился… стать крестным отцом Майи. Однако в 1936 году личная жизнь Пикассо еще более запуталась – у него появилась новая любовница. Дора Маар – фотограф, художница и просто богемная тусовщица. Они познакомились в кафе «Две кубышки» вскоре после рождения Майи. Художник залюбовался ее руками – Дора развлекалась тем, что, положив ладонь на стол, быстро вонзала нож между растопыренными пальцами. Несколько раз она задевала кожу, но, казалось, не замечала крови и не чувствовала боли. Пораженный Пикассо тотчас же влюбился по уши.
Кроме того, Дора была единственной из всех женщин Пикассо, кто понимала толк в живописи и искренне восторгалась картинами Пабло. Именно Дора создает уникальный фоторепортаж о творческом процессе Пикассо, фиксируя на камеру все этапы создания эпохального полотна «Герника», посвященного уничтоженному фашистами городку в Стране Басков. Потом, правда, выяснилось, что наряду с этими и другими достоинствами, Дора имела и один, но весьма существенный недостаток – она была до крайности нервна. Чуть что – разражалась слезами. «Я никогда не мог написать ее улыбающейся, – вспоминал позже Пикассо, – для меня она всегда была Плачущей Женщиной». Поэтому и без того склонный к депрессии Пикассо предпочитал держать новую любовницу на расстоянии – он больше не хочет делить кров вместе с какой бы то ни было женщиной. Теперь его спутниками на долгие годы становятся двое мужчин: шофер Марсель и верный секретарь Сабартес. «Те, кто полагал, что за светской жизнью художник позабыл о молодых годах, тогдашней независимости, о радостях дружбы, глубоко ошибались, – писал Брассай. – Когда проблемы обступили Пикассо, когда он изнемог от постоянных семейных скандалов до такой степени, что даже перестал писать, он позвал Сабартеса, который уже давно вместе с женой перебрался в Соединенные Штаты. Пикассо попросил Сабартеса вернуться в Европу и поселиться у него, с ним... То был вопль отчаяния: художник переживал самый тяжелый кризис в своей жизни. И в ноябре Сабартес приехал и приступил к работе: начал разбирать книги и бумаги Пикассо, перепечатывать на машинке его написанные от руки стихи. С этого времени они стали неразлучны, словно путешественник и его тень…»
Втроем они пережили и вторую мировую войну. Несмотря на то, что нацисты называли его картины «упаднической мазней» и «дегенеративным жанром», Пикассо решил рискнуть и остаться в Париже. «В оккупированном городе жизнь была тяжела даже для Пикассо: он не мог достать бензин для машины и уголь, чтобы протопить мастерскую, – писал Сабартес. – И ему, как и всем остальным, пришлось приспосабливаться к военной действительности: стоять в очередях, ездить на метро или в автобусе, которые ходили редко и всегда были набиты битком. По вечерам почти всегда его можно было встретить в жарко натопленном «Кафе де Флор», в кругу друзей, где он чувствовал себя как дома, если не лучше...»
В «Кафе де Флор» Пикассо и познакомился с 20-летней Франсуазой Жило. Он присел к ней за столик с большой вазой, полной черешни, и предложил угощаться. Завязался разговор. Выяснилось, что девушка бросила обучение в Сорбонне ради занятий живописью. За это отец выгнал ее из дома, но Франсуаза не унывала. Она стала зарабатывать на жизнь, давая уроки верховой езды. Брассай писал: «Пикассо был покорен Франсуазой и позволял ей боготворить себя. Он любил ее так, словно чувство впервые пришло к нему… Но всегда жадный и всегда пресыщенный, как севильский соблазнитель, он никогда не позволял женщине порабощать себя, освобождаясь от ее власти в творчестве. Для него любовное приключение было не самоцелью, а необходимым стимулом для реализации творческих возможностей, которые тут же воплощались в новых картинах, рисунках, гравюрах и скульптурах…»
Голова женщины (Франсуаза Жило) 3, 1945Уже после войны Франсуаза родила Пикассо двоих детей: сына Клода в 1947 году и дочь Палому – в 1949. Казалось, 70-летний художник наконец обрел свое счастье. Чего нельзя было сказать про его подругу, которая обнаружила, что все предыдущие женщины все еще продолжают играть определенную роль в жизни Пабло. Так, если они летом ехали на юг Франции, то отдых обязательно оживлялся присутствием Ольги, осыпавшей ее потоками брани. В Париже четверги и воскресенья были днями, когда Пикассо посещал Марию-Терезу и Майю. А по пятницам Пикассо ходил в гости к Доре Маар или сам приглашал ее на обед. В итоге в 1953 году Франсуаза, забрав детей, сама ушла от художника, заявив, что не желает провести остаток жизни с историческим памятником. Пикассо был в шоке: «Ни одна женщина не покидает таких мужчин, как я!»
Удар по самолюбию он решил исцелить в объятиях новой фаворитки – Жаклин Рок, 25-летней продавщицы из супермаркета в курортном городке Валлорис, возле которого находилась вилла художника. После развода с мужем Жаклин осталась с 6-летней дочерью Катриной, и эта предприимчивая женщина была готова из кожи вон вылезти, чтобы обеспечить себе будущее. Конечно, Жаклин была не такой чувственной, как Фернанда, не такой нежной, как Ева, не такой грациозной, как Ольга, не такой роскошной, как Мари-Тереза, и не такой умной, как Дора Маар, и не такой талантливой, как Франсуаза. Но у нее было одно огромное преимущество – ради жизни с Пикассо она была готова на все. Его она называла просто Богом. Или «Монсеньор» – как епископа. Она с улыбкой выносила все его капризы, депрессии, мнительность, следила за диетой и никогда ничего не требовала.
Свадьба была сыграна в марте 1961 года – за шесть лет до этого, в 1955 году, Ольга умерла от рака, освободив Пикассо от обязательств брачного контракта. Церемония отличалась скромностью – пили только воду, ели суп и курицу, оставшуюся со вчерашнего дня. Дальнейшая жизнь четы, протекавшая в имении Нотр-Дам-де-Ви в Мужене, отличалась той же скромностью и уединенностью. «Я отказываюсь видеть людей, – говорил художник своему приятелю Брассаю. – Чего ради? Зачем? Никому, даже злейшим врагам не пожелал бы такой известности. Я страдаю от нее психологически, хотя защищаюсь как могу: возвожу настоящие баррикады, хотя двери днем и ночью заперты на двойной замок». Жаклин это было на руку – делить своего гения она ни с кем не собиралась.
Постепенно Жаклин настолько подчинила себе художника, что почти все решала за него. Сначала она отстранила от него всех его друзей, потом взялась и за его детей и внуков – ей удалось внушить мужу, что его дети только и ждут его смерти, чтобы получить наследство. Поэтому последние годы жизни гения запомнились его родственникам как нечто кошмарное. Так, внучка художника Марина Пикассо в своей книге «Пикассо, мой дед», вспоминала, что вилла художника напоминала ей неприступный бункер, окруженный колючей проволокой:
«Отец держит меня за руку. Молча подходим к воротам дедушкиного особняка. Отец звонит в колокольчик. Как и раньше, в меня вселяется страх. Выходит сторож “Калифорнии”.
– Месье Поль, у вас назначено рандеву?
– Да, – бормочет отец. Он отпускает мои пальцы, чтобы я не почувствовала, как его ладонь стала влажной.
– Сейчас узнаю, сможет ли хозяин вас принять.
Ворота захлопываются. Накрапывает дождь, но мы должны ждать, что скажет хозяин. Как это уже было в прошлую субботу. А до этого в четверг. Нас охватывает чувство вины. Ворота снова приоткрываются, и сторож роняет, отводя глаза:
– Хозяин не может принять сегодня. Мадам Жаклин просила передать, что он работает...
Когда же после нескольких попыток отцу удавалось увидеть его, он просил у деда деньги. Я стояла перед отцом. Мой дед доставал пачку купюр, а отец точно вор брал их. Внезапно Пабло (мы не могли называть его «дедушка») начинал кричать:
– Ты не в состоянии сам позаботиться о своих детях. Ты не можешь заработать себе на жизнь! Ты ничего не можешь сделать сам! Ты всегда будешь посредственностью.
Уже через несколько лет эти походы прекратились – Пикассо утратил всякий интерес к своему потомству.
"Мой дед никогда не интересовался судьбой своих близких. Его волновало только его творчество, от которого он страдал или был счастлив. Детей он любил только за их невинность на его картинах, а женщин – за сексуальные и людоедские импульсы, которые те в нем возбуждали… Однажды, мне тогда было девять лет, я упала в обморок от истощения. Меня повели к врачу, и доктор очень удивился, что внучка Пикассо находится в таком состоянии, написал ему письмо с просьбой отправить меня в медицинский центр. Мой дед не ответил – ему было все равно".
Утром 8 апреля 1973 года Пабло Пикассо скончался от воспаления легких. Незадолго до смерти художник сказал: "Моя смерть станет кораблекрушением. Когда погибает большое судно, все, что находится вокруг него, затягивается в воронку". Так и произошло. Его внук Паблито просил разрешить ему присутствовать на похоронах, но Жаклин Рок ответила отказом.
В день похорон Паблито выпил флакон с деколораном – обесцвечивающей химической жидкостью и сжег себе внутренности, – писала Марина Пикассо. – Он скончался через несколько дней в больнице. Мне оставалось только найти деньги на похороны. Газеты уже написали о том, что внук великого художника, живший в нескольких сотнях метров от его виллы в полной нищете, не смог пережить смерть деда. Нас выручили товарищи по колледжу. Не говоря мне ни слова, они из своих карманных денег собрали сумму, необходимую для похорон».
В воронку оказалась затянута и сама Жаклин Рок, которая покончила с собой в октябре 1986 года – как раз в день открытия очередной выставки художника в Мадриде.
