Бунт против «твердой руки»
У Астрид Линдгрен было по-настоящему счастливое детство. Отпечаток этого детства мы находим не только в ее книгах, но и в общественной деятельности, о которой за пределами Скандинавии известно меньше. Зато сами шведы хорошо знают, что то особое отношение к детям, которое практикуется в их стране и так пугает иностранцев (за подзатыльник в общественном месте ребенка можно лишиться навсегда), – это трепетное отношение, прочно узаконенное, появилось не без влияния писательницы.
Детство Астрид прошло в сельском хуторе, принадлежавшем ее отцу – сельскому пастору. Дом славился своим гостеприимством не только среди соседей, но и среди бродяг, которые хорошо знали, что здесь можно не только переночевать, но и поесть. (Эти детские воспоминания, кстати, потом легли в основу повести «Расмус-бродяга».) Отец был прекрасным рассказчиком, его талант унаследовала не только Астрид, но и ее сестры, которые стали журналистками.
Вспоминая свое детство, писательница указывала на две вещи, которые делали его по-настоящему счастливым: защищенность и свобода. «Мы чувствовали себя защищенными нашими родителями, которые так заботились друг о друге и всегда были под рукой, когда мы нуждались в них, – говорит она, – но которые при этом позволяли нам свободно, счастливо носиться по той потрясающей детской площадке, которую представляло собой местечко Нэс, где мы росли. Конечно, мы воспитывались в строгости и в почтении, как в то время было принято, но во время игр мы были восхитительно свободны, и никто за нами не следил, и мы играли, играли, и удивительно, как мы не выигрывались вусмерть».
Эту любимую с детства идею «восхитительной свободы» для ребенка она, уже в пожилом возрасте, будет отстаивать с трибун. В 1970-е годы Линдгрен все чаще задумывается о том, в какое общество выходят дети, для которых она пишет книги. Она много ездит по миру, много выступает. В 1978 году Гильдия издателей Германии присуждает ей международную премию мира, которую до нее получали Альберт Швейцер, Герман Гессе. Она согласилась принять премию с условием, что ей дадут возможность произнести речь. Речь называлась «Нет насилию», она произвела на слушателей глубокое впечатление и имела далеко идущие последствия.
«Не должны ли мы после тысячелетий непрекращающихся войн задаться вопросом: нет ли внутри самого человеческого рода принципиальной ошибки, заставляющей нас всякий раз прибегать к насилию? Неужели наша участь в том, чтобы сгинуть из-за собственной агрессии? Как научиться жить без насилия? Просто-напросто стать другими людьми. Но как это сделать и с чего начать? Я думаю, нужно начать с самого начала – с детства. Вырастет ли ребенок добрым, открытым, доверчивым человеком, способным существовать рядом с другими, или же холодным, агрессивным волком-одиночкой – зависит от тех, кто вводит ребенка в этот мир, от тех, кто учит его тому, что такое любовь. “Человек всегда учится лишь у тех, кого любит”, – сказал Гете, значит, так оно и есть. Ребенок, к которому относятся с любовью, который любит своих родителей, учится у них относиться с любовью ко всему, что его окружает, и сохраняет это отношение на всю жизнь. Основы характера всех, даже будущих политиков и государственных деятелей, формируются до пяти лет. Это ужасно, но это правда. Сколько детей получали свой первый урок насилия от тех, кого любят, – от собственных родителей – и в дальнейшем передавали его из поколения в поколение. «Пожалей розги своей – и ты испортишь сына», – написано в Ветхом Завете, и это до сих пор свято: многие отцы и матери верят в это, они прилежно хлещут розгами своих детей, называя это любовью. Стоило бы разузнать, каково было детство тех действительно испорченных сыновей, тех диктаторов, притеснителей, мучителей, которых сейчас так много на земле. Я уверена, что за спиной почти каждого стоит отец-тиран и воспитатель с розгой в руке».
Вся ее речь была посвящена осуждению «твердой руки» и возмущению тем, что в человечестве постоянно прорастает это желание жестокости. Тезис, что насилие порождает насилие, самый важный во всем творчестве Линдгрен и в ее жизни.
Эта речь была встречена неоднозначно. Кто-то считал, что она слишком много свободы дает детям. Тем не менее выступление Линдгрен помогло Швеции в 1979 году принять закон, запрещающий любое насилие в семье. Не будет преувеличением сказать, что все современные шведы были сформированы Астрид Линдгрен, удивительным образом она сумела преобразить всю нацию.
Внебрачный ребенок
По контрасту со счастливым детством юность будущей писательницы была довольно непростой. Уже в достаточно пожилом возрасте Линдгрен говорила, что наиболее трудными периодами в своей жизни она считает юность и старость.
Юность Астрид прошла под знаком самоутверждения и испытания на прочность тех границ свободы, которые существовали в тесном провинциальном мирке шведской деревушки. Астрид была первой среди местных девушек, кто обрезал волосы. Довольно смелый поступок, учитывая, что в 1920-е годы Швеция была страной патриархальной, с очень строгими нравами. Астрид же хотела влюбляться и нравиться. Закончилось это печально: в 18 лет она забеременела от женатого мужчины и вынуждена была покинуть деревню, чтобы не бросить тень на родителей. Своего сына Ларса она родила вне брака, а в Швеции в это время матерям-одиночкам приходилось непросто: у них вполне возможно было по закону отобрать ребенка. Поэтому Астрид оставляет своего сына в Дании в приемной семье, а сама возвращается в Стокгольм и пытается устроить свою самостоятельную жизнь: учится машинописи, стенографии, устраивается работать секретаршей. Все это время ее очень тянуло к ребенку, она остро ощущала свою вину за то, что была вынуждена его бросить, часто ездила к нему. Как только Астрид нашла постоянную работу в Стокгольме (в конторе Королевского общества автомобилистов), она забрала сына, а в 1931 году вышла замуж за начальника конторы, где работала, – Стуре Линдгрена. В 1934 году у нее рождается дочь Карен.
Революция имени Пеппи
Бытует миф, что карьера Астрид Линдгрен была абсолютно звездной: легкий яркий взлет, сразу мировое признание. Она и сама поддерживала эту версию, сочинив легенду о начале своего писательского труда. По словам Линдгрен, в 1941 году она ухаживала за маленькой Карен, которая заболела воспалением легких. Однажды вечером дочь попросила рассказать ей историю. На вопрос, про что бы ей хотелось послушать, Карен ответила: расскажи мне про Пеппи-длинный-чулок. Дочь сама выдумала это имя, и Астрид начала придумывать одну историю на ночь за другой – так родилась «Пеппи длинныйчулок». Когда в 1944 году Карен исполнилось 10 лет, мама собрала эти истории в одну книжку и подарила ей на день рождения. А в 1945 году эта книга была издана и обратила на себя внимание.
На самом деле книга о Пеппи – не первый писательский опыт Линдгрен: сочинять для детей она начала еще в 1930-е годы, ее сказки публиковались в различных журналах. Что же касается Пеппи, опубликовать ее получилось лишь со второй попытки: в 1944 году рукопись была отправлена на конкурс в самое крупное на тот момент шведское издательство «Бониерс» – и возвращена, никак не отмеченная.
И даже после публикации в другом издательстве «Рабен и Шёгрен» (она там победила в конкурсе на лучшую детскую книгу) книга была воспринята неоднозначно, вызывала споры и осуждение. Для шведского патриархального общества «Пеппи длинныйчулок» была книгой абсолютно революционной. Ребенок не мог поучать взрослого, это было исключено: в стране существовала очень жесткая дидактическая система воспитания. Героиня-бунтарка, которая может сказать взрослому: «Мы живем в свободной стране», – вызывала недовольство у представителей дидактической педагогики. Во Франции книга про Пеппи выходит в пересказе, сильно адаптированном под французские консервативные нравы.
Были к «Пеппи» и недетские претензии: например, там находили явные следы неоколонизаторской политики. Героиня рассматривалась как ужасный образец нетолерантности: рассказывая байки о своих путешествиях, самые смешные и нелепые анекдоты Пеппи неизменно посвящала развивающимся странам. Например, про жителей Бразилии она говорила, что они разбивают яйца себе об голову и так и ходят. Критики отмечали, что ничего подобного про бельгийцев, например, в ее речах не звучало. Политкорректность также требовала что-то сделать с отцом Пеппи, «негритянским королем». В немецком переводе его решили назвать «королем каннибалов», так казалось намного безопаснее.
Линдгрен активно отбивалась от нападок, полемизировала в прессе. «Все знают, какой должна быть детская книга, и каждый советует: исправьте то, перепишите это. Почему никто не указывает, как писать взрослые романы или стихи? – недоумевала она. – Детская книга должна быть просто хорошей и все, других рецептов я не знаю».
Тем не менее ее книги появились как раз вовремя: в середине XX века в мире бурно развивается реформаторская прогрессивная педагогика. Эта система ставит в центр не взрослого, который поучает, передает свой опыт, а ребенка, из которого вынимают его творческий потенциал и развивают его таланты. Все книги Линдгрен подразумевают именно такой подход к воспитанию (и критике подвергалась не одна Пеппи).
В 1958 году за свои книги про Пеппи и про Бюллербюона получает медаль Ганса-Христиана Андерсена, которая вручалась за лучшие достижения в области детской литературы. Это было международное признание, выше награды нет.
А Карлсон-то ненастоящий!..
Еще один миф об Астрид Линдгрен связан с Карлсоном: почему-то считается, что она была другом Советского Союза.
Книга «Малыш и Карлсон, который живет на крыше» вышла в 1957 году. Именно Карлсон стал для советских детей героем, неразрывно связанным с Астрид Линдгрен.
Как вообще появилась эта книга в нашей стране? В советское время, чтобы быть переведенным, иностранный автор должен был быть либо классиком, либо «прогрессивным» писателем, то есть полностью поддерживать политику Советского Союза. Поэтому советские редакторы и издатели делают Линдгрен «другом СССР», а в книге видят глубоко социальный подтекст. Одна из советских рецензий на «Карлсона» звучит так: «Это воспитательная книга, ребенок узнает про жизнь большого города, узнает, что в мире, который ему кажется веселым и радостным, есть преступники, есть брошенные без присмотра дети. Герой растет, понимая, что надо активнее вмешиваться в жизнь, помогать слабым».
Почему же Карлсон так прижился в советской России? 1957 год – начало оттепели, это время надежд и время интереса к ребенку. На смену пионерам-отличникам в литературе приходят рефлексирующие, не вписывающиеся в свое окружение дети. Советские дети жили в условиях, когда на каждой тетрадке был написан кодекс пионера, внушалось, что коллектив важнее личности, ты растешь под этим гнетом несоответствия: чем ярче ты, тем труднее вписаться в эти правила. И вдруг появляется литературный герой, показывающий, что отрицательный персонаж тоже может быть симпатичным, что наши несовершенства могут быть нашими достоинствами. Это была необыкновенно освободительная книга – утверждающая, что ты можешь быть таким, какой ты есть. Карлсон – озорник, врун, бахвал и жадина – проникает в ряды добропорядочных советских героев и взрывает детскую литературу изнутри.
Еще один важный месседж книги для взрослых в это послевоенное время: ребенок может быть несчастен, даже если он сыт и обут. Это считывают театральные режиссеры и активно ставят пьесы на этот сюжет.
Шведы удивляются: у них Карлсон – отрицательный персонаж, а у нас он любимый положительный. Чем плох для шведов Карлсон? Он бахвал, жадина, кроме того, он злой: обманывает Малыша, отнимает конфеты. В письме русским детям Линдгрен писала: «Наверно, популярность Карлсона в вашей стране отчасти объясняется тем, что в нем есть что-то русское». Не исключено: бахвальство, например, не считается у нас таким уж зазорным качеством. Но сыграл роль еще и перевод. Известно, что можно переводить букву, а можно дух. На русский язык «Карлсон» впервые был переведен Лилианной Лунгиной, которая влюбилась в эту книжку и передала именно дух – настроение игры, свободы и одновременно одиночество ребенка. Потом, в 1990-е годы, в книге находили неточности: например, булочки со взбитыми сливками превращались у Лунгиной в булочки с корицей. Другая переводчица перевела эту книгу заново –и мы получили совсем другую повесть и героя, который нам совершенно не близок. Была большая дискуссия: верните нам нашего Карлсона!
Война глазами домохозяйки
После смерти писательницы, уже в 2000-е годы, были опубликованы ее так называемые «военные дневники» – записи 1939–1945 годов, не предназначавшиеся изначально для публикации. В эти годы Линдгрен еще не была писательницей – она работала в военной цензуре и занималась детьми. При этом она внимательно читала газеты, собирала вырезки и старалась выработать свой взгляд на события. За этот взгляд ей посмертно крепко досталось от российских читателей, потому что нельзя сказать, что она всегда желала победы Красной армии. Ее отношение к Советскому Союзу, судя по записям, было во многом сформировано событиями советско-финской войны и разделом Польши в 1939 году.
В июне 1940 года Линдгрен пишет: «Лучше буду всю жизнь говорить “Хайль Гитлер”, чем окажусь под русскими». Впрочем, нельзя говорить, что этот свой вывод писательница не подвергала сомнениям. 23 ноября того же года она запишет: «Я никогда не смогу поверить в режим, который создал концлагеря в Ораниенбурге и Бухенвальде, который позволил и поддержал погромы 1938 года, и который приговаривает норвежскую девочку к году тюрьмы за то, что она порвала портрет Гитлера».
Швеция в этой войне сохраняла нейтралитет и оставалась не затронута войной. Это, конечно, наложило отпечаток на освещение событий в шведской прессе и повлияло на позицию Линдгрен. Но будущая писательница понимала и то, ценой каких компромиссов куплен этот нейтралитет. Во время нападения Германии на СССР Швеция позволила Вермахту использовать шведские железные дороги для перевозки солдат и техники. На протяжении всей войны Швеция продавала Германии железную руду – около 40 % германского вооружения изготавливалось из шведского железа. Кроме того, в вооружённых силах нацистской Германии служили 12 тысяч шведов. В то же время шведскими авиабазами пользовались союзники, в Швеции укрывались антифашисты и евреи. После окончания войны укрытие там нашли и многие нацистские преступники. Такая непростая история, и Линдгрен стыдилась за эти политические уступки шведского правительства, а также за то, что живет в достатке и безопасности, когда в ближайших странах люди гибнут от голода и бомбежек. Она писала о своей ненависти к нацизму, сострадала людям в блокадном Ленинграде и при этом жалела немецких солдат, замерзавших под Сталинградом. Одинаковое сочувствие вызывала у нее судьба и русского, и английского ребенка, и несчастного мальчика из Гитлерюгенда, который 7 мая 1945 года остается на распутье страшных исторических событий преданным своим фюрером.
