Фото: Никеричев Андрей / АГН "Москва"
– То, что называется современным искусством, нельзя брать в кавычки и говорить, что это вообще не искусство, а неизвестно что. В каком-то смысле оно – продолжение того, что было. Но впервые за тысячелетия сложилась ситуация, когда деятели нового искусства сознательно стремятся совсем оторваться от старых корней. Они даже не хотят, как это было в начале XX века, сбрасывать Пушкина, Рафаэля или еще кого-то «с парохода современности». Они просто не имеют к ним никаких отношениий преемственности – считая это зависимостью. При этом берутся любые элементы прошлого, их складывают или разделяют, как угодно, совершенно произвольно, и демонстративно подчёркивают, что, как только возникает какая-то граница, её нужно немедленно перейти. Подчёркивается, что границ в принципе никаких не должно быть, центра никакого не должно быть, как и понятий качества, высоты, уровня – на которые следовало бы ориентироваться – последовательная антиэстетическая позиция. Это даже не нигилизм эпохи Маяковского, Малевича. В нигилизме есть свой образ. Здесь же, в новом искусстве, нет категории образа, нет категории качества, нет категорий прекрасного и отвратительного. Само понятие категории уходит. Как говорит Виктор Васильевич Бычков (доктор философских наук, главный научный сотрудник Института философии РАН — прим.ред), исключается категория «Великого Другого», то есть Бога, Того, от Кого всё происходит. Потому что если есть Творец, то все по отношению к Нему оказывается в подчинённом положении. А если так – ты не свободен. А свободен ты только тогда, когда ты сам бог и другие такие же, поэтому, как говорится: «будьте свободны, живите богато...».
Виктор Бычков. Фото: iphras.ruВ результате иногда получаются и довольно хорошие вещи. Но это либо полный произвол, безудержная фантазия, либо качественный дизайн. В основном новое искусство – искусство дизайна. Но между ним и старым искусством – водораздел, который давно называется «смертью искусства».
У Бродского есть стихотворение «Осенний крик ястреба». Ястреб, взлетев слишком высоко над землей, оказывается выше атмосферы, там, откуда уже нет возврата. Поэтому возвращается он на землю только в виде хлопьев снега, и дети, не зная этого, радостно кричат: «Зима! Зима!». Мрачный образ, но потрясающий, просто мистический. Он, мне кажется, весьма реалистично показывает смерть искусства. Вот вам, пожалуйста, его «мощи»…
Гегель считал, что уже в его время, в начале XIX века, искусство пришло к своему завершению, что дальше показывать в живописи, скульптуре, архитектуре нечего, всё уже было. Интересно, что в XIX веке в европейской культуре возникло мощнейшее направление: стилизация под собственную древность. В России начинаются попытки воскрешения искусства Византии, Древней Руси, в Западной Европе – раннего Возрождения, так называемых прерафаэлитов… Это иногда очень интересная, живая, но все же стилизация. А Гегель думал, что с завершением изобразительного искусства начнётся эпоха чистой мысли, эпоха созерцания ...
Очередь у входа в Третьяковскую галерею на Крымском Валу. Фото: Никеричев Андрей / АГН "Москва"Но вместе с тем сейчас появилась и невероятная ностальгическая тяга к старому искусству (хотя большинство зрителей его не понимает, так же как и новое). Нахлебались нового – шокирующего, непонятного, – и хочется чего-то надёжного. Поэтому Шишкин вызывает восторг, очереди на Левитана, очереди на Серова (на его выставке даже сломали двери), сейчас – на Врубеля. С одной стороны – это хорошо, но с другой, это несколько истерическое стремление назад – тоже знак «смерти искусства».
Как «работает» традиционное художественное произведение? Оно поселяет в человеке либо такую радость, либо такое беспокойство от нового, вдруг ставшего ему доступным откровения, что он не может больше оставаться прежним. В известном рассказе Глеба Успенского «Выпрямила» маленький человек, сельский учитель, видит в Лувре Венеру Милосскую и «выпрямляется»: она вернула ему достоинство. Или другой пример: профессор Сергей Николаевич Булгаков – политэконом, марксист, атеист – приходит в Дрезденскую галерею, смотрит на «Сикстинскую Мадонну» и вдруг начинает рыдать перед ней. И она (не только она, но во многом она) возвращает его в церковь! От современных вещей такого эффекта не бывает и не может быть.
– Имеет ли художественную ценность образ акциониста Павленского, стоящего с канистрой бензина на фоне подожженной им двери здания ФСБ на Лубянке?
– Нет, никакой художественной ценности это не имеет. Там, где варварство, говорить о художественной ценности нельзя. (Не имеет значения, чья это дверь.) В своё время французы с Бастилией поступили более радикально: они не дверь в ней сожгли, а всю ее снесли полностью (правда, построили потом много других тюрем). Блез Паскаль говорил: «Я верю только тем свидетелям, которые дали перерезать себе глотку». Когда человек поджигает дверь ФСБ, он понимает, что ему дадут по шее, но не слишком сильно, а если и посадят, то не надолго. Вот если бы он в 37-м году поджёг дверь НКВД, я бы на него посмотрел… А сейчас – он прекрасно знал – ничего особо страшного не будет. Более того, что весь мир будет говорить о том, какой он храбрый, какой он настоящий художник, и вообще – как это эффектно, когда горит дверь ФСБ. Нашёл, чем выпендриваться…
Я общался однажды с акционистом Олегом Куликом – «человеком-собакой», который прославился тем, что бегал голым по Манежу и кусал зрителей, изображая трагическую судьбу художника. Весь мир о нём заговорил: ой, какой молодец, как замечательно! Спустя некоторое время он, прославившись, принялся за хорошо оплачиваемое оформление разных музейных экспозиций и получил… медаль Академии художеств. Молодец! Трагедия, судя по всему, на этом закончилась. А ведь это он говорил: «Мое творческое кредо: если я вижу границу, то сразу должен её перейти». Понятно, что такой человек – не художник и все его «акции» – просто самопиар.
Ретроспективная выставка Олега Кулика "Хроника. 1987 - 2007". Фото: Григорий Собченко / КоммерсантъЯ не отрицаю, что и творения акционистов могут быть достойными внимания. Если ты делаешь это, как говорится, за свой счет, рискуя собой и своим, если ты искренен, если честно ищешь нового и переживаешь жизнь как трагедию, если готов, чтобы тебе, как свидетелю у Паскаля, перерезали глотку. Но будет ли это произведением искусства – большой вопрос. В старом смысле слова «искусство» - точно нет.
То же можно сказать и о девицах, плясавших в Храме Христа Спасителя. Они хотели известности, известность покупается дорого. Два года, которые они отсидели, – это копейки по сравнению с тем, что про тебя весь мир говорит, когда ты приезжаешь потом в Америку и сама Мадонна (которая та ещё Мадонна!) с тобой встречается и так далее. Хотя объективно это довольно невинное хулиганство, зря из него раздули уголовный процесс. Их надо было выгнать оттуда, освятить храм и всё.
Мне запомнились слова архимандрита Иоанна (Крестьянкина), когда одна женщина спросила его: «Злые силы, все эти бесы – они есть или нет?» Он ответил очень мудро: «Ты живи так, как будто этого нет». И для искусства этот совет, думаю, походит тоже. Не надо лезть во тьму, не надо изучать зло, надо жить так, как будто его нет.
Иоанн Крестьянкин. Фото: pravoslavie.ruА в современном искусстве нужно искать живое. Найдешь – покажи, порадуйся с человеком вместе. Происходит это, к сожалению, крайне редко. Но это есть – и в области искусства церковного, и в светском искусстве. Есть жемчужинки, очень редкие, и совершенно не факт, что из них что-то вырастет. Скорее всего, подлинное вырастать будет из чего-то другого. Если опять возникнет духовная целостность в обществе, в церкви прежде всего. Там, где есть целостность и есть центр (прежде всего – Центр!), – там обязательно будет и искусство. Продолжит ли оно старые традиции, или будет что-то совершенно новое – посмотрим!
