Перов. ТрапезаНа переднем плане стол, плотно уставленный едой. Слуга несет еще одно роскошное блюдо, другой слуга с натугой откупоривает вино, а надменный монах кричит ему что-то вроде: «ну, ну, быстро!». Но приглядимся к комичной супружеской паре справа: еле дышащий хрупкий старец-чиновник и его необъятных размеров супруга. Ей предлагают сесть за стол, и если она это сделает, то половине сидящим места там не будет. Однако барыня и сама не стремится туда, более того – она к монастырской трапезе относится явно пренебрежительно. То есть, все не так просто, как могло показаться.
Но ключ к пониманию происходящего – не на переднем плане, а на заднем, где изображен второй стол, за ним сидят пожилые аскетического вида монахи. Он практически пуст: кружки, жестяные миски и больше ничего. Но смотрят монахи на передний роскошный стол, и недоумевают, даже как будто сожалеют о происходящем там. Не завидуют, а именно сожалеют... Слева перед их столом – объемная до натуралистичности скульптура распятого Христа. Как бывает обычно во время монастырской трапезы, один из монахов читает жития святых. Он стоит перед аналоем, на котором раскрытая книга. Глаза его подняты вверх, к Распятию. При этом над монахом неожиданно появляется какая-то птичка. Часто бывает, что в храм залетают голуби, ласточки или воробьи, и все поднимают на них глаза. Но здесь птичка какая-то необычная, она слишком хорошо заметна, она не столько летит, сколько парит в воздухе над читающим монахом. Действительно, эта птичка не простая ...
Ее присутствие здесь отчасти объясняется наличием на стене справа четырех текстов, три из которых можно прочитать. Все они из Евангелия: «Лазаре, гряди вон!» (то есть «Лазарь, выходи!»). Второй: «Не судите, да не судимы будете». И третий: «Да не смущается сердце ваше, веруйте в Бога и в Меня веруйте». С точки зрения живописи это запрещенный прием. Художник ведь не иконописец, он не может вводить текст в картину, особенно такой длинный и такой мелкий. Но именно благодаря текстам замысел художник раскрывается вполне.
В этой трапезе показан не отдельный русский монастырь, и даже не русская церковь, а Россия. Примерно в те же самые годы митрополит Московский Филарет (Дроздов) писал, что нестроения в России достигли такого уровня, что, кажется сделать уже ничего нельзя. Однако и эта птичка на картине – явная отсылка к образу Святого Духа в виде голубя, и евангельские тексты с призывом не судить и веровать в Бога, а главное – обращение к умершему и уже протухшему Лазарю: «Выходи!» – всё говорит о том, что воскресение возможно. Период «критического реализма» в русской живописи, причем у самого яркого его представителя, закончился.
Теперь заглянем в еще один церковный интерьер – на этот раз архитектурный. Перед нами росписи Владимирского собора Киева, ныне, к сожалению, для нас почти недоступные.
Росписи Владимирского собора в КиевеХрам был построен в 80-е гг. XIX века в псевдовизантийском стиле, а роспись поручена художнику Виктору Михайловичу Васнецову. Это художник вначале был известен как жанрист (может быть, кто-то помнит его картину «С квартиры на квартиру»), затем – сказочник («Иван-царевич на Сером Волке», «Аленушка» и др.). Получив заказ на роспись храма, он привлекает к ней Нестерова и Врубеля, и втроем столь разные по направленности художники расписывают этот храм. Тот, кто был в Киеве и видел росписи Врубеля в Кирилловской церкви, понимает, что с васнецовским его стиль несоединим. Поэтому Врубель смиренно ограничивается здесь орнаментами, Нестеров пишет иконостас, а Васнецов, вдохновившись, расписывает практически весь храм за очень короткое время, всего за два года (1885–86). Казалось, древняя живопись воскресла в новых формах. Правда, Васнецов древней иконы, фрески практически не знал, когда расписывал этот cобор. Позднее, познакомившись с древней иконописью, он произнес очень интересные слова: «Роспись можно сравнить с газетой. Есть передовица, и есть фельетон. Древняя икона – это передовица, а моя – это фельетон. Перед древней иконой я поставлю свечку, а перед своей – подумаю».
Однако церковная Россия приняла Васнецова на ура, реплики его росписи дошли до самой далекой провинции. Все сочли, что это новое слово в церковном искусстве. В центральной апсиде храма – внушительный образ Богоматери с Младенцем.
Васнецов. Богоматерь с МладенцемАллюзия очевидна: Рафаэль, «Сикстинская Мадонна». Васнецов хотел, с одной стороны, приблизиться к Рафаэлю, но с другой – дать что-то свое, не стилизуясь ни под Рафаэля, ни под древнюю икону, и это получилось. Как ни парадоксально – ему пригодился здесь опыт художника-реалиста. В его росписях действительно было что-то вдохновенное и вдохновляющее. Приближалась эпоха модерна, которая открыла для иконописи некоторые новые возможности, а главное – привела, в конце концов, к открытию подлинной древнерусской и византийской иконы.
Церковную тему разрабатывал и самый известный, самый яркий из русских художников 1870-80-х гг. Илья Ефимович Репин. Он происходил из глубинки – из Чугуева Харьковской губернии, но имея огромный талант, быстро завоевал популярность. Все знают его «Ивана Грозного», но это все-таки немножко театр. А вот когда он полез в гущу народной жизни, результат оказался значительнее и интереснее.
«Крестный ход в Курской губернии» был написан им в начале восьмидесятых годов – время самого большого расцвета репинского таланта. Тогда создавались не только «Иван Грозный и сын его Иван», но и гениальные портреты Стрепетовой и Мусорского. Тогда же он решается на эпическое полотно со многими яркими образами, но без главного героя. Действительно, перед нами огромная толпа, пусть и с выделением отдельных фигур. Репину удалось создать совершенно новый образ: это – Россия, и это - церковь, но уже без здания храма.
Репин. Крестный ходПредставляете себе крестный ход в Курской губернии? Его длина тридцать километров! Когда его «голова» вступала в Курскую коренную пустынь, «хвост» только ещё выходил из Курска. Сто тысяч человек, срез всей страны. Кого здесь только нет! Вот толстая барыня, похожая на жабу, но и она не едет в коляске, а идет пешочком и несет икону. Вот русские мужицкие лица, приятные и не очень. Есть мелкие «шпильки» со стороны художника – как в адрес народа, так и его «слуг». Например, две женщины благоговейно несут … пустой киот от иконы. А слева: «шлагбаум» закрыт, нищим и калекам вход воспрещен – идите по обочине. Кого-то сейчас как следует ударит нагайкой жандарм – видимо, тот нахулиганил. Едут верхом одинокие сотские, охраняя порядок, точнее, порядок-беспорядок. Толпа – как мутный поток, медленно текущий неизвестно откуда и неизвестно куда. А где деревья? Всё порублено – на их месте торчат только сухие палки.
Очевидно, что у Репина-художника неприятное ощущение от этого крестного хода. Но он здесь не выступает обличителем ситуации в открытую, он лишь подчеркивает средствами живописи, созданием своего рода живописной массы, что перед ним именно поток. Как не вспомнить: «Русь, куда несешься ты? Остановись, дай ответ! Не дает ответа». Впрочем, она здесь никуда не несется, скорее ползет. Россия и ее церковь, это уже очевидно, что-то важное утеряли ...
А вот еще один крестный ход – теперь на картине Нестерова.
Нестеров. На РусиОчень красива здесь Россия. Со свободным пространством, нежно-зеленым цветом лугов, с характерной тонкой рябинкой на переднем плане. Но всё какое-то бледное: это увядание, плавно переходящее в … декорацию. Да, знаменитый нестеровский пейзаж немножко похож на театральную декорацию. Это не случайно – в начале ХХ века театр становится всё более популярным и, в определенном смысле, конкурирует с храмом. Интересно, что в театр часто вводятся церковные мотивы, но, конечно, для эстетики. Колокольный звон в опере «Борис Годунов» вызывал у публики восторг, тогда как в реальности он для многих был едва ли не досадной деталью быта.
Нестеров здесь, конечно, поэтизирует русский народ, изображая его в несколько театрализованном пейзаже. На этой картине значительно более последовательно, чем у Репина, представлены все народные, как теперь говорят, «страты»: мужики, бабы, юродивые, даже царь (величественный и грозный, хоть и не очень похожий на Ивана Грозного), митрополит, священники с огромной иконой Спаса… А на переднем плане медсестра ведет под руку слепого солдата с георгиевской ленточкой в петлице. Картина писалась в 1915-16-м году, уже были известны последствия газовых атак немцев – солдаты и офицеры, ослепшие от хлора. А сзади за ними – Достоевский, философ Владимир Соловьев, даже Лев Николаевич Толстой (последний, правда, не идет, а стоит – что делать, видимо, так и было) …
Но главный герой здесь – Христос, хотя Его на картине и нет. Он как будто совсем рядом, слева за изображением. Мальчик, идущий впереди всех, прямо перед Ним и остановился. Это, конечно, рациональный, «хитроумный» ход художника. Но с другой стороны, Нестеров спас положение тем, что Христа не показал – иначе перед нами был бы, действительно, театр (как в одной его более ранней картине «Святая Русь»). Теперь получилось интереснее: Россия идет ко Христу, хочет увидеть Христа. Дошла или не дошла? Мальчик, несомненно, увидел Его. А вот остальные – ?
Впрочем, и постановка проблемы («Россия и Христос»), и несколько идиллический образ России как Церкви на этой картине невероятно далеки от реальности. Маяковский пророчествовал: «В терновом венце революций / Грядет 16-ый год». Ошибся он, как известно, ненамного …
Продолжение следует... .
