Мы говорим языком Чуковского
В писательском дачном посёлке Переделкино стоит дом Корнея Чуковского – дача, где он прожил много лет. Сюда приезжала Анна Ахматова, поднималась на второй этаж, в кабинет Корнея Ивановича, и читала ему «Поэму без героя». Кресло, в котором сидела Анна Андреевна, сейчас показывают всем гостям. На этой даче жил некоторое время Александр Солженицын – скрывался там от слежки КГБ. А ещё собирались к Чуковскому сотни детей. Он придумал и организовал для них грандиозный праздник – костёр, на который приглашал детских писателей: Сергея Михалкова, Самуила Маршака. Что не имя, то легенда! Давно нет на свете ни Ахматовой, ни Маршака, уже 13 лет как нет с нами и Солженицына. А костёр на даче Чуковского проводят и сейчас: дважды в год, весной и осенью. Мамы и папы приводят детей, перед ними выступают современные детские писатели. Удачей считается попасть на экскурсию по дому-музею Чуковского, которую проводит поэт и филолог Павел Крючков. Однажды мне повезло, и я попал на экскурсию. Крючков тогда сравнил Чуковского и Пушкина, ведь мы все говорим на языке, созданном не только Пушкиным, но и Чуковским. Наш чудесный экскурсовод тут же доказал это. Стоило ему только начать «Муха-муха, Цокотуха», как все собравшиеся, без какой-либо команды, продолжили: «Позолоченное брюхо. Муха по полю пошла. Муха денежку нашла». Десятки миллионов русских людей знают стихотворные сказки Чуковского с детства – с тех самых лет, когда закладываются основы личности, когда формируется национальная идентичность человека. И не читавший Чуковского будет для нас чужим. А читавший, услышав, скажем, «А лисички взяли спички», наверняка, продолжит: «К морю синему пошли. Море синее зажгли». Все вспомнят любимого с детства Корнея Ивановича Чуковского.
А он не Корней, не Иванович и не Чуковский.
Крестьянин, не видевший деревни
19 марта по старому стилю, 31 марта по новому, в Петербурге у крестьянки Екатерины Корнейчуковой родился мальчик, который получил имя Николай. А отчества ему не полагалось, потому что мать его официально считалась девицей. Позже будет мальчик Васильевичем, ещё позднее – Ивановичем, хотя его отца звали Эммануилом Соломоновичем Левенсоном. Был он сыном богатого врача. Возможно, Екатерина Корнейчукова была горничной у младшего Левенсона, а потом стала его гражданской женой. Но брак в Российской империи был не гражданским, а церковным. Иудей и православная не могли пожениться. Точнее, могли, конечно, и женились, переходя (в том числе формально) в другую веру. Так Яков Эфрон оставил веру предков и перешёл в христианство ради брака с русской аристократкой и революционеркой Елизаветой Дурново. Но отец Коли Корнейчукова на этот скользкий путь не стал. Помимо религиозных различий, были и социальные, имущественные: бедная украинская крестьянка (она была родом с Полтавщины) и человек из обеспеченной семьи, принадлежавшей к привилегированному сословию потомственных почётных граждан. Так или иначе, но вскоре после рождения Коли пара рассталась. Екатерина увезла сына и его сестру Марусю в Одессу и поселилась там на Новорыбной улице, в районе бедном, непрестижном. На хлеб себе и детям зарабатывала тяжёлым трудом прачки. Позже она будет вышивать украинские рушники и рубахи. Мать-одиночка. Впрочем, детей она сумела обеспечить, да и жизнь вела вполне городскую: «…она носила по выходным шляпку и кружевные перчатки и умела казаться барыней – едва ли у кого повернулся бы язык звать её Катькой. Даже родной брат робел и обращался к ней по имени-отчеству, а случайные торговцы – “мадам”», – пишет биограф Чуковского Ирина Лукьянова.
Дом, в котором жил Корней Чуковский в Одессе. Фото: Haidamac/WikipediaКорнейчуков/Чуковский формально принадлежал к крестьянскому сословию, но деревенскую жизнь он впервые увидит только в 1921 году, когда приедет из голодного Петрограда на Псковщину и поселится в деревенском доме. Удивительно, но русская деревня ему очень понравится. Он откроет для себя мир дружелюбный, гостеприимный и сравнительно благополучный даже в страшные годы Гражданской войны: «Вообще, я на 4-м десятке открыл деревню, впервые увидал русского мужика. И вижу, что в основе это очень правильный, жизнеспособный, несокрушимый человек, которому никакие революции не страшны. Главная его сила — доброта. Я никогда не видел столько по-настоящему добрых людей, как в эти три дня. Баба подарила княгине Гагариной валенки: на, возьми Христа ради».
Его университеты
Екатерина Корнейчукова позаботилась и о хорошем образовании для детей. Маруся училась в епархиальном училище, а Коля – в гимназии. Правда, окончить гимназию ему не дали – отчислили. Считается, из-за печально известного «циркуляра о кухаркиных детях». Циркуляр этот был направлен против детей низкого социального происхождения («детей кучеров, лакеев, поваров, прачек, мелких лавочников и тому подобных»), которым не следовало учиться в гимназиях и тем более получать доступ к высшему образованию. Применялся он, однако, весьма избирательно, поэтому Чуковскому удалось окончить и прогимназию и пройти большую часть гимназического курса ещё до отчисления. Николай начнёт зарабатывать на жизнь репетиторством, а позднее – журналистикой, став корреспондентом газеты «Одесские новости».
В 19 лет Чуковский сдаст гимназические экзамены экстерном и таким образом завершит среднее образование. А высшего он не получит. В наше время малограмотные девицы и молодые люди с познаниями, достойными Митрофанушки, хвастают двумя, если не тремя, дипломами о высшем образовании. Чуковский – эрудит, книгочей, умница, «университетов не кончал». Будущий знаменитый переводчик, он и английский язык изучил по самоучителю. Когда «Одесские новости» решили отправить в Англию своего корреспондента, Чуковский оказался единственной подходящей фигурой. Он бегло читал и писал по-английски, правда, при этом совершенно не знал произношения. Не было у него в детстве англичанки-гувернантки. Англия станет одним из его «университетов». Корреспондент из Одессы провёл много дней в библиотеке Британского музея и начал там даже подрабатывать.
Читальный зал Британского музея. Фото: Bobulous/WikipediaУ Корнея Чуковского так и не будет ни диплома, ни диссертации, но в 1957 году в Москве он получит учёную степень доктора филологических наук, а в 1962-м – степень доктора литературы в Оксфорде. Это было признание многолетних заслуг блестящего филолога-самоучки перед литературой и филологической наукой. За свою долгую жизнь гимназист-недоучка превратится в блестящего литературоведа. Работы Бодуэна де Куртенэ, Веселовского, Буслаева Чуковский читал в свободное от работы время, а зарабатывал на жизнь долгие годы журналистикой и литературной критикой.
Волк среди писателей
Чуковский писал и для литературных журналов, и для газет. Именно работа в популярных, читаемых всей Россией газетах «Речь» и «Русское слово» превратила его в одного из самых известных, читаемых, популярных и высокооплачиваемых литературных критиков. Влас Дорошевич, принимая Чуковского на работу в «Русское слово», дал ему аванс 500 рублей. Солидные деньги для критика и журналиста того времени. Многие литературные критики тогда писали для узкого круга эстетов. Чуковский писал для всех. Без витиеватых предисловий, избегая ненужного многословия, он сразу переходил к делу.
«Как хотите, а я не верю в его биографию.
– Сын мастерового? Босяк? Исходил Россию пешком? Не верю.
По-моему, Горький – сын консисторского чиновника; он окончил Харьковский университет и теперь состоит – ну хотя бы кандидатом на судебные должности», – так Чуковский начинал громить очень популярного и очень модного в то время писателя. Чуковский и теперь удивляет резкостью, порой грубостью, в наши дни сказали бы – неполиткорректностью суждений. Но он не был голословен, умел обосновать и доказать свою точку зрения. Поэтому его начали просто бояться. Многие статьи Чуковского оканчивались грандиозными скандалами. Писатель Арцыбашев то ли вызвал, то ли грозился вызвать критика на дуэль. Статья Чуковского в газете «Речь» о популярнейшей детской писательнице Лидии Чарской навеки испортит ей репутацию, а со временем и саму жизнь. И в этом не заслуга, а скорее вина принципиального, беспощадного критика.
Лидия Чарская. Фото: общественное достояние«Колыбельную песню пела ему не няня, а выли степные волки», – так отозвался о Чуковском Василий Розанов.
Не один Розанов вспомнил о волке. Много лет спустя известный драматург и одно время литературный секретарь Чуковского Евгений Шварц назовёт его «белым волком». «У Корнея Ивановича никогда не было друзей и близких. Он бушевал в одиночестве <…> Иногда выбегал он из дому своего на углу Манежного переулка и огромными шагами обегал квартал по Кирочной, Надеждинской, Спасской, широко размахивая руками и глядя так, словно он тонет, своими особенными серыми глазами. Весь он был особенный: седая шапка волос, молодое лицо, рот небольшой, но толстогубый, нос топорной работы, но общее впечатление – нежности, даже миловидности. Когда он мчался по улице, все на него оглядывались, – но без осуждения. Он скорее нравился прохожим высоким ростом, свободой движения. В его беспокойном беге не было ни слабости, ни страха. Он людей ненавидел, но не боялся, и у встречных поэтому и не возникало желания укусить его».
Вряд ли Шварц справедлив. Чуковский не был мизантропом, он был своего рода сектантом. Его богом была литература, словесность, и он ненавидел всё, что казалось ему ересью пред лицом русской и мировой литературы.
Чуковский боролся не с нелюбимыми писателями, а с тем, что ему претило в литературе. С тем, что он считал пошлостью. Если нелюбимый прежде писатель написал хорошую книгу, Чуковский не оставлял этого без внимания: «Все в этой книге ладно, складно, удачливо, ловко, звонко. Каждая буква – нарядная, каждая страница – с изюминкой. Ни одного вялого или мёртвого слова», – писал Чуковский о «Детстве» Горького.
«Я <…> вас ужасно боялась, – признавалась Чуковскому Анна Ахматова. – Когда Анненков мне сказал, что вы пишите обо мне, я так и задрожала: пронеси, Господи». Анна Андреевна боялась напрасно. Беспощадный критик назовёт Ахматову бережливой наследницей «всех драгоценнейших дореволюционных богатств русской словесности» и назовёт её литературных предков – Пушкина, Боратынского, Анненского.
Создатель новой детской литературы
В жизни Чуковского не было ни отца, ни дедушки. А сам он стал настоящим отцом семейства. Жена, четверо детей – Николай, Лидия, Борис и Мария (Мурочка). Когда он, высокий и очень худой, шёл по улице в окружении своих детей, то был похож на журавля с журавлятами.
Корней Иванович и Мария Борисовна Чуковские с сыном Николаем. Фото: russiainphoto.ruОчевидно, именно жизнь многодетного отца в своё время заставила его обратить внимание на детскую литературу. Детская литература в России была – от «Чёрной курицы» Антония Погорельского до «Сказок кота-мурлыки» Николая Вагнера и романов нелюбимой Чуковским Лидии Чарской. Но далеко не все считали, что детская литература вообще нужна. А.П. Чехов был убеждён, что специально для детей писать не нужно, а лучше отбирать для них подходящее в том, что написано для взрослых. Так, мы в детстве читаем «Каштанку» и «Белолобого», но не «Степь» или «Скучную историю».
Для Чуковского Чехов – один из любимых писателей, но его взгляд на литературу для детей совсем другой. Дети – не маленькие взрослые, они совсем-совсем другие: «Дети – это сумасшедшие, которым выздороветь суждено не скоро, – неполиткорректно писал он. – Скажи ребёнку, что на дереве растут башмаки, он поверит и даже не удивится». «Видите, откуда выросло “Чудо-дерево”?» – замечает Ирина Лукьянова.
В огороде-то на грядке
Вырастают шоколадки.
Как у наших у ворот
Чудо-дерево растёт. Чудо, чудо, чудо, чудо
Расчудесное!
Не листочки на нём,
Не цветочки на нём,
А чулки да башмаки,
Словно яблоки!
После революции Корней Чуковский, Самуил Маршак, Аркадий Гайдар создадут совершенно новую детскую литературу, на которой выросло несколько поколений. И сейчас мамы и папы покупают своим детям «Крокодила», «Бармалея», «Мойдодыра». Чуковский – один из самых популярных русских писателей, самых читаемых и любимых, хотя большая часть жизни его была отдана не детским книгам, а литературоведению и переводам. От критики он ушёл: этот жанр требует свободы, которой стало заметно меньше после укрепления большевистской власти. Теперь он издавал Некрасова, переводил или редактировал переводы – от любимого им Уолта Уитмена до Тараса Шевченко, тоже любимого. Был успешен, даже богат.
В юности он до таких дыр просидел штаны в библиотеке, что вынужден был ходить в пальто, к которому были пришиты штанины. Новые штаны Чуковский купил на свой первый газетный гонорар (7 рублей). В старости, в его долгой, бодрой и благополучной старости Корней Иванович жил в прекрасном доме. По современным меркам, очень скромном, но по советским – просто роскошном. Светлом, двухэтажном. Гости обращают внимание на рабочий кабинет Чуковского, полный всяких редкостей и чудес. А я дважды был в доме-музее и дважды обратил внимание на мебель из драгоценной карельской берёзы в столовой писателя. Такой я не видел и в Ясной Поляне, имении графа Толстого. Удивляться нечему, ведь тиражи у Чуковского были многомиллионными, а его книги переводили на многие языки мира, издавали и переиздавали. Даже его научные работы печатали часто. Книгу о детской психологии и детской литературе «От двух до пяти» только при жизни автора переиздали раз двадцать, но это капля в море по сравнению с его детскими книжками. Впрочем, богатых писателей в Переделкине жило немало, но только Корней Чуковский на свои средства построил для детей библиотеку, которая работает и по сей день.
Стол в доме Чуковского. Фото: goslitmuz.ruС властью большевиков и против большевиков
В его жизни было много горя. Смерть любимой дочки, Мурочки, от мучительной болезни. Арест и ссылка Лидии Корнеевны, которая выросла убеждённой диссиденткой. Резкая критика могущественной Надежды Крупской, не понимавшей его новой детской литературы. Кампания по борьбе с «чуковщиной», которая могла кончиться для автора «Тараканища» очень плохо. Но повезло.
Ещё до революции в полемику с Чуковским вступил Лев Троцкий, не только революционер, но и незаурядный литературный критик. Эта полемика возобновится в начале двадцатых. А в тридцатые хула Троцкого станет чуть ли не охранной грамотой для Чуковского. Вообще отношение Чуковского к большевистской власти было двойственным. С одной стороны, Чуковский был от природы просветителем, жизнь посвятившим пропаганде хорошей (с его точки зрения) литературы, хорошего вкуса, знаний, эрудиции. А большевики верили в воспитание нового человека, а потому предоставляли самые широкие возможности для работы переводчика, издателя, просветителя. С другой стороны, Чуковский знал цену этой власти. Видимо, он считал себя на другой стороне баррикад. Не зря он в последние годы жизни поддерживал Солженицына. 24 ноября 1962 года восьмидесятилетний Чуковский записал в дневнике: «В книжке “От двух до пяти” я только изображаю дело так, будто на мои сказки нападали отдельные педологи. Нет, на них ополчилось всё государство, опиравшееся на миллионы своих чиновников, тюремщиков, солдат. Их поддерживала терроризованная пресса. Топтали меня ногами – запрещали – боролись с “чуковщиной” – и были разбиты наголову. Чем? Одеялом, которое убежало, и чудо-деревом, на котором растут башмаки».
