Фото: Кирилл Зыков / АГН «Москва»
Оксана Мороз. Фото: Блог злобного культуролога / соцсетиКак относиться к отмене культуры
Мне кажется, русскую культуру сейчас и во внешнем мире, и сами носители рассматривают «в пробирке», как будто это что-то, существующее в безвоздушном пространстве. При этом есть огромное количество граждан России, которые не мыслят себя только носителями локальной культуры. А как минимум рассуждают о наших культурных традициях. Это люди, вписанные в глобальный мир, которые считают, что условное «Лебединое озеро» – достояние мира. Отмена культуры подразумевает, что мы вырежем из этого мира кусок только потому, что решили: этот объект культуры «токсичен», его особенности поддерживают определённые политические решения. Михаил Барышников по этому поводу высказался: не надо бойкотировать культуру. Если на политическом уровне есть договоренность рассматривать Россию как нечто, достойное бойкота, то культуру отменять не надо. Ведь любая отмена – попытка изолировать и наказать. Причём не произведения искусства: им, в общем-то, всё равно. Это отказ от взаимодействия с носителями культуры. Мы все вписаны в повседневность культуры, и наши повседневные привычки отменяются. Но не столько потому, что отменяют концерты Чайковского, а потому, что отменяют и культуру повседневности, в которой мы привыкли жить. При этом отмена – это элемент санкций, которые, в отличие от политических и экономических, означают моральный жест. Это отмена на моральном уровне: «Мы не хотим ассоциироваться с русской культурой, потому что она внутренне поддерживала настроения, которые привели к определённым событиям. Это культура имперская, авторитарная». Этот жест абсолютно понятен, но настораживает, потому что в такой картине мира культура – надстройка, которая вмонтирована в политическую систему, и у культуры – ни «высокой», ни повседневной – нет автономии.
Создатели культуры как «обслуга»
Получается, что создатели культуры – это «обслуга», продукт которой нельзя рассматривать вне контекста политических решений и вне морали. Мы снова возвращаемся к вопросу о гении и злодействе. И переносим моральные суждения о государстве на культуру. Логика такая: все музыкальные, литературные и т.д. произведения, которые создавались и публиковались в рамках того или иного политического режима, этой системой «разрешались». Значит, всё, что было когда-либо частью легитимной русской культуры, поддерживалось политически и поддерживало политические решения. У этого размышления есть ещё одно важное следствие: решения, касающиеся «высокой» культуры и одновременно культуры повседневности, качества жизни, обсуждаются в категориях нравственных ориентиров и, как сейчас говорят, путём «выгуливания белого пальто». Но есть же разница, когда конкретный человек размышляет о морали и когда эти размышления ложатся в основу политических решений. Когда государство становится «морально», оно присваивает индульгенцию на абсолютную правоту. И, размышляя о морали, так или иначе скатывается в авторитарность предлагаемых решений.
«А вот Америка бомбила Ирак, почему её не отменили?»
И снова с горечью приходится признать: все равны, но некоторые равнее. Многие на фоне этих размышлений задаются вопросом: почему культуру Америки не отменяют, когда эта страна часто устанавливает демократию в других государствах путем спецопераций? Такой вопрос указывает на привычку думать в категориях биполярного мира, сравнивать возможности влияния России и Америки и видеть эти страны в качестве империй. Но эта оптика давно не поддерживается миром, для которого Россия – вовсе не империя, хотя развивалась, захватывая колонии. Извне наше государство часто воспринимается не как страна «первого мира» и источник ценностей (в отличие от того же «западного мира»), а как источник сырья и – одновременно – неприятностей. И сейчас Запад, ставя знак равенства между государством, страной и гражданами, доказывает: вы можете мнить себя великой державой и даже переживать имперское величие, но без диалога с глобальным миром, который думает иначе, вы потеряете всё. Санкции подломят существование режима и попутно драматически снизят качество жизни россиян. Проблема, однако, в том, что для большинства людей, которые открыто или косвенно поддерживают имперское величие, нехватка бумаги или прокладок, а также пластика для кредитных карточек – не свидетельство политического просчёта. И точно не сигнал о какой-то политической неправоте. Это сигнал к воспроизводству старых страхов русофобии, которые отливаются в злобу и ярость: нас нигде не любят – ну и ладно! Будем выращивать брюкву. Мы империя, самодостаточны и готовы это демонстрировать дальше. В результате происходит поворот людей в сторону правого консерватизма. Даже тех, кто в гораздо большей степени был настроен на диалог. Если тебе в одностороннем порядке отказывают в диалоге, потому что тебя автоматически считают частью группы, которую нужно исключить, очень легко возникает озлобление от всеобщего лицемерия.
Поучают, как «отмыться»
Важно разделять отмену культуры и отмену культурных деятелей. Часто приходится размышлять об отмене произведений искусства, но страшнее думать про отмену практик сотрудничества. Сейчас приходят разнонаправленные сигналы: пока одни международные организации прекращают сотрудничество с россиянами, другие организации и частные лица стараются это сотрудничество сохранить. Возможно, потому что понимают: граждане – не равно политический режим. А, возможно, потому, что знают: отказ от такого сотрудничества ставит под удар и так уязвимые группы, людей, которые занимаются деятельностью, не находящей поддержки в России. Несмотря на попытки этого горизонтального диалога, общее впечатление такое: ценности гуманизма, либерализма и демократии оказались не очень рабочими в тот момент, когда политически выгодно и морально стало отказываться от сотрудничества. Вовсю идёт обсуждение, как условным россиянам «отмыться» от происходящего. В этих обсуждениях очень заметны советы, построенные на «правильном политическом поведении»: надо активно бороться за свои права. И эти высказывания корректны: конечно, в условиях демократических обществ деятельностное участие в политике – ответственность гражданина. Только вот говорящие так не всегда понимают, кому и в каких обстоятельствах они это советуют, насколько безопасно и эффективно такое участие. В результате кроме остракизма возникает эффект поучения: мы вам не подадим руки, пока вы не воспроизведёте принятые нормы политического участия.
«Мы провалились как нация»: о ком речь и для кого
К этим советам начинают присоединяться люди, недавно уехавшие из России, особенно те, кто располагает известным количеством привилегий (не вынужден буквально бороться за своё выживание). Выглядит это тоже как чтение нотаций. Причём даже более грустное: если «иностранцы» могут не понимать местных реалий, то «наши»-то должны осознавать, к чему они призывают? Есть текст журналиста Ильи Красильщика со словами: «Сейчас, когда весь мир считает россиян преступной нацией, мне, как и тысячам других, хочется выйти и сказать: я делал всё, что мог. При чём тут я? Но это будет неправда. Я действительно сделал многое. Но у меня не получилось. Как не получилось и у всех других россиян, которые все эти десять лет были открыто или скрытно не согласны с происходящим. Мы все провалились – от тех, кто открывал европейские кафе и строил честные бизнесы в коррумпированной стране до тех, кто открыто, героически и до конца боролся с режимом. Мы все провалились. Мы провалились как нация. Мы не смогли предотвратить катастрофу». Довольно интересно, что в тексте проявляется привычка к имперскому мышлению. Я, публичный человек, лидер мнения, сейчас буду говорить за всю «нацию». Я буду от своего лица требовать разделения общей ответственности – даже для тех, кто меня никак не уполномочивал говорить от своего лица. То есть я, человек, вообще-то не согласный с прежними политическими тенденциями, буду разделять и властвовать. Ни о каком признании множественности культуры, её особенностей здесь речи не идёт.
«Мне стыдно, что я русский»
Эта фраза – попытка себя обелить и выделить из 140 миллионов, которые выглядят как гомогенная масса, которые якобы добровольно и демократично делали свой политический выбор, который привел к 24 февраля. И те люди, которые говорят: «Мы никогда не голосовали, никогда не поддерживали», на самом деле не хотят, чтобы на них распространялись практики отмены, которые распространяются на всю страну. Это своего рода попытка получить индульгенцию. Попытка доказать: мы заложники гражданства в стране, с политикой которой категорически не согласны. Но даже само это высказывание говорит о том, что в текущих обсуждениях отдельный гражданин не обладает самостоятельной ценностью, его или её не готовы рассматривать изолированно от государственных решений. Я, кстати, видела и противоположные посты людей, которые писали, что, когда страна в опасности, надо быть на её стороне, даже если вы с государством не согласны. Публициста и учёного Андрея Теслю, например, долго осуждали за «несвоевременный патриотизм», выраженный публично в соцсетях. Такое ощущение, как будто человека осуждали за выгул пальто не того цвета.
Фото: Сандурская Софья / АГН "Москва"«Мы уехали»
В первые часы после 24 февраля люди стали менять аватарки, добавляя флаги государств, с которыми были солидарны. Появлялись короткие посты вроде: «Я не верю». Возникло молчание, люди не понимали, что сказать. Потом, сутки спустя, начался шквал постов, появился и такой жанр, как «Мы уехали». Очень часто люди, уезжавшие в никуда, и те, кто снимался с места, имея подушку безопасности, писали похожие вещи и сливались в единый поток. Так что создавалось ощущение эмиграции привилегированных. Хотя, разумеется, есть разные жертвы, на которые люди пошли, чтобы уехать, и разные причины для отъезда. Помимо гомогенности этих постов заметно было и то, что публичные персоны говорили об отъезде как преимуществе, сопровождая эти рассуждения объяснением, почему они полагают отъезд политически, например, необходимым и насколько полной неудобств будет их последующая жизнь. И почему при этом они солидарны с отменой «русской культуры» как моральным действием. Эти посты бесили многих остающихся. Многие из не-поуехавших, совсем не отличающихся ура-патриотическими настроениями, просто физически не могут покинуть страну и, прекрасно понимая, какие последствия будет иметь высказывание оппозиционных мнений, часто вынуждены молчать. А тут им читают нотации те, в ком легко распознать просто лучше устроившихся в жизни людей. Некоторые посты, кстати, разъярили и тех, кто фактически бежал. Заявление критика Антона Долина – «А ещё я просто не мог дышать московским воздухом» – для настоящих беженцев, как и для многих уезжающих в чудовищных условиях, звучит притворно. Дополнительной болью все эти высказывания отзывались в тех, кто был аудиторией интеллектуалов. Получается, от «нас» как аудитории так легко откреститься. И мы, оставшиеся дышать московским воздухом, совсем не чета и не ровня.
