В социальных науках историей памяти всерьёз начали заниматься после Второй мировой войны. Перевернуть страницу было необходимо, чтобы исключить деструктивное воздействие преступного прошлого на настоящее, научиться отделять ответственность от вины и продолжить жить дальше, не перекладывая её на абстрактных врагов, время и обстоятельства.
Из всех литературных жанров именно драматургия во все эпохи быстрее и точнее всего фиксировала время – рефлексировала по поводу настоящего, реконструировала прошлое. Однако, как пишет в своей монографии «Драма памяти. Очерки истории российской драматургии. 1950–2010-е» театровед Павел Руднев, культура, как и история России в целом, не смогла сохранить преемственности.
«История России вместе с историей культуры России движется скачками, импульсами; периоды не развивают, а сменяют друг друга. Культуре приходилось в прямом смысле слова обнуляться, зачёркивая прошлое. Раскол, размежевание и неизбежное обнуление после смещения времён – в порядке вещей для российской жизни».
Корреспондент «Стола» поговорила с российскими драматургами 2020-х о феномене памяти, сохранении исторического опыта и тексте как способе осмысления реальности.
«Память вернулась нам бумерангом»
Алексей Синяев, Екатеринбург
– Любой текст, особенно драматургический, работающий с исторической памятью, либо фиксирует момент, либо реконструирует время. Оба способа необходимы для рефлексии исторических событий, только в одном случае это прошлое, которое до сих пор не отпускает, в другом это настоящее, которое ощущается кожей.
Историческая память – набор традиций и памятных дат, мест для гордости и стереотипов о жизни. Историческую память надо постоянно анализировать: насколько она актуальна, как сильно изменяется её ценность, сохраняет ли она пользу в принципе в современном мире или является атавизмом, рудиментом, барахлом, которое занимает пространство и ограничивает мышление. Это то драматургическое поле, в котором можно работать с исторической памятью.
Наши предки ковали победу и давали завет «никогда больше», и вот, оставив в головах только подвиги и памятные даты, завет запустили, как булыжник в озеро. Ста лет не прошло, как память вернулась нам бумерангом. Значит, что-то не так с исторической памятью, раз работают не все рецепторы. Значит, важно держать в голове не только подвиги, но и страшные последствия, не только великие и роскошные праздники, но и кровавые и страшные преступления и события, которые к ним привели. Память не должна быть избирательной, она должна быть проанализирована, осмыслена и отражаться в возможных моделях поведения.
Нас долго спрашивали: «Вы что – хотите как в 90-е?» – и слышали дружное: «Нет!». Историческая память говорит нам, что это было страшное и бедное время, но в жизни не бывает только чёрного цвета. Поэтому 90-е хорошо осмыслять через драматургию и конфликт, искать в этой исторической памяти светлые пятна.
Алексей Синяев. Фото: pro-peredelkino.orgОгромная историческая тема и боль, которую должен хранить в себе каждый из нас, – это сталинские репрессии. Это прививка от любой ненависти и агрессии, которая нам необходима, но почему-то не освещается должным образом на государственном уровне. Тем самым историческая память ограничивается и размывается в сознании. В пьесе «Эринии» я пытался поднять этот вопрос и рассуждал на тему репрессий, для этого пришлось изучить много литературы на эту тему, а также дневников. Погрузившись в материал, я понял, что окружающие меня люди в большинстве своём либо игнорируют, избегают, либо не помышляют об этой теме, поэтому не могут реагировать на признаки того времени сейчас. Поэтому я считаю, что историческая память – очень важная часть нашего сознания, она необходима, чтобы было на что опираться и отталкиваться здесь и сейчас.
Из современных пьес, которые работают с исторической памятью, я бы посоветовал прочитать пьесы Алексея Житковского «Педерасты» и «ШОП», ну и мои «Эринии» тоже можно.
«Отделиться от травмы, чтобы её осознать»
Татьяна Загдай, Москва
– Тема истории памяти для меня сейчас тесно связана с вопросами образования моей дочери. В последние дни я всё чаще вспоминаю своих педагогов в обычной Саратовской школе середины 90-х. Раз в месяц на уроках истории у нас проходили коллоквиумы, на которые мы должны были собрать несколько точек зрения на один и тот же исторический факт. А потом в процессе обсуждения сделать собственный вывод. Сейчас, к сожалению, историю преподают совсем по-другому. Но мне кажется, что этот метод подходит и к определению хорошей современной пьесы. Она безусловно должна быть отпечатком времени, но необходимо найти форму взаимодействия со зрителем, которая позволит ему размышлять, а не находить готовые ответы. Почитайте, например, замечательную пьесу Михаила Дурненкова «Утопия».
Татьяна Загдай. Фото: из личного архиваВообще, находясь в процессе глобальных исторических событий, довольно трудно найти художественную форму выражения своих чувств. Обычно я советую авторам отделиться от травмы, чтобы её осознать. И потому кажется, что для фиксации реальности в моменте нужно максимально использовать документальный материал. И тут снова вернусь к своему школьному опыту. На 9 Мая к нам в классы приходили бывшие малолетние узники концлагерей. И рассказывали об ужасах войны от первого лица. Мы получали своего рода свидетельский документ. И только спустя время я поняла, насколько этот опыт был бесценным. Если говорить о современной драматургии, то, безусловно, свидетельский опыт, документальные интервью являются главным источником сохранения памяти. Поэтому я люблю документальные вербатим-спектакли Театра.DOC. Правда, не всегда можно найти тексты пьес, по которым они поставлены, иногда это и вовсе аудиодорожка, которую воспроизводят артисты через наушник.
Из художественно осмысленной документалистики люблю, например, пьесу «Республика» Сергея Давыдова, «Финист Ясный Сокол» Светланы Петрийчук и «Говорит Москва» Юлии Поспеловой. Первая основана на вербатимах, собранных драматургом, вторая – на материалах судебных заседаний, третья – на воспоминаниях Светланы Аллилуевой. «Сказка про последнего ангела» Андрея Могучего – самое сильное моё театральное впечатление последнего года. Из отличных пьес об этом времени стоит выделить «Полярную болезнь» Марии Малухиной и «Воин» Марии Огневой. Не знаю, насколько эта тема будет востребована и дальше. Сейчас у авторов, мягко говоря, есть что осознать и осмыслить. А осознание и осмысление – основная задача современного драматурга.
«Я сейчас другой человек»
Алексей Житковский, Нижневартовск
– Историческая память не кажется мне делом прошлого. Я думаю, что способность помнить, кто мы и откуда, не только помогает ответить на вопрос, куда мы идём, но и просто делает нас людьми. То есть это наша родовая особенность, наш дар – помнить, хранить, восстанавливать всё ушедшее, всё, в чём есть опыт человека. И больше – память делает из собрания индивидуумов человеческое сообщество. Это пространство общего, это язык, который позволяет нам быть понятными друг другу. Другой вопрос – что и как мы помним или что и как нам говорят помнить. Люди, помнящие опыт трагедии, хранящие его, не согласятся на её повторение. Общество, травмированное, деформированное историей, забывая эту историю, предаёт себя и обречено на повторение травмы.
Алексей Житковский. Фото: tuz-saratov.ruКазалось, что в последние 20–30 лет в России шёл процесс медленного возвращения исторической памяти о страшном ХХ веке. Но сегодня эта надежда на возвращение кажется наивной, романтической. Какие битвы идут за память! Память о войне, репрессиях, голоде, техногенных катастрофах. Становится понятным, что память – дело не только настоящего, но и будущего. И нам сегодня предстоит учиться стоять за это дело, учиться работать. Потому что память – это всегда процесс и работа, а не набор монументов и архивов.
Для меня память – это ещё и личная история, история моей идентичности, история города, в котором я живу, история людей, с которыми я живу, история моих предков. В своих текстах я всегда стараюсь работать с личным, стараюсь быть причастным к истории человека, его горю. И мне очень трудно. Ни одна моя документальная пьеса не далась мне легко. Сегодня все мои работы в области исторической памяти – часть моей жизни. Они меня изменили. Я сейчас другой человек. И стоит, наверное, отметить, что работа с памятью не бывает лёгкой. Это всегда работа с трагедией и судьбой. Но трагедия и судьба кажутся мне подлинными измерениями человеческой жизни.
Рекомендую почитать тексты Олжаса Жанайдарова «Джут» и «План», «Говорит Москва» Юлии Поспеловой, «Кантград» Наны Гринштейн, а также мои «Лета.док» и «Охота на крыс»».
