Пожалуй, во всей русской живописи не было и нет более недооценённого художника, чем Генрих Семирадский. Чрезвычайно популярный при жизни, после смерти он был почти забыт. Прежде всего потому, что масштабная фигура Семирадского никак не вписывалась ни в одну из привычных идеологических схем.
Блестящий живописец, профессор Санкт-Петербургской Императорской, а также Римской, Берлинской, Парижской, Туринской и всех прочих академий искусств, он стал убеждённым и непримиримым врагом «передвижников» и всякого авангардизма, а потому его имя в советские годы никак не могло ассоциироваться с борьбой искусства за всё новое и прогрессивное против всего старого и реакционного.
Поляк по крови, Генрих Ипполитович не мог олицетворять собой и революционную борьбу польского народа за независимость от царизма: его отец, генерал Русской армии, был как раз верным солдатом Российской империи, а сам Генрих Ипполитович был любимым живописцем государя Александра III и всего русского двора.
Генрих Семирадский в 1899 году. Фото: общественное достояниеИ фамилию Семирадского вычеркнули из всех школьных учебников.
Даже польские националисты не смогли поднять Семирадского на щит – слишком много неудобных фактов было в его биографии. Католик по вероисповеданию, он принимал активное участие в росписи храма Христа Спасителя. Он рисовал картины на русские исторические темы – например, «Похороны знатного руса в Булгаре», но в то же время не написал практически ничего на тему польской национальной истории.
Польше и России Семирадский предпочитал Италию: именно в Риме он прожил большую часть активной творческой жизни, став в эпоху главенства реализма последним апологетом европейского неоклассицизма. Где хорошо, там и родина – античная мудрость вела его в любимую Италию, подальше от обид вчерашних друзей и кипения политических страстей.
* * *
Генрих родился в 1843 году в селе Ново-Белгород (ныне Печенеги) Харьковской губернии. В то время это было известное военное поселение, где расквартировался Ново-Белгородский Драгунский Его Императорского Высочества эрц-герцога Австрийского Карла-Фердинанда полк.
Центром же военных поселений в Малороссии был находящийся неподалёку город Чугуев Змиевского уезда. Там располагался штаб военных поселений, проходили военные учения, и каждое лето можно было лицезреть если не самого государя, то как минимум членов августейшей фамилии. И вот в этом самом Чугуеве в тот же год, что и Генрих, родился его будущий коллега и приятель Илья Репин. Но встретятся они только в столице. Впрочем, об этом чуть позже.
Илья Репин. Фото: общественное достояниеПонятно, что военный лекарь и драгунский майор Ипполит Эулевтерьевич Семирадский, выпускник Варшавского военного училища, ни в каких польских восстаниях не участвовал, сохраняя полную лояльность и верность российскому государю – как, впрочем, и добрая половина драгун его полка, носившая польские фамилии. Это, знаете ли, в современной Польше официальная националистическая идеология настаивает, что все поляки мечтали о независимости Польши, но в реальности всё было гораздо сложнее – хватало и тех поляков, кто не видел будущего для польской нации вне союза с сильной Российской империей; ибо без защиты с Востока католическая Польша неизбежно становилась вассалом еретического протестантского Запада.
В 1850 году майор Семирадский получил из рук государя личное дворянство. Он вышел в отставку и, купив приличный участок земли на окраине Харькова – за речками Харьков и Немыщля – построил первый дом нового района, который вскоре стали называть по имени первого поселенца. Кстати, сейчас на этом месте находится улица Семиградская, которая усть и в несколько изменённом виде, но всё ещё хранит память об отце художника.
Кстати, во время Крымской войны 1853–1856 годов Семирадский-старший вернулся на военную службу в родной полк и дослужился до чина генерал-майора.
* * *
Генрих Семирадский увлёкся живописью ещё в период обучения в гимназии. Его преподавателем стал ученик великого Карла Брюллова Дмитрий Иванович Бесперчий, который был готов дать генеральскому сыну самые лестные рекомендации для поступления в столичную Академию художеств. Но тут вмешался отец, настоявший, чтобы Генрих получил настоящее образование. И Генрих – по примеру свои братьев Станислава и Михаила – становится студентом физико-математического факультета естественного отделения Харьковского университета. Учился он прилежно и в 1864 году, защитив диссертацию «Об инстинктах насекомых», получил степень кандидата физико-математических наук. Но надежды родителей на то, что сын станет учёным, рассыпались в прах, когда Генрих заявил, что всё-таки хочет уехать в Санкт-Петербург – поступать в Академию художеств.
Автопортрет Дм. Безперчего. Фото: общественное достояниеВ Академию художеств Генрих Семирадский поступил вольнослушателем, потому что лица, возраст которых превышал 20 лет, не могли учиться там на общих основаниях. Правда, уже через год за работу «Избиение младенцев» Семирадский награждается Малой серебряной медалью – выдающееся достижение для студента первого года обучения. По рекомендации ректора Фёдора Бруни Семирадский подал прошение о переводе в постоянные ученики: так он мог претендовать на Большую золотую медаль и пансионерскую поездку в Европу.
Среди студентов Академии он встретил своего земляка Илью Репина – одного из немногих художников, с кем у замкнутого и необщительного Генриха сложились дружеские отношения.
Кстати, Илья Ефимович в своих мемуарах вспоминал, что однокурсников поражала эрудиция Семирадского, его знание истории Древнего мира и искусства, его познания в естественных науках.
* * *
Благодаря мемуарам Репина нам известно и о первом серьёзном столкновении Генриха Семирадского и художественного критика Владимира Стасова, которое в будущем перерастёт в открытую травлю художника.
Произошло это 13 сентября 1869 года в гостях у скульптора Антокольского: критик Стасов попросил познакомить его с студентами Академии. «C Ceмиpaдcким они заспорили c места в карьер, – писал Репин. – Когда Владимир Васильевич сказал, что эта скульптура Aнтoкoльcкoгo из дерева для него выше и дороже всей классической фaльши – aнтикoв, Ceмиpaдcкий c напускным yдивлeниeм вoзpaзил, чтo oн c этим никaк coглacитьcя нe мoжeт: чтo yжe в дpeвнocти y гpeкoв были pипopoгpaфы (то есть “живoпиcцы гpязи” – пpeзpитeльнaя кличка жaнpиcтoв в Дpeвнeй Гpeции – Авт.), и чтo Дeмитpиac, афинский жaнpиcт, не так уже высоко ценился y тонких меценатов античного мира.
Портрет Владимира Стасова работы И. Е. Репина. Фото: Государственный Русский музейВлaдимиp Вacильeвич сразу рассердился и начал бeз yдepжy пoнocить вcex этиx Юпитepoв, Aпoллoнoв и Юнoн – чёpт бы иx вcex пoбpaл! – этy фальшь, эти выдумки, которых никoгдa в жизни нe былo.
Ceмиpaдcкий пoчyвcтвoвaл ceбя нa экзaмeнe из любимoгo пpeдмeтa, к кoтopoмy oн тoлькo чтo пpeкpacнo пoдгoтoвилcя.
– Я в пepвый paз cлышy, – зaгoвopил oн c иpoниeй, – чтo coздaниям чeлoвeчecкoгo гeния, кoтopый твopит из oблacти выcшeгo миpa – cвoeй дyши, пpeдпoчитaютcя oбыдeнныe явлeния пoвceднeвнoй жизни. Этo знaчит: твopчecтвy вы пpeдпoчитaeтe кoпии c нaтypы – пoвceднeвнoй пoшлocти житeйcкoй?
– A! Вoт кaк! Cлeдoвaтeльнo, вы ни вo чтo нe cтaвитe гoллaндцeв? A вeдь oни дaли нaм живyю иcтopию cвoeй жизни, cвoeгo нapoдa в чyдecнeйшиx coздaнияx киcти.
– Пoзвoльтe! – вcтaвил быcтpo Ceмиpaдcкий. – Дa, нo вeдь этo вcё тaк мeлкo и пocpeдcтвeннo в cpaвнeнии c великой эпохой клaccичecкoгo иcкyccтвa.
– Xo-xo! A Рeмбpaндт, a Вaндик, Фpaнц Гaльc! Кaкoe мacтepcтвo, кaкaя жизнь!.. Вeдь coглacитecь, чтo пo cpaвнeнию c ними aнтики Гpeции пpeдcтaвляютcя кaкими-тo кacтpиpoвaнными: в ниx нe чyвcтвyeтcя ни мaлeйшeй пpaвды – этo вcё pyтинa и выдyмкa!
– Зaтo в ниx ecть нeчтo, чтo вышe пpaвды, – гopячилcя Ceмиpaдcкий. – Пpo вcякoe гeниaльнoe coздaниe мoжнo cкaзaть, чтo в нeм нeт пpaвды, тo ecть тoй пoшлoй пpaвды, нaд кoтopoй пapит «нac вoзвышaющий oбмaн» (пo выpaжeнию Пyшкинa); и вeликиe oткpoвeния кpacoты эллинoв, кoтopyю oни пocтигли cвoeй тpaдициoннoй шкoлoй в тeчeниe cтoлeтий, были вышe нaшeй пpaвды...
– Дa вeдь этo-тo и ecть мepзятинa, oт кoтopoй тoшнит, – кpичaл, yжe выxoдя из ceбя, Влaдимиp Вacильeвич.
Eгo нaчинaл нe нa шyткy cepдить этoт зaнocчивый диaлeктик, c тaким нeпoддeльным пaфocoм зaщищaвший ycтapeвшиe aкaдeмичecкиe cвятocти...
Cпop зaгopeлcя cтpacтный. Влaдимиp Вacильeвич oчeнь xopoшo изyчил иcкyccтвo, знaл пpeкpacнo гpeкoв и вce эcтeтичecкиe тpaктaты и зoлoтыe ceчeния мyдpeцoв-тeopeтикoв, кoтopыми щeгoлял тeпepь пepeд ним Ceмиpaдcкий. Нo oн был yжe вceй дyшoй нa cтopoнe нoвыx вoззpeний нa иcкyccтвo.
Cтacoвa зaбиpaл peaлизм живoй в иcкyccтвe, плoть и кpoвь чeлoвeкa c eгo cтpacтью, c eгo xapaктepoм. Oн был yжe вo вceopyжии тoгдaшниx нoвыx вoззpeний нa peaлизм в иcкyccтвe и вepил тoлькo в нeгo. Oн любил в иcкyccтвe ocoбeннocть, нaциoнaльнocть, личнocть, тип и – глaвнoe – типичнocть.
– Я нe мoгy пoнять, кaк вы, мoлoдой xyдoжник, мoжeтe пepeнocить этy ycлoвнocть пoз, oгpaничeннocть движeний. И ocoбeннo этo вeчнoe пoвтopeниe oдниx и тex жe фopм - вeздe, вcюдy... A в лицax! Дo бeccмыcлeннocти, дo шaблoннocти oднooбpaзиe выpaжeний! Ни oднoгo живoгo лицa, ни oднoгo xapaктepa, cтpacти...
Статуя Геракла. Фото: Национальный археологический музей Неаполя– Кaк?! - кипятитcя нa этoт paз Ceмиpaдcкий. – Рaзвe Гeлиoc пoxoж нa Гepaклa? Рaзвe Зeвc и Гepмec – oднa и тa жe cтaтyя?! A Эcxил, Coфoкл, cтapик Зeнoн? Рaзвe этo нe живыe пopтpeты гpaждaн Эллaды? Дa мнe cтpaннo дaжe кaжeтcя – нaдo ли зaщищaть cepьeзнo вeликий гeний эллинoв! Итaльянцы вpeмeн Вoзpoждeния, тoлькo пpикocнyвшиcь к ним, coздaли вeликyю эпoxy Рeнeccaнca: этo coлнцe для aкaдeмий вceгo миpa.
Влaдимиp Вacильeвич нe был кpacнopeчив кaк opaтop, нo oн был глyбoкo yбeждeн в cвoeй. И никoгдa ни oдин пpoтивник нe cлoмил eгo вepы в cвoe. Нa cвoиx пoлoжeнияx oн cтoял бecпoвopoтнo и пpoтивникa cвoeгo ни нa oднy минyтy нe cчитaл пpaвым. Oн eгo пoчти yжe нe cлyшaл.
Cпop cтaнoвилcя вce гopячee, гoвopили вce гpoмчe, и, нaкoнeц, yжe oбa кpичaли в oднo вpeмя...
Ceмиpaдcкий c красивым пафосом отстаивал значение красоты в искусствах; кричал, что повседневная пошлость и в жизни надоела. Безобразие форм, пpeдcтaвляющee тoлькo cплoшныe aнoмaлии пpиpoды, эти ypoдcтвa пpocтo нeвынocимы для paзвитoгo эcтeтичecкoгo глaзa. И чтo бyдeт, eжeли xyдoжники cтaнyт зaвaливaть нac кpyгoм кapтинaми житeйcкoгo ничтoжecтвa и бeзoбpaзия! Вeдь этo тaк лeгкo! Вaляй cплeчa, чтo видит глaз, тoлькo бы пoзaбopиcтeй дa пoчyднeй. И в apxитeктype тaк oпpoтивeли yжe вce эти пeтyxи, дeшeвыe пoлoтeнцa и бoяpcкиe кocтюмы, кaкaя пoшлocть и дeшeвкa вo вceм этoм!..
Во все время продолжения этого спора мы были на стороне Ceмиpaдcкoгo. Это был наш товарищ, постоянно получавший пo кoмпoзициям пepвыe нoмepa. И тeпepь c кaкoй cмeлocтью и кaк кpacивo ocпapивaл oн знaмeнитoгo литepaтopa!»
Любопытно, что уже вскоре Репин примкнет к тем, кто будет жестко критиковать уже самого Семирадского.
* * *
В отличие от Репина, Семирадский не присоединился к образованному в 1870 году Товариществу Передвижных художественных выставок. Вскоре земляки стали непримиримыми оппонентами.
Группа членов Товарищества передвижных художественных выставок. Фото: общественное достояниеРепин заявил, что Семирадский глубоко чужд и лично ему, и русскому реалистическому искусству.
Критик Владимир Стасов сохранил недоброжелательное отношение к Семирадскому до конца жизни. В воспоминаниях Репина сохранились следующие его слова: «Семирадский - даровитый человек. Только жаль – это безнадёжный классик – будущий профессор. Итальянщина его заела»
Между тем, в Академии дела Семирадского шли блестяще. За композицию «Диоген, разбивающий чашу» художник был удостоен Малой золотой медали, что давало ему возможность принять участие в конкурсе на соискание Большой золотой медали. Конкурс он выиграл – за полотно «Доверие Александра Македонского к своему врачу Филиппу во время тяжелой болезни» Совет Академии в ноябре 1870 года присудил Семирадскому Большую золотую медаль и звание классного художника I степени. И право за казенный счет отправиться на обучение за границу на шесть лет.
Семирадский выбрал Италию. Уже из Германии (в Дрездене профессоры Академии поручили ему сделать копию «Сикстинской мадонны» Рафаэля, которая хранится в Галерее старых мастеров) он прислал в Петербург новую картину «Римская оргия блестящих времен цезаризма», сюжет которой был взят из романа «Сатирикон» Гая Петрония.
Это была «проба пера» Семирадского в жанре античной драмы, которую очень тепло приняли столичные ценители живописи.
Картину тут же купил Великий князь Владимир Александрович, только приступивший к исполнению обязанностей президента императорской Академии художеств (президент Академии – великая княгиня Мария Николаевна – в то время лечилась за границей, препоручив все художественные дела своему племяннику). Великий князь на долгие годы станет влиятельным покровителем и ценителем таланта Генриха Семирадского.
Картина Генриха Семирадского «Римская оргия блестящих времен цезаризма». Фото: Государственный Русский музейДеньги за «Римскую оргию» позволили Семирадскому без промедления отправиться в Рим. И снять себе просторную мастерскую на via Sistina – именно на этой улице и располагается та самая Сикстинская капелла. На via Sistina – только на четыре десятилетия раньше – жил и Николай Гоголь, писавший друзьям: «Кто был в Италии, тот скажи «прости» другим землям. Кто был на небе, тот не захочет на землю. Словом, Европа в сравнении с Италией всё равно, что день пасмурный в сравнении с днём солнечным».
Под этими словами с удовольствием подписался бы и сам Семирадский – как вспоминали позже родственники художника, едва только он познакомился с Римом, все остальное перестало для него существовать.
* * *
В Риме он и получил известие от Великого князя Владимира Александровича, который от имени Академии предложил ему крайне выгодный заказ: написать картину-иллюстрацию к широко известной поэме Алексея Константиновича Толстого «Грешница».
Эта картина стала знаковой работой для Семирадского, определившей все его будущее.
Сюжет поэмы прост: во время пира прекрасная молодая блудница слышит разговор о Христе – о необыкновенном учителе, исцеляющим людей даром Любви:
Он все законы Моисея
Любви закону подчинил;
Не терпит гнева он, ни мщенья,
Он проповедует прощенье,
Велит за зло платить добром;
Есть неземная сила в нем.
Но молодая блудница только смеется – она готова побиться об заклад, что хваленый Учитель будет очарован ее красотой и падет к ее ногам:
Я власти не страшусь ничьей;
Заклад со мной держать хотите ль?
Пускай предстанет ваш учитель,
Он не смутит моих очей!
Но когда Иисус появляется перед ней и, не говоря ни слова, смотрит ей в глаза, блудницей овладевает ужас раскаяния:
Бледнеет грешница младая,
Дрожат открытые уста,
И пала ниц она, рыдая,
Перед святынею Христа.
Надо сказать, что Толстой не сам выдумал сюжет о раскаявшейся блуднице. Его основа – ходивший по Руси церковно-учительный сборник ХII–ХIII веков под названием «Пролог», в котором были собраны как жития раннехристианских святых, так и фантастические нравоучительные истории о чудесном спасении самых неисправимых грешников.
А. К. ТолстойТак что, нет ничего удивительного в том, что опубликованная в 1858 году поэма Толстого благодаря звучности стихов и простой назидательности сюжета на десятилетия стала одним из любимых произведений для постановки в театрах – «Грешницу» читали со сцены актеры-декламаторы, поэму вставляли в программы литературных вечеров в Дворянских собраниях и Народных домах.
«Грешница» попала даже на страницы произведений Антона Павловича Чехова – как пример избитого и затертого до дыр шаблона.
Например, в рассказе «Либеральный душка» чиновник Каскадов просит своего подчиненного Тлетворского прочесть что-нибудь на таком спектакле. После того как множество вариантов перебрано и все же не находится ничего «без крайностей», ничего «не тенденциозного, нейтрального, легонького», Тлетворский предлагает «Грешницу». Но и этот номер не устраивает Каскадова:
– Тяжеловато, батенька! – поморщился Каскадов. – «Грешница», последний монолог из «Горе от ума» ... все это шаблонно, заезжено ... и полемично отчасти ... Выберите что-нибудь другое ... И, пожалуйста, не стесняйтесь!
В третьем акте «Вишневого сада» подвыпивший начальник железнодорожной станции встает посреди зала и начинает читать строки из поэмы «Грешница».
«Его слушают, – пишет Чехов, – но едва он прочел несколько строк, как из передней доносятся звуки вальса, и чтение обрывается. Все танцуют».
То есть, Чехов ясно дает понять, что это опостылевшая всем поэма уже никому не интересна и не нужна. Нравоучительная дидактика Христа была побеждена весельем Штрауса (то есть, совсем неслучайно вальсы Штрауса гремели на балу у булгаковского Воланда).
Но вот в высшем свете поэму Толстого все еще ценили и любили.
* * *
Кроме того, Владимир Александрович имел и другую причину для заказа именно такой картины.
Великий князь Владимир АлександровичГлавной своей задачей Владимир Александрович видел уврачевание «бунта четырнадцати» – то есть демонстративного ухода будущих отцов-основателей передвижников из Академии. Бунт же случился во время конкурса на тему «Пир Одина в Валгалле». Именно в увлечённости профессурой Академии разными языческими мистериями и культами Великий князь и увидел главную причину бунта – дескать, неприличные сюжеты и разжигают неприличные страсти среди неокрепших студенческих душ.
А посему нужно вновь направить Академию на верный путь – в том числе и заказывая наиболее выдающимся студентам и стипендиатам правильные нравоучительные сюжеты.
* * *
Семирадский закончил картину в 1873 году, она была произвела настоящий фурор на академической выставке в Петербурге. Посетители шли толпами, чтобы увидеть работу «нового Брюллова». Восторженная публика пела дифирамбы художнику. Картину приобрел в итоге не заказчик, а наследник престола Александр Александрович, предложивший художнику щедрый гонорар – 10 000 рублей.
Более того, Самирадский был награжден званием академика. На Всемирной выставке в Вене художнику была присуждена золотая медаль "За искусство".
Кстати, тогда же звание академика получил и его друг Илья Репин – за картину «Бурлаки на Волге», купленную все тем же великим князем Владимиром Александровичем.
Но вот передвижники встретили картину Семирадского градом негодования. Стасов назвал «Грешницу» «трескучей декорацией», Крамской заявлял, что образы апостолов и Христа неубедительны:
«Со времени Брюллова, говорят, не было такой картины. Между тем Христос – такая ничтожная личность, что для него ни одна грешница не раскается, да и сама грешница не из тех, которые бросают развесёлую жизнь. А между тем от картины сходят с ума… Нет, мы всё ещё варвары. Нам нравится блестящая и шумная игрушка больше, чем настоящее человеческое наслаждение».
Репин же открыто назвал своего друга «шарлатаном» и заявил, что «Грешница» — «легковесная, альбомная вещь, хотя и громадная по размеру».
Конечно, Илья Ефимович лукавил. Семирадский, явно впечатленный «Явлением Христа народу» Александра Иванова, смело сломал все законы и принципы академизма.
Картина Александра Иванова «Явление Христа народу». Фото: Государственная Третьяковская галереяПосмотрите на полотно – в центре картины вовсе не Спаситель или безымянная грешница, но дерево – вероятно, дуб или платан, которое напоминает нам о предстоящей Крестной казни Христа.
И этот крест словно делит полотно на две части. Справа – распутный эллинистический мир, еще не знающий о приближении своего конца, а потому беспечно веселящийся и пирующий в мрачной тени колонн какого-то храма. Слева – Сам Христос с учениками, которые никак не касаются языческой оргии, хотя и находятся в одном вреде бы пространстве.
«Мир потому не знает нас, что не познал Его». (1 Иоанна 3: 1)
А между Спасителем и грешницей – чаша с вином, которую еще надлежит превратить в Чашу Нового завета, чтобы сшить заново разрыв между Богом и погрязшим в грехах человечеством.
Но совсем неслучайно вертикали фигуры Спасителя и Его учеников визуально коррелируют с колоннами храма – как столпы новой веры.
До подобных композиционных приемов академистам было очень далеко, посмотрите хотя бы на полотна Федора Антоновича Бруни, тогдашнего ректора Академии.
Тем не менее, критики и соперники превратили в своём кругу Семирадского в настоящее пугало.
* * *
Как повел себя Семирадский?
Конечно, он переживал, о чем свидетельствуют его письма конференц-секретарю Академии художеств Петру Исееву, в которых художник жаловался на нападки:
«Побольше терпимости, побольше разнообразия в направлениях, и Академия приобретет громадное значение, и под влиянием школы каждое из этих направлений окрепнет и будет серьезным, а искусство настоящего времени – это искусство разностороннее...»
Но в то же время он старался не показывать вида и просто игнорировал всю эту шумиху. Семирадский не вступал в полемику, не публиковал статей и не обращал внимания на нападки, предпочитая все переживать в себе.
Масла в огонь подлила и ситуация с картиной «Светочи христианства» («Факелы Нерона»), написанной на основе рассказа Тацита о массовых казнях христиан в Риме в времена правления императора Нерона.
Картина Генриха Семирадского «Светочи христианства. Факелы Нерона». Фото: Национальный музей, КраковНад этим огромным полотном (3 на 7 метров!) художник работал четыре года – вплоть до весны 1876.
«Из русских художников, быть может, никто лучше Ковалевского не знал Семирадского, талантливого поляка, — писал в своих мемуарах Михаил Нестеров. – Никто не знал, как работал автор «Светочей» в Риме, с каким усердием он собирал всюду и везде материал к своей картине. На вечерних прогулках по Пинчо с Ковалевским Семирадский неожиданно останавливался, раскрывал небольшую походную шкатулку, бросал на какой-нибудь осколок старого мрамора цветной лоскуток шелка или ставил металлическую безделушку и заносил в свой этюдник, наблюдая, как вечерний свет падает на предметы. Он был тонким наблюдателем красочных эффектов и великим тружеником. Этот гордый, замкнутый человек, с огромным характером и умный, не полагался только на свой талант, работал в Риме, не покладая рук...»
И вновь Семирадский использовал уже знакомый прием противопоставления двух миров – язычества и христианства. Только здесь разнузданный и обезумевший от похоти и крови Рим с занимает большую часть полотна, тогда как мученики еле втиснулись на правом краешке холста – словно империя всей своей позолоченной массой хочет, но никак не может раздавить упрямцев.
Картина стала знаменита еще до того, как Семирадский закончил ее: его мастерская в Риме стала местом паломничества желающих увидеть это чудо. Готовое полотно художник представил в римской Академии Святого Луки, ученики которой возложили на его голову лавровый венок. Картина выставлялась в Мюнхене, Вене, Париже, где Семирадскому вручили орден Почетного легиона. Он был избран членом академий изящных искусств в Риме, Стокгольме и Берлине, флорентийская галерея Уффици предложила ему написать свой автопортрет. К Семирадскому пришла европейская слава и признание.
Однако окрыленный успехом Семирадский назначил за полотно колоссальную по тем временам цену – 40 тысяч рублей. И хотя позже он снизил ее, потенциальные покупатели от него уже отвернулись, и продать картину художник не смог.
Художник Павел Чистяков в письме Третьякову писал: «Картина Семирадского не продана. Дорого просит – 40 000 р. За то, что человек ловок, смел и талантлив, 40 000 нельзя платить. Нужно ценить честность в деле, умение и выдержку, а таланты Бог дает! Ведь после смелости и ловкости в живописи идет бессовестность и способность репку срывать. В искусстве высоком это низко...»
Через год, так и не найдя покупателя, Семирадский подарил картину городу Кракову, где тогда жил его отец. И «Светочи» стали основой фонда краковского музея за инвентарным номером 1.
Третьяков же, узнав о подарке, категорически запретил что-либо покупать у Семирадского.
После истории со «Светочами» Семирадский принимает решение остаться в Риме навсегда.
