«Самая читающая»
«Мы самая читающая нация!» – с детства слышит россиянин, не шибко задумываясь над тем, кто такие «мы» и насколько верно это смелое утверждение. Как посчитать эту «читающесть»? По сути, это некий стереотип, раздувающий эго того, кто его транслирует. А ведь приятно быть самыми читающими: вроде как очень образованные, даже если забыли имена трёх сестёр или не курсе, кто такие современные писатели. Ну раз уж я вспомнила о Чехове, в «Дяде Ване» Соня горько замечает: если женщина некрасива, ей говорят, что у неё прекрасные глаза. Примерно так и с могучей эрудицией: когда больше нечем гордиться, приходится бряцать ею, даже если это незаслуженно.
Споры о том, читают современные подростки или нет, часто заканчиваются припевом: «А вот мы! Мы ого-го!». А так ли это? Привычка читать идёт с детства, обычно в читающей семье – читающие дети. Ну странно слышать от родителя педагогические сентенции – «Открой книгу!» – и понимать, что сам родитель книг в руках не держал.
В 1874 году Николай Некрасов пламенел в поэме «Кому на Руси жить хорошо»: «Эх! эх! Придёт ли времечко, // Когда (приди, желанное!..) // Дадут понять крестьянину, // Что розь портрет портретику, // Что книга книге розь? // Когда мужик не Блюхера // И не милорда глупого – // Белинского и Гоголя // С базара понесёт?»
В 1970-е деда – мастера на заводе и парторга цеха – обязывали распространять подписки на газеты и журналы, в том числе на «Огонёк», который тогда издавал собрания сочинений. Счастливчики могли приобрести книги. Так в нашей семье появилось несколько собраний, включая Некрасова. Мама вспоминает: в 1960–1970-е дед и бабушка читали много, причём не только про себя, но и вслух – детям. Провинциальная библиотека поражала воображение, и к ней не зарастала народная тропа. Я в 1990-е росла среди книг, читающих родственников и полного непонимания одноклассников. В библиотеку, кроме меня, никто по доброй воле не ходил.
«Я не могу читать»
Спецоперация ударила по обществу – для многих наступила пора немоты. Люди сначала с трудом подыскивали слова, читали новости, откладывая художественную литературу. Многие признаются, что вообще не могут читать русскую классику: какие балы, романы, счастливые семьи, когда мир рушится? Катастрофа повлияла и на читательское поведение: кризисное время диктует свои правила. Можно попытаться выделить несколько читательских моделей поведения в ответ на шок.
Первая – поиск биографических историй, книг о коллективной вине, эмиграции, мемуаров людей, переживших войну, революцию, эмиграцию или всё это вместе. Получается проекция прошлого на день сегодняшний, попытка провести аналогии. Этим же объясним интерес к Ремарку.
Вторая – полный отказ от чтения для досуга, только новости. Либо лёгкое чтение – например, детективы, чтобы отвлечься. Человек, перерабатывая потоки тяжёлой информации, не в силах найти ресурсы на чтение «для души», да и запрос в подобном исчез.
Фото: Никеричев Андрей / АГН "Москва"Третья. Многие читатели стали выбирать нон-фикшн по психологии, экономике, социологии, чтобы разобраться в себе и сложившейся ситуации. Покупку книг некоторые аргументировали страхом дефицита в недалеком будущем. «Литрес» говорит о росте спроса на книги по экономике. По данным статистики сервиса, продажи таких книг увеличились на 56 %.
И, наконец, четвёртая стратегия – перечитывание классики, что, по сути, становится интеллектуальным побегом от реальности. Как заметила критик Галина Юзефович, посты с цитатами из классики (русской и зарубежной) – «не просто попытка укрыться в великих текстах, но способ символически вернуться в детство и юность, в безопасное, защищённое пространство и время».
Галина Юзефович. Фото: из личного архиваМир распался
При этом люди отмечают: сложно сосредоточиться, мир как бы распался на пиксели. В первые дни спецоперации люди стали перечитывать стихи: Мандельштам, Ахматова, военные поэты – участники Великой Отечественной. Страшная «Красная Пасха» Волошина. Стихи как личная метафора горя и боли становятся отдушиной. Это противоядие действию любой пропаганды. Как считает Галина Юзефович, «многозначное поэтическое высказывание для многих становится одновременно способом непрямого дискурсивного сопротивления (“скажи метафорически то, что не можешь сказать прямо”) и методом выразить то, что не поддаётся выражению средствами обыденного, прозаического языка».
Случившаяся катастрофа продемонстрировала, что от неё нельзя спрятаться: боль найдёт везде. Ощущению тесноты мира и духоты отвечают книги, в которых показан экзистенциальный ужас человеческой природы, обнажённое зло. Потому читатели открывают Гофмана и «Мелкого беса» Сологуба.
«Поскольку многие читают книги в электронном виде с телефонов или планшетов, их “утягивает” в чтение новостей, и обратно к книге удаётся вернуться не всегда, – говорит Галина Юзефович. – Те, кто всё-таки читает, демонстрируют три разнонаправленных тренда. Во-первых, читать сложнее, чем слушать. Половина участников последней встречи книжного клуба, который я модерирую, сказали, что обсуждаемую книгу они не читали глазами, а слушали в аудиоформате во время прогулок. Кажется, что парадоксальным образом аудио лучше “экранирует” от внешнего мира, позволяет дольше фиксироваться на книге (это в самом деле что-то новенькое, потому что раньше общее место состояло в том, что аудиоформат, наоборот, позволяет лучше интегрировать книгу в повседневную жизнь и обыденные дела). Во-вторых, очень многие ищут в книгах объяснения происходящему и рекомендаций, что делать и как жить дальше. Поскольку прямого, непосредственного объяснения этому нет нигде за пределами собственно новостной повестки, популярным становится чтение, работающее по принципу аналогии, условного ориентира, метафоры».
Фото: Олег Харсеев / КоммерсантъТипографии разгрузятся
Тем временем на книжном рынке всё плачевно. В апреле отменили ежегодную литературную премию «Нацбест», что стало огорчением для авторов. Один из организаторов отбора номинантов и церемонии вручения «Нацбеста» предприниматель Антон Треушников в интервью газете «Коммерсант» заявил: «Цены на материалы выросли, качественной бумаги, можно сказать, нет, издаваться будем на том, что будет… Энтузиастов, которые будут вкладываться в издание книг, в ближайшее время станет меньше. Типографии разгрузятся. Не стоит сбрасывать со счетов электронные книги – в каком-то виде они останутся».
«Треть всех книг в России печатается на мелованной бумаге. 85 % этой бумаги – импортная. Из этого импорта 71 % приходится на Европу. Пятым пакетом санкций экспорт в Россию всей этой бумаги запрещён. То есть пятой части бумаги нет. А также мелованного картона, большой части офсетной бумаги и много чего ещё. «Ну, будем печатать на бумаге похуже», – сказали издатели. Но чем? Импорт полиграфической краски из Европы тоже закрыт», – пишет директор Ассоциации интернет-издателей Владимир Харитонов на сайте «Горький».
Так что читать хорошо, особенно когда есть силы, деньги и сами книги.
