Продолжение. Начало читайте здесь.
Варенька любила музыку, театр, книги, была блестяще образована и окружена прогрессивной молодёжью, не говоря о том, что слыла первой московской красавицей. В нее без памяти влюблялись юнкера, корнеты, художники и поэты.
Но замуж она в свои 17 лет вовсе не собиралась. В ее девичьем дневнике сохранилась запись: «Тысячи таких, они выходят замуж не рассуждая и рады каждому жениху, и вся их цель – выйти замуж, будут дети – и вот назначение женщины кончено. Неужели только? Нет, женщина может многое сделать кроме замужества, она может помогать бедным не только вещественно, но и морально, она скорее может направить их, вразумить… Но смогу ли я всё это сделать и исполнить обязанности женщины? Я ещё теперь не живу, теперешняя моя жизнь, можно так сказать, прелюдия настоящей жизни».
Но настоящая жизнь для неё началась с того момента, как её руки и сердца попросил сам Абрам Абрамович Морозов – молодой миллионщик и хозяин Тверской мануфактуры.
Абрам Абрамович Морозов, Тимофей Саввич Морозов, Иван Захарович Морозов и Викула Елисеевич Морозов. Фото: общественное достояниеРазумеется, она ответила отказом. Во-первых, она же его не любила нисколько, а замуж надо выходить только по любви.
Во-вторых, она считала Абрама Абрамовича старым – всё-таки 27 лет, шутка ли.
Но отказ вызвал настоящий приступ ярости её отца – председателя Московского биржевого комитета Алексея Ивановича Хлудова, который и сам видел в союзе с Морозовыми единственное средство поправить пошатнувшиеся финансовые дела семьи. И вдруг эта пигалица, видите ли, изволит рассуждать в духе французских романов!
Варенька была посажена под домашний арест. Её не выпускали никуда – ни в театр, ни на танцы. И она сдалась.
В дневнике она обречённо написала: «Не всё ли равно, за кого выйти замуж, этот, благо, богат! По крайне мере не буду дрожать за судьбу своих детей».
Но она даже и не представляла себе, какие испытания ей приготовила семейная жизнь.
* * *
Сказать, что Абрамовичи недолюбливали Тимофеевичей, – это ничего не сказать. Ещё в 1860 году, когда Савва Васильевич Морозов – произошло это незадолго до его смерти – разделил имущество между сыновьями, Абраму Саввичу досталась Тверская мануфактура, построенная на арендованном участке земли близ Рождественской слободы под Тверью. Открылась она только накануне – в 1859 году. И прибыли пока что не приносила совсем. Поэтому Абрам Саввич потребовал себе ещё и право на семейный бренд Никольской мануфактуры, продукция которой в лишней рекламе уже не нуждалась. Но неожиданно получил резкий отказ от Тимофея Саввича: дескать, Никольская мануфактура – она одна. Дошло даже до суда, после которого между ветвями морозовского семейства начал сквозить явный холодок.
Дело осложнилось и тем, что из-за семейной свары тяжело заболел Абрам Саввич. Вскоре он умер, а его супруга Дарья Давыдовна Морозова после смерти мужа ушла в строгое монашество, приняв имя «схимницы Деворы».
Так что заниматься делами Тверской мануфактуры пришлось детям – Абраму и Давиду.
Что ж, Абрамовичи справились. Более того, Абрам Абрамович даже породнился с Хлудовыми – династией московских текстильных фабрикантов-миллионеров, женившись на дочери председателя Московского биржевого комитета Варваре Хлудовой.
Варвара Алексеевна и Абрам Абрамович прожили в браке десять лет и нажили троих сыновей – Михаила, Ивана и Арсения.
Но в 1877 году последовал новый удар: Абрама Абрамовича разбило неврологическое дегенеративное заболевание с прогрессирующим параличом. Какое именно – сегодня уже и не узнать, а тогда врачи поставили миллионеру невнятный диагноз «тяжёлое нервное расстройство».
Варвара за больным супругом ухаживала семь лет – до самой его смерти. Оборудовала в спальне полноценную палату, наняла лучшего психиатра Москвы Сергея Корсакова, про которого говорили, что одним лишь взглядом он мог утихомирить буйного пациента и «словом снять душевную боль». Кстати, после смерти мужа Варвара Алексеевна пожертвовала огромные деньги на строительство психиатрической клиники имени А.А. Морозова при медицинском факультете Московского университета.
Картина Константина Маковского «Портрет В. А. Морозовой». Фото: Государственная Третьяковская галереяСама же 33-летняя Варвара Алексеевна заняла место директора Товарищества Тверской мануфактуры. А когда сыновья достигли совершеннолетия, она ввела в состав правления и их, оставив за собой пост генерального директора.
* * *
Варвара Алексеевна была полной противоположностью «барыне Морозовой».
Если Мария Фёдоровна сохранила свою преданность старообрядческой церкви, то Варвара Алексеевна ещё в детстве была крещена в обычной православной. В государственном православии она вырастила и детей. Старший сын Михаил Морозов в 27 лет даже стал церковным старостой Успенского собора Кремля. Для «барыни Морозовой» такой факт был абсолютно не представим.
Впрочем, Абрамовичи делали всё наперекор семейным традициям – так, как их понимала Мария Фёдоровна, которая всю жизнь посвятила семейному бизнесу и воспитанию детей как будущих управленцев и предпринимателей. Варвара Алексеевна после смерти мужа предпочитала больше вращаться в высшем свете и предаваться маленьким удовольствиям жизни.
Купец-мемуарист Николай Варенцов вспоминал: «Молодая красивая миллионерша Варвара Алексеевна Морозова была одной из передовых свободомыслящих дам московского купеческого круга. Своё громадное дело, оставленное мужем, крепко держала в своих руках, управляя им через оставшихся старых опытных служащих и вновь приглашённых руководителей».
Не делала она секретов и из своей личной жизни: как только сыновья подросли, вся Москва узнала, что первая купчиха Первопрестольной состоит в гражданском браке с главой газеты «Русские ведомости» профессором Василием Соболевским и вдобавок к трем сыновьям от первого брака родила сына и дочь от Соболевского.
Василий Соболевский. Фото: all-photo.ruЧто же касается воспитания детей, то она ни в чём их не ограничивала. И сыновья получили прекрасное домашнее образование – в том числе и по художественной части (кстати, долгое время их учителем рисования был сам Константин Коровин). Стоит ли после этого удивляться, что, повзрослев, они будут изо всех сил стараться выбраться за рамки купеческого сословия.
* * *
Также Варвара Алексеевна стала и первой Морозовой, которая разрешила сыновьям жениться без какого бы то ни было финансового расчёта. Поэтому Арсений женился на малоизвестной актрисе, Иван – на хористке из ресторана «Яръ», которую все звали Досей.
Разумнее всех к браку подошёл старший Михаил. Его избранницей стала 18-летняя красавица Маргарита Кирилловна Мамонтова, или просто Маргоша, как ласково звали её родные. Она имела хорошую купеческую родословную, но не была богата: её отец, Кирилл Николаевич Мамонтов, родственник Петра Третьякова и двоюродный брат Саввы Мамонтова, имел посудный магазин на Басманной. Но его подлинной страстью была карточная игра. Однажды после особенно крупного проигрыша он застрелился, оставив жену с двумя маленькими дочерьми без копейки денег. Слава Богу, помогли родственники, и вскоре вдова Маргарита Оттовна открыла модное ателье на Большой Никитской, где заказывали наряды многие состоятельные купчихи Первопрестольной. Жили, словом, экономно, но вполне достойно.
Маргарита Кирилловна Мамонтова. Фото: общественное достояниеМаргарита Кирилловна любила мужа, хотя двенадцать лет совместной жизни вовсе не были радужными. Психическая неуравновешенность Михаила Абрамовича, доставшаяся ему от отца, привела его к постоянным метаниям и поискам новых ощущений. Окончив историко-филологический факультет Московского университета, он издал монографию о Карле Пятом, а затем решил переквалифицироваться в художественные критики. Написал эротический роман, который, на его счастье, запретили за распущенность. Разумеется, за спиной Морозова едко высмеивали – дескать, чем бы барин не тешился... Но при этом в лицо в художественных кругах ему неустанно пели дифирамбы – из-за его денег, которые миллионщик щедро тратил на друзей и собутыльников.
В конце концов над ним стали открыто смеяться. Так, в Малом театре шла пьеса князя Александра Сумбатова-Южина «Джентльмен», в которой под именем хвастливого купца Лариона Рыдлова был выведен всеми узнаваемый образ Морозова:
– Я чувствую в себе обширные планы. Я себя испробовал – и что же оказалось? Я могу быть и критиком, и музыкантом, и художником, и актером, и журналистом. Почему? Потому что я русский самородок, но смягчённый цивилизацией!
Морозовы злились, чем только подливали популярности спектаклю. Кстати, все попытки поставить эту пьесу в Твери, то есть там, где была фабрика Морозова, оканчивались неудачей. Агенты Морозовых заранее скупали билеты, и спектакли не могли состояться из-за неявки зрителей.
Впрочем, своими взбалмошными характерами славились все братья Морозовы: Иван с Михаилом часто кутили в ресторанах вместе, допиваясь порой до белой горячки. Младший же Арсений и вовсе стал поклонником странных эзотерических учений, под влиянием которых он однажды – на спор с друзьями! – сам себе прострелил ногу из ружья. Возникло заражение крови, и миллионер умер в возрасте 35 лет. О себе на память он оставил причудливый дворец в мавританском стиле на Воздвиженке, который и сегодня привлекает внимание всех гостей столицы: откуда здесь такое чудо?!
Понадобилось время, чтобы братья Морозовы нашли достойное применение своим деньгам и своей кипучей энергии. Все они стали коллекционерами живописи, скупая произведения французских импрессионистов. Например, Иван Морозов приезжал в Париж, садился в глубокое кресло и принимал проходящий перед глазами парад нового искусства. Парижские дельцы звали его «русским, который не торгуется» – причем не в качестве восхищения, а в качестве ответа на вопрос того же Поля Сезанна, которому Иван Абрамович просто стал заказывать картины:
– Нарисуйте-ка мне, месье, что-нибудь в голубом и зелёном...
Российских же художников они недолюбливали – всё-таки не зря их учителем был Коровин, считавший все русское искусство глубоко вторичным.
Когда стало известно, что «барыня Морозова» не на шутку обиделась на портрет Серова, Михаил и Иван дружно одобрили решение Варвары Алексеевны пригласить художника и заказать ему какой-нибудь портрет.
* * *
Первым из Абрамовичей, кто стал позировать Серову, был Мики – младший сын Михаила Морозова.
Картина Валентина Серова «Портрет Мики Морозова». Фото: Государственная Третьяковская галереяСегодня это полотно известно всему миру – гениальная кисть Серова написала четырёхлетнего мальчика настолько живо, настолько ярко передала его эмоции, неуёмное любопытство и детскую непосредственность, что кажется, будто бы Мика вот-вот сорвётся с тяжёлого дедовского кресла и побежит играть. Но в то же время в громадных тёмных глазах ребёнка читается и недетская серьёзность, и пылкая целеустремленность.
Как вспоминала сама Маргарита Кирилловна, когда Серов писал этот портрет, то он был очень хорошо и добродушно настроен: «Однажды, после сеанса с Микой, которому было в то время четыре года, Серов мне говорил с очень значительным и шутливо-серьёзным видом, что он слышал сегодня от Мики рассказ о “папа-леопард и мама-леопард”. Этот рассказ очень рассмешил Серова».
Позже Серов написал портреты и остальных детей Морозовых – старшего брата Юрия и младшей сестры Маруси, но они не пользовались у публики такой бешеной популярностью.
* * *
В 1902 году художник взялся и за написание большого портрета Михаила Абрамовича.
Кстати, Валентин Серов, ставший уже настоящей знаменитостью, принимал далеко не все заказы. «От доброй половины из них он категорически отказывался, – вспоминал Константин Коровин. – Одна пошлого типа купчиха, чванная своим богатством, была особенно назойлива докучливыми просьбами написать её портрет, всё время спрашивая, почему он её не хочет писать.
– Потому, что вы мне не нравитесь, – был ответ, навсегда прекративший приставания».
Но для Морозовых Серов всегда был готов сделать исключение, хотя нельзя сказать, что семья миллионеров вызывала у него приливы нежных чувсв. Писать Морозовых было интересно, это и привлекало художника.
Игорь Грабарь вспоминал: «В 1902 году, во время выставки “Мира искусства” в Москве, мне пришлось туда поехать, и я встретился с ним случайно на улице. Поздоровавшись, я спросил, что он пишет сейчас.
– Да вот только что кончил портрет Михаила Абрамовича Морозова.
– Что же, довольны вы?
– Что я? Забавно, что они довольны, – сказал он, ударяя на слове они.
Я сделал удивлённое лицо, ибо был озадачен этой фразой.
– Ну вот увидите, тогда поймёте, – сказал он, прощаясь.
Картина Валентина Серова «Портрет Михаила Абрамовича Морозова». Фото: Государственная Третьяковская галереяДействительно, только увидавши несколько времени спустя этот знаменитый ныне портрет Третьяковской галереи, являющийся одной из самых ядовитых социальных сатир в живописи за всю историю русского искусства, я понял его мимолетную реплику».
Портрет действительно оглушает: массивный человек-глыба (сам Серов говорил про Морозова: «Он такой, точно им сейчас только из Царь-пушки выстрелили!»), в глазах – воинственный блеск и безумное веселье – предвестник семейного психического недуга.
Драматург Сергей Саввич Мамонтов позже писал: «Серов отнёсся к Морозову добрее, чем князь Сумбатов: он сохранил ему светлый ум, подчеркнув только взбалмошность этого симпатичного человека».
Впервые этот портрет был экспонирован на выставке «Мира искусства» в конце 1902 года и вызвал настоящую бурю восторгов. Критик из «Московского листка» писал: «Русская живопись богата прекрасными портретами, имена наших портретистов знакомы всему миру, – в портретной живописи мы завоевали блестящее положение раньше, чем во всех остальных отраслях живописного искусства. И тем не менее портрет Морозова работы Серова является настоящим шедевром: не лицо, поражающее сходством черт и характерного выражения, не фигуру, не внешнего только человека, а душу его целиком перенёс художник на полотно, обнаружив её с искусством психолога и беспристрастием аналитика. Дальше искусство портретиста идти не может!..»
Уже на следующий год Морозов скончался. Трудно поверить, что изображенному на картине Морозову было всего 32 года...
Супруга Маргарита Кирилловна вспоминала впоследствии: «Когда доктора у него уже определили нефрит, он каждый день пил водку и закусывал её сырым мясом с перцем. На это было ужасно смотреть!».
Ещё меньше ей нравилось смотреть на портрет супруга:
– Как живой стоит! Глаза навыкате, весь блестит – как в предсмертной лихорадке... Как Серов это увидел – уму непостижимо!
* * *
В 1908 году к Серову обратился уже Иван Абрамович Морозов, решивший заказать портрет своей супруги Евдокии Сергеевны – той самой певицы из знаменитого московского ресторана «Яръ».
Как вспоминал друг миллионера Юрий Бахрушин, Иван с Евдокией Кладовщиковой (выступавшей под псевдонимом Лозина) познакомился ещё в 1901 году, но долгое время «эта связь тщательно скрывалась Морозовым, но с каждым днём он чувствовал всё острее значение молодой женщины в его жизни... она была скромна, не стремилась принимать участие в разговорах о предметах, в которых ничего не понимала, была весела и жизнерадостна, и в ней абсолютно отсутствовала какая-либо вульгарность».
В 1907 году они с Морозовым официально оформили отношения, и Морозов захотел иметь портрет супруги – и чтоб непременно работы Серова!
Картина Валентина Серова «Портрет Евдокии Морозовой». Фото: Государственная Третьяковская галереяВозможно, это сыграло свою роль – и через несколько лет Евдокия Сергеевна стала уже полновластным членом московского большого света.
* * *
В 1909 году свой портрет Серову заказал и Алексей Викулович Морозов – представитель семейной династии Елисеевичей, который также отошёл от семейного бизнеса, полностью посвятив себя коллекционированию. Собирал фарфор, гравюры и иконы. Отцовский особняк во Введенском переулке Москвы был переделан для хранения и демонстрирования коллекций. Собрание икон Алексея Морозова считалось одним из лучших в России.
* * *
В 1910 году Серов пишет и самый знаменитый «морозовский» портрет – Ивана Абрамовича Морозова, где коллекционер изображён на фоне натюрморта Матисса «Фрукты и бронза».
Критики были в восторге: художник очень комплиментарно изобразил миллионера, который в жизни отличался своей большой и рыхлой фигурой.
«Серовский Морозов – очень подтянутый и очень вылощенный европеец, с очень общим строем не то модного депутата, не то свежего банкира, интересующегося искусством и покупающего по указке нашёптывателей вещи последнего крика, чтоб тут же спрятать их по кодексу доброго тона», – писали газеты.
Рассказывали, что портрет очень понравился и самому Морозову.
– Об одном осмелюсь попросить вас, Валентин Александрович, – часто обращался он Серову, – усильте блеск кольца. Пусть знают, что женился поздно и жену очень любил.
Иван Абрамович Морозов. Фото: общественное достояние* * *
В том же 1910 году Серов написал и портрет Маргоши – Маргариты Кирилловны Морозовой, которая тогда блистала в Москве.
Незадолго до смерти мужа 28-летнюю Маргариту Кирилловну увидел студент математического факультета Московского университета Борис Бугаев, он же поэт-символист Андрей Белый. Боренька был на семь лет моложе, но голову ему снесло в момент и навсегда. Романтически настроенный, со всех сторон закомплексованный юнец, перечитавший сочинений мистика Владимира Соловьёва, увидел в ней не просто светскую красавицу, а воплощение Вечной Подруги, Вечной Женственности и Утренней Зори.
Юный воздыхатель принялся писать Маргарите Кирилловне восторженные письма, которые подписывал «Ваш рыцарь». Интрига длилась два года, после чего издательство «Скорпион» выпустило «Вторую симфонию» Андрея Белого, которая совершенно случайно попала в руки Маргариты Кирилловны. Несложно было сопоставить тексты писем и симфонии, чтобы понять, что именно госпожа Морозова выведена там в виде Сказки, а её супруг – в виде злобного Кентавра.
В 1905 году Маргоша открыла свой салон, и Белый становится частым гостем московского особняка Морозовых. В основном он лежал на ковре у ног Сказки и нараспев читал стихи.
«Удивительная по уму и вкусу женщина», – писал философ Розанов. Мемуаристка Татьяна Аксакова-Сиверс уверяла, что Маргарита Кирилловна «была хороша своим колоритом и напоминала тициановских женщин».
Маргоша и стала третьей из «морозовских» женщин, сыгравшей большую роль если не в жизни художника, то в жизни его семьи.
Картина Валентина Серова «Маргарита Морозова». Фото: Днепропетровский художественный музей* * *
Увы, богатые клиенты не принесли Серову богатства и даже средств на относительно безбедное существование семьи.
Близкий друг художника Владимир Дервиз писал: «Плохую услугу оказывала его редкая деликатность по отношению к другим и скромность – к себе». Он брал несообразно малую плату за свои работы. Особенно бывало досадно, когда, вследствие постоянного недостатка в деньгах, ему приходилось получать свой гонорар по частям. Ещё хуже бывало, если он брал какую-нибудь сумму в долг и заимодавец, при случае, брал у него какую-либо картину. Валентин Александрович, по скромности, молчал и в тех случаях, когда вещь стоила дороже полученной вперед суммы. Раз случилось, что он спросил более высокую цену за портрет, – заказчик сильно расстроился и заболел, и Валентин Александрович, узнав о его болезни, поспешил сбавить цену».
Именно Маргоша и стала инициатором создания специального фонда для семьи Серовых, когда Валентин Александрович внезапно скончался в ноябре 1911 года от приступа стенокардии.
Член совета Третьяковской галереи Илья Остроухов писал Сергею Тимофеевичу Морозову: «Вы правы: семья совершенно без копейки. Но вот что мы устроили или, вернее, надеемся устроить. Семья Серова не должна быть нищей, и её надо обеспечить, поскольку есть возможность. И это дело исключительно самых близких к семье людей. Потому на другой же день кончины я переговорил с ближайшими друзьями, и мы выработали следующий образ действий. Чтобы не выносить нужды на площадь, мы решили собрать между собой капитал в 25–30 тысяч. Сумму, какую Вы желаете внести, прикажите передать мне как уполномоченному покойного вдовой устройством их дел...»
* * *
Революцию Морозовы встретили в испуге и оцепенении: все капиталы, особняки и мануфактуры были конфискованы и национализированы. Самих Морозовых большевики, правда, не трогали, но можно лишь догадываться, как тот же Иван Абрамович воспринял конфискацию своей коллекции и своего особняка, превращённого в «народную картинную галерею» – с пошлым киоском «кассы» в вестибюле, который он так любовно украшал полотнами французских мастеров. При этом сам Морозов был выселен в три комнаты первого этажа и назначен «помощником хранителя» своей собственной коллекции.
В 1920 году он сбежал из Москвы вместе с семьей – сначала в Финляндию, затем добрался до Парижа. Биографы говорят, что за границей Морозов не бедствовал, но без любимой коллекции впал в депрессию. Он скончался на следующий год в Карловых Варах, где его настигло семейное проклятие.
В Советской России из перетасованных морозовских коллекций в 1923 году собрали Государственный музей нового западного искусства. После войны, которую картины пережили в эвакуации, музей закрыли, а затем и вовсе распотрошили, разделив полотна между музеями Москвы и Ленинграда. Лишь для выставки в Париже – в Fondation Louis Vuitton – разворованные коллекции решили собрать воедино. Но, как оказалось, только лишь для того, чтобы вновь столкнуться с воровством – на сей раз со стороны французов.
* * *
И только Маргоша пережила всех своих поклонников и почитателей. Конечно, советская власть не оставила ей роскошного особняка, но Маргарита Кирилловна успела сразу после революции переехать в скромный домик в Пречистенском переулке. Там её уплотнили – она жила с сестрой Марией в двух тесных комнатках в полуподвале.
Скончалась Маргарита Кирилловна в 1958 году на 85-м году жизни, став настоящей легендой столичной художественной публики. Как и в юности, она старалась не пропускать ни одной выставки и ни одного концерта в консерватории, и знающие люди показывали на высокую старуху, не утратившую своей царственной осанки:
– Смотрите, Сказка идёт!
