«Звание “русский художник” значит для меня больше, чем любая международная слава. В моих работах нет ни одного сантиметра, в котором не было бы ностальгии по родине», – отмечал Марк Шагал в 1934 году.
До конца своих дней Шагал подчёркивал родовую общность с русской художественной традицией: «Приобщившись к этой уникальной технической революции искусства во Франции, я, однако, возвращался в мыслях к моей собственной стране. Я жил спиной к тому, что находилось передо мной». В июне 1973 года Шагал с супругой посетил Москву и Ленинград. Художник рассказывал, что на улицах их узнавали, подходили незнакомые, протягивали букеты цветов, подарки. Им дали апартамент в гостинице «Россия», секретаршу и автомобиль с шофёром. Когда Шагал вернулся из поездки, он создал работу «Возвращение блудного сына». Обращаясь к этому евангельскому сюжету, художник в своей вольной интерпретации, исполненной в духе примитивизма, изображает на улице Витебска в окружении толпы людей отца и сына, одетых в пёструю национальную одежду. Художественные приёмы Шагала основаны в том числе на визуализации поговорок на идиш и воплощении образов еврейского фольклора. Художник вносит элементы еврейской интерпретации в изображения христианских сюжетов.
Работы Шагала, созданные в Париже (где он учился, выставлялся и жил в знаменитом «Улье» – доме с мастерскими художников): «Я и деревня» (1911), «Продавец скота» (1912), «Понюшка табаку» (1912), – пронизаны любовью к родному Витебску. На своей работе «Лавка в Витебске» (1914) художник изображает внутренний вид бакалейной лавки. А.В. Луначарский называл Шагала «маленьким Гофманом околовитебских трущоб».
Я открываю Школу искусств и становлюсь её директором, или, если угодно, председателем.
– Какое счастье!
«Какое безумие!» – думала моя жена.
Улыбающийся нарком Луначарский принимает меня в своём кабинете…
Я сразу понял, что моё искусство не подходит ему ни с какого боку.
– Только не спрашивайте, – предупредил я Луначарского, – почему у меня все синее или зелёное, почему у коровы в животе просвечивает телёнок и т.д. Пусть ваш Маркс, если он такой умный, воскреснет и всё вам объяснит.
Марк Шагал «Моя жизнь» (1922)
***
На известной картине М. Шагала «Над городом» (1918) главные персонажи композиции – художник и его возлюбленная Белла – парят над Витебском. Известно, что большой период времени Шагал провёл вдали от родных мест, на чужбине. Это образ утерянной родины как мира грёз двух влюблённых. По словам самого художника, он мечтал о новом, отличающемся от всех искусстве и старался создать такой мир, где дерево может быть непохожим на дерево, где он сам мог вдруг заметить, что на правой руке семь пальцев, а на левой только пять: «Это такой мир, где всё возможно, где нечему удивляться, но вместе с тем тот мир, где не перестаёшь всему удивляться». Однажды художник бродил по улицам, искал чего-то и молился: «…Яви мне мой путь. Я не хочу быть похожим на других, я хочу видеть мир по-своему».
И «в ответ город лопался, как скрипичная струна, а люди, покинув обычные места, принимались ходить над землёй. Знакомые присаживались отдохнуть на кровли.
Краски смешивались, превращались в вино, которое пенилось на холстах».
Мовша Хацкелевич (впоследствии Моисей Хацкелевич и Марк Захарович) Шагал (1887–1985) был одним из самых известных представителей художественного авангарда XX века. Он родился 7 июля 1887 года в семье приказчика Шагала Хацкеля Мордуховича (Давидовича) и Фейги-Иты Менделевны Черниной. Настоящая фамилия семьи – Сегал; по воспоминаниям Шагала, её изменил на «Шагал» отец художника. Отец с матерью между собой были двоюродными братом и сестрой. Когда Мовша родился, вспыхнул пожар, огонь охватил весь город, включая бедный еврейский квартал. Мать и младенца у неё в ногах, вместе с кроватью, перенесли в безопасное место, на другой конец города. Но главное – будущий художник родился мёртвым…
У Марка было пять младших сестёр и брат. Начальное образование, как было принято у евреев, получил на дому. В возрасте 11 лет Шагал стал учеником 1-го Витебского четырёхклассного училища. С 1906 года обучался живописи у витебского художника Юделя Пэна, державшего школу изобразительного искусства. Там он пристрастился к фиолетовым тонам. «Пэн был так поражён моей дерзостью, что с тех пор я посещал его школу бесплатно», – вспоминал Шагал. Марку хотелось обучаться искусству дальше, он попросил отца дать ему денег на учёбу в Петербурге. Тот швырнул сыну под стол 27 рублей, разогрел самовар, налил себе чаю и уж тогда, с набитым ртом, сказал: «Что ж, поезжай, если хочешь. Но запомни: денег у меня больше нет. Сам знаешь. Это всё, что я могу наскрести. Высылать ничего не буду. Можешь не рассчитывать». Ну а дядя – единственный из всей родни – гордился Марком: «Когда я написал его портрет и подарил ему, он взглянул на холст, потом в зеркало, подумал и сказал: “Нет уж, оставь себе!”». Дедушка, так же как и морщинистая бабуля и вообще все домашние просто-напросто не принимали всерьёз его художество (“какое же художество, если даже не похоже!”) «и куда выше ценил хорошее мясо».
Почему я пел?
Откуда знал, что голос нужен не только для того, чтобы горланить и ругаться с сёстрами? Так или иначе голос у меня был, и я, как мог, – развивал его.
Прохожие на улице оборачивались, не понимая, что это пение. И говорили:
«Что он вопит как ненормальный?».
Мечтал:
«Пойду в певцы, буду кантором. Поступлю в консерваторию».
Ещё в нашем дворе жил скрипач. Не знаю, откуда он взялся.
Днём служил приказчиком в скобяной лавке, а по вечерам обучал игре на скрипке.
Я пиликал с грехом пополам.
Он же отбивал ногой такт и неизменно приговаривал:
«Отлично!»
И я думал:
«Пойду в скрипачи, поступлю в консерваторию».
Когда мы с сестрой бывали в Лиозно, все родственники и соседи звали нас к себе потанцевать. Я был неотразим, с моей кудрявой шевелюрой.
И я думал: «Пойду в танцоры, поступлю…» – где учат танцам, я не знал.
Днём и ночью я сочинял стихи.
Их хвалили.
И я думал: «Пойду в поэты, поступлю…».
Словом, не знал, куда податься.
Больше всего я любил геометрию.
Здесь мне не было равных. Прямые углы, треугольники, квадраты – чудный запредельный мир. Ну а на рисовании мне не хватало только трона.
Я был в центре внимания, мной восхищались, меня ставили в пример.
Но на следующем уроке я снова падал с небес на землю.
Марк Шагал «Моя жизнь» (1922)
Захватив 27 рублей, румяный и кудрявый юнец отправился в Петербург вместе с приятелем. Позже он говорил: «Мои этюды: домики, фонари, водовозы, цепочки путников на холмах – висели над маминой кроватью, но куда вдруг все они подевались?
Скорее всего, их приспособили под половые коврики – холсты такие плотные…
Мои сестрицы полагали, что картины для того и существуют, особенно если они из такой удобной материи. Я чуть не задыхался. В слезах собирал работы и снова развешивал на двери, но кончилось тем, что их унесли на чердак, и там они заглохли под слоем пыли».
А о первых работах вспоминал: «…Было приятно видеть, как на рынке или над входом в мясную или фруктовую лавку болтается какая-нибудь из моих первых работ, под нею чешется об угол свинья или разгуливает курица, а ветер и дождь бесцеремонно обдают её грязными брызгами».
В Петербурге Марк стал обучаться в Рисовальной школе Общества поощрения художеств, где занимался два сезона. Школой руководил Николай Рерих, Шагала взяли на третий курс без сдачи экзаменов. После Рисовальной школы он продолжил обучение живописи в частной студии С.М. Зейденберга (1908) и школе Е.Н. Званцевой, где его наставниками были М.В. Добужинский и Л.С. Бакст («Поступить в школу Бакста, постоянно видеть его – в этом было что-то волнующее и невероятное…Уж он-то меня поймёт, поймёт, почему я заикаюсь, почему я бледный и грустный и даже почему пишу в фиолетовых тонах»). Шагал жил бедно, на жизнь приходилось зарабатывать, трудясь в качестве ретушёра. Он ненавидел эту работу: «Глупейшее занятие! Зачем это нужно: замазывать веснушки и морщинки, делать всех одинаковыми, молодыми и непохожими на себя?..».
К слову, в 1909 году в Витебске приятельница Шагала Тея Брахман познакомила его со своей подругой Бертой Розенфельд. Он ласково называл её Беллой, она стала для него неповторимой музой. Белла и Марк с первой встречи стали близки друг другу, слились душами. Шагал говорил о ней так: «Она молчит, я тоже. Она смотрит – о, её глаза! – я тоже. Как будто мы давным‑давно знакомы и она знает обо мне всё: моё детство, мою теперешнюю жизнь и что со мной будет; как будто всегда наблюдала за мной, была где‑то рядом… На бледном лице сияют глаза. Большие, выпуклые, чёрные! Это мои глаза, моя душа… Долгие годы её любовь освещала всё, что я делал». Мама Беллы была недовольна выбором дочери: «Пропадёшь ты с ним, доченька, пропадёшь ни за грош. Художник! Куда это годится? Что скажут люди?...Что это за муж – румяный, как красна девица!». А Белла по утрам и вечерам носила ему в мастерскую тёплые домашние пироги, жареную рыбу, кипячёное молоко, куски ткани для драпировок и даже дощечки, служившие палитрой. «Только открыть окно – и она здесь, а с ней лазурь, любовь, цветы».
Со дня их знакомства тема любви заняла в творчестве Шагала одно из главных мест. Черты Беллы можно узнать почти во всех изображённых художником женщинах.
В 1911 году на полученную стипендию Шагалу удалось поехать в Париж, где он познакомился с авангардным творчеством европейских поэтов и художников. В этот период в картинах Марка чувствуется влияние Пикассо. Работы Шагала стали выставлять в Париже, в 1914 году должна была состояться его персональная выставка в Берлине. Перед этим значимым событием Марк решил съездить в отпуск в Витебск, замуж выходила его сестра. Он поехал на три месяца, а задержался на 10 лет, всё перевернула начавшаяся Первая мировая война.
В 1915 году Марк и Белла поженились, в 1916 на свет появилась Ида. После смерти Беллы в 1944 году Шагал запрещал всем говорить о ней в прошедшем времени. Второй супругой Шагала стала Вирджиния Хаггард, она родила художнику сына Дэвида. В 1950 году они расстались. В 1952 году Марк женился третий раз. Его супруга Вава – Валентина Бродская – владела в Лондоне салоном моды.
Семья Беллы Розенфельд занималась торговлей ювелирными изделиями. Зажиточные купцы каждое лето вывозили детей на дачу, для чего снимался дом в деревне Заольшье. В эти живописные места Марк и Белла приехали после свадьбы, которую сыграли 25 июля 1915 года. «Наконец мы одни, в деревне. Сосновый бор, тишина, над деревьями – месяц. Похрюкивает в хлеву свинья, бродит лошадь. Сиреневое небо. У нас был не только медовый, но и молочный месяц. Неподалёку паслось армейское стадо, и по утрам мы покупали у солдат молоко вёдрами. Жена, вскормленная на пирогах, заставляла всё выпивать меня одного. Так что к осени на мне с трудом сходились одежды», – вспоминал художник.
«В полдень наша комната была похожа на великолепнейшее панно – хоть сейчас выставляй в парижских Салонах», – писал Шагал и запечатлел красоту на нескольких полотнах. «Белла за столом» (1915) была написана в голубых тонах. Комната с большим столом и венскими стульями, наполненная светом, неоднократно появлялась на картинах Шагала. Год спустя Шагалы снова проводят лето за городом, с ними дочь Ида, родившаяся 18 мая 1916 года, впоследствии ставшая биографом и исследователем творчества своего отца. Шагал пишет здесь и работу «Клубника. Белла и Ида за столом» (1916). Однако маленькая Ида в нарядном платьице вряд ли могла сидеть на деревянном детском стульчике. Позже он признавался, что младенец доводил его до исступления, и называл себя «плохим отцом». На будущий год Шагалы снова уезжают за город, художник пишет в синем колорите узнаваемые интерьеры «Окно в сад» (1917), «Интерьер с цветами» (1917) и другие. Это последние «дачные» работы художника.
Несколько лет они метались между Витебском, Петроградом и Москвой. У родителей жены отняли все. Тёщу забрали. Мама умерла. Отца задавил грузовик. Кольца жена пыталась поменять на кусочек масла и немного молока для ребёнка.
Лицо морщится в улыбке, я жую чёрный… хлеб…
Наш хозяин принимает по ночам двух девиц. Утешается с ними…
В конце концов я разгулялся на стенах и потолке одного из московских театров.
Там томится в полумраке моя роспись. Вы видели?
Глотайте слюнки, современники!
Худо-бедно, но мой дебют в театре набил вам животы.
Нескромно? К чёртовой бабушке скромность!
Можете меня презирать!
Марк Шагал «Моя жизнь» (1922)
Художнику предложили преподавать в детской колонии имени III Интернационала. Там было человек пятьдесят сирот: «… Как жадно они рисовали! Набрасывались на краски... Босоногие, они галдели наперебой: “Товарищ Шагал! Товарищ Шагал!”. Только глаза их никак не улыбались…».
Шагал поддерживал отношения с жившими в Петрограде художниками и поэтами, участвовал в выставках («Бубновый валет», 1916, Москва; «Весенняя выставка современной русской живописи», 1916, Петербург; «Выставка Еврейского общества поощрения художеств», 1916, Москва, etc.). В 1917 году Шагал снова уехал в Витебск, стал комиссаром искусств губернского отдела Наробраза Витебска. В начале 1919 года организовал и возглавил Витебскую народную художественную школу, куда пригласил в качестве преподавателей И. Пэна, М. Добужинского, И. Пуни, Э. Лисицкого, К. Малевича и др. Однако вскоре между ним и Малевичем возникли принципиальные разногласия относительно задач искусства и методов преподавания. Малевич считал, что Шагал недостаточно «революционен». Разногласия переросли в открытый конфликт, в начале 1920 года Шагал покинул школу и уехал в Москву, где до отъезда на Запад в 1922 года работал в Еврейском камерном театре. В 1922 году с женой и дочерью Шагал эмигрировал из России. Сначала они уехали в Литву, после – в Германию. Когда он приехал в Париж и отправился в «Улей» узнать об оставленных там 150 картинах, его постигло разочарование: работы исчезли. Несколько полотен остались у консьержа – тот прикрывал ими кроличью клетку. В 1923 году семья переехала в Париж, где через 14 лет художнику дали гражданство Франции.
Искусствовед Яков Тугендхольд вспоминал о впечатлении, которое производили в Париже полотна художника: «…в картинах Шагала изумляла какая‑то детская вдохновенность, нечто подсознательное, инстинктивное, необузданно‑красочное. Точно по ошибке рядом со взрослыми, слишком взрослыми произведениями попали произведения какого‑то ребёнка, подлинно свежие, “варварские” и фантастические… нельзя было сомневаться в их искренности…». Сам Шагал признавался в том, что это неправда, что его искусство фантастично. Он реалист и любит землю. Но он ходил по Луне, когда ещё не существовали космонавты, персонажи на картинах парили в небе и в воздухе.
В период Второй мировой войны он по приглашению американского Музея современного искусства уехал в США, а вернулся в Европу лишь в 1947 году. В 1944 году скончалась супруга Белла. По официальной версии, причиной смерти стал сахарный диабет, однако по мнению дочери Иды причиной стала стрептококковая инфекция в горле. Марк Шагал год не мог заставить себя взять кисть в руки, все начатые работы в мастерской были поставлены лицом к стене. После смерти Беллы Марк Шагал и их дочь Ида издают её книги – «Первая встреча» и «Горящие огни».
…О тебе твоё белое платье грустит,
увядают цветы, что сорвать я не мог.
По надгробью рука моя нежно скользит,
и уже я и сам леденею, как мох...
Как любви нашей свадебной яркий костёр,
к людям, к дому любовь наша чистой была,
ты иди, ты буди их, чтоб к солнцу поднять.
Как земной на груди моей вечный ковёр
и сиянье звезды, что сквозь ночи прошла
так однажды ко мне ты вернёшься опять.
Марк Шагал. Перевод с идиша Давида Симановича
В 1945 году Шагал исполнил декорации, занавес и костюмы к балету Игоря Стравинского «Жар-птица» для Американского театра балета.
В 1960 году художника наградили престижной премией Эразма, и с середины 1960-х годов Шагал увлёкся мозаикой и витражами, скульптурой, шпалерами, керамикой. Пожалуй, самыми известными масштабными работами можно считать созданные в 1964 году витраж «Мир» в здании ООН в Нью-Йорке и роспись плафона в Гранд-Опера в Париже. Министр культуры Франции Андре Мальро считал, что Шагал – единственный художник, кто мог справиться с заданием. К тому времени Шагалу было 77 лет, и он принялся за работу. Над проектом работал почти год. Было потрачено около 200 килограммов краски, холст занимал 220 м². Художник разделил плафон на 5 цветных секторов: синий («Борис Годунов» Мусоргского, «Волшебная флейта» Моцарта»), жёлтый («Лебединое озеро» Чайковского, «Жизель» Адана), красный («Жар-птица» Стравинского, «Дафнис и Хлоя» Равеля), зелёный (истории любви: «Ромео и Джульетта» Берлиоза, «Тристан и Изольда» Вагнера) и белый (опера Дебюсси «Пеллеас и Мелизанда»). В центральном круге купола изображены: «Кармен» Бизе, работы Бетховена, Верди, Глюка. На плафоне можно увидеть парижские архитектурные достопримечательности: Триумфальную арку, Эйфелеву башню, дворец Конкорд и Оперу Гарнье. Свою работу Шагал назвал «цветное зеркало шелков и блеска драгоценностей».
В 1973 году по приглашению Министерства культуры СССР художник посетил Москву и Ленинград, в Третьяковской галерее прошла выставка Шагала, он подарил музею несколько своих произведений.
По случаю девяностолетия художника папа Павел VI направил ему свои поздравления, а президент Франции Жискар д’Эстен вручил Большой крест Почётного легиона. В год 90-летия Шагала вернисаж прошёл в Лувре.
Последней работой в жизни мастера по мистическому совпадению стала литография «К иному миру» (1985). Марк Шагал умер 28 марта 1985 года в лифте, поднимавшемся в мастерскую в Сен-Поль-де-Вансе. Ушёл в мир иной «в полёте», как когда-то предсказала ему цыганка и как он изображал себя летящим на своих полотнах. Похоронен художник на католическом кладбище. Как-то он сказал о себе: «Я жизнь прожил в предощущеньи чуда». Прожив почти сто лет, он оставил после себя большое количество картин, на протяжении всей жизни Шагал писал стихи, вначале на идиш и русском языке, а затем и на французском. Многие стихи Шагала являются своеобразным ключом для понимания его живописи. «Едва научившись говорить по-русски, я начал писать стихи. Словно выдыхал их. Слово или дыхание – какая разница?» – вспоминал он.
Самым главным во Вселенной и жизни Марк Шагал считал любовь: «В нашей жизни, как и в палитре художника, есть только один цвет, способный дать смысл жизни и Искусству, Цвет Любви».