О том, что роды – это тайна, чудо и трагедия, великая русская литература твердила исправно. Классики показывали роды с ракурса мужчины, заставляя Шатова в «Бесах» искать повитуху, толстовского Левина многословно рефлексировать, наблюдая роды Кити, а героя рассказа Чехова «Именины» заламывать руки после смерти первенца… А что же женщины? В каких условиях они рожали, что думали о своём положении, чего боялись и на чью помощь надеялись? Обо всём этом рассказано в книге «Человек рождающий». Именно женщина, проживающая беременность и роды, выходит на первый план, однако не забывают авторы и о мужчинах: мужьях, отцах, врачах. Источниками исследования послужили истории болезней, учебники и атласы по акушерству, отчёты медицинских учреждений, протоколы заседания благотворительных обществ, бракоразводные дела, дневники и письма – всё, что позволяет реконструировать развитие родильной культуры в России от Петра I до Октябрьской революции.
– Насколько тема женской телесности, родов была открытой в России конца XVIII – середины XIX века? Как в письмах и дневниках дворянки описывали свою беременность и что менялось в этих текстах с течением времени?
Наталья Мицюк:
Наталья Мицюк. Фото: из личного архива Натальи Мицюк– Тема беременности и родов была достаточно закрытой для женских дневников XIX века. Женщины вскользь упоминали о своём состоянии. Одна из причин была связана с тем, что акт деторождения представлялся в качестве природного, отчасти низменного. В каком-то роде о беременности не принято было говорить, тема была табуированной. Образ Прекрасной Дамы, образованной женщины никак не ассоциировался с родовыми муками. К примеру, известным фактом было решение не допускать учительниц в школы в том случае, если явно была видна их беременность. Женщины стеснялись своего тела с наступлением родов (речь о дворянках), так как это негативно сказывалось на их привлекательности. Рост числа свидетельств о родах и беременности наблюдался с последней четверти XIX века. С одной стороны, росло число разговоров о женской телесности. С другой – культ сознательной матери способствовал тому, что женщины стали по-другому смотреть на своё состояние, словно осознавая, что беременность – важный период в их жизни. Но – что удивительно – практически не встретилось свидетельств о том, что женщины трепетали, восхищались своим состоянием во время беременности. Чаще это воспринималось в качестве болезни и сложного периода. Роды ассоциировались с актом умирания, и не удалось встретить восхищения, умиления перед деторождением.
– Что такое осознанное материнство и когда оно появилось?
Наталья Мицюк:
– Концепция сознательного материнства стала появляться со второй половины XIX века. Она была направлена на интеллигентных женщин. Основное содержание концепции: женщина должна готовиться духовно и физически к рождению детей. К примеру, девушкам следует укреплять соски (тереть их грубой тканью), чтобы кормление грудью проходило естественно, без патологий. Сознательная мать должна уделять материнству много времени, контактировать с педагогами, врачами. Со второй половины XIX века стала развиваться промышленная индустрия материнства и детства: коляски, кроватки, одежда, смеси, игрушки и т.д. Многие дворянки не кормили грудью и вообще принимали минимальное участие в воспитании детей. Новая идеология предписывала им активное включение в эти процессы. Складывается парадоксальная ситуация. Все попытки женщин стать идеальной матерью, как правило, заканчивались тем, что ощущали они себя глубоко несчастными. Идеальное материнство превращалось в ловушку.
– Воздержание в браке во время беременности – давняя дискуссионная тема. Каких взглядов придерживались врачи и что думали об этом женщины и их мужья?
Наталья Мицюк:
– Это обсуждение стало особенно активным с развитием научной медицины. В XIX веке в высших слоях общества активно проходил процесс рационализации сексуальности, то есть отделения сексуальной жизни от репродуктивной. У врачей на этот счёт не было одинаковой позиции. Что удивительно, часть российских врачей, в отличие от их западных коллег, выступала за распространение не естественного ограничения рождаемости (воздержания), а использования искусственной контрацепции. Именно врачи стали рекомендовать женщинам использовать различные средства. Женская контрацепция была наиболее распространённой с последней четверти XIX века. Как относились женщины к воздержанию – установить не удалось. В женских воспоминаниях практически отсутствуют указания на их сексуальную жизнь. Складывается представление, что эта сфера жизни не приносила им удовольствия.
– «Крейцерова соната» Льва Толстого – произведение о всевластии полового инстинкта – была написана человеком семейным, многодетным, у которого во время создания повести родился сын. Толстому было 60 лет, Софье Андреевне – 44 года. Два года назад прозаик Марина Степнова написала роман «Сад», в котором героиня-аристократка рожает дочь в этом же возрасте. И это конфуз. Как в дворянских семьях относились к появлению детей у немолодых родителей? И влиял ли на общественную реакцию социальный статус семьи?
Наталья Пушкарева:
– В США нет, наверное, ни одной книги об особенностях русской сексуальной культуры, в которой бы не упоминалось имя великого писателя, да и сами названия – вроде знаменитого бестселлера Даниэля Ранкур-Лаферьера «Толстой на кушетке. Женоненавистничество, мазохизм и “отсутствующая мать”» – говорят сами за себя. Мужчины пишут о мужчинах. В вашем примере женщина написала о родившей женщине – это нормально для либертарианского XXI века. Чтобы завершить тему Толстого, сразу скажу, что он боготворил в женщине материнское начало, так что в поздних родах не видел ничего, кроме хорошего. И, напомню, главный герой «Крейцеровой сонаты», Позднышев, убил неверную супругу, «позабыв», что она – мать пятерых его детей. В этом смысле этот герой – alter egо великого писателя, восхвалявшего деторождение и осуждавшего греховные женские страсти.
Ничего странного в немолодых родителях, родивших ребёнка, русская культура не видела. Женщины порой бывали старше мальчиков, за которых их (по согласию двух семей) выдавали замуж; это порождало снохачество (когда отец мальчика поначалу жил со снохой, в крестьянском мире это было обычное дело – «сноху любит», равнодушно фиксировали крестьяне) и рождение детей от немолодых отцов; в дворянских и даже царских семьях (вспомним царя Алексея Михайловича, отца Петра Великого) немолодые отцы – явление более чем распространённое. Немолодые матери встречались реже, но рожать было принято «сколько Бог даст».
Наталья Мицюк:
– Мне не встретилось ни одно негативное упоминание в отношении женщин, которые рожали поздно. Ни в мемуарах, ни в медицинской литературе. Вполне нормальны были роды, к примеру, 20-летней дочери и 45-летней матери. Это считалось абсолютно нормальным явлением.
– Русская литература – зеркало общественных нравов, снова поблагодарим Толстого. Анна Каренина в браке до встречи с Вронским родила сына. Став любовницей Вронского, она производит на свет внебрачную дочь и, к ужасу Долли, признаётся в планировании беременности. Почему слова Анны шокируют Долли: насколько было приличным использование контрацепции замужними дворянками? Когда это стало популярной и непорицаемой практикой?
Наталья Мицюк:
– В отношении искусственной контрацепции отметим несколько моментов. С её появлением и распространением в повседневной жизни (в России с последней четверти XIX века) её реклама встречалась повсеместно, даже в провинциальных газетах, что само по себе выглядело странным. Акцент был сделан на женскую контрацепцию (маточные кольца, спринцевание, разного рода шарики и т.д.). Контрацептивы женщины начинали принимать по рекомендациям врачей. Это отличало российских врачей от европейских и американских, которые выступали против распространения контрацептивов. Женщины относились к контрацепции негативно. Контрацепция их пугала (считали, что это неприлично, аморально), но она активно входила в их жизнь, несмотря ни на что.
– Какие средства контрацепции были доступны дворянкам, мещанкам и крестьянкам?
Наталья Пушкарева:
– В древнерусских лечебниках никаких сведений о презервативах из бычьих кишок или естественных усилителях кислой среды для спринцевания (что так распространено было в Западной Европе) читатель не найдёт. Из сведений, почерпнутых в источниках допетровского времени (а это прежде всего списки исповедных вопросов в сборниках епитимий – наказаний за прегрешения), можно судить о том, что в качестве контрацептива практиковалось прерывание полового акта. Самым же распространённым способом регулирования числа деторождений в крестьянской среде оставались отвары и навары, зелья, усиливавшие сокращения матки и вызывавшие кровотечение. За ними обращались к зелейницам, «бабам богомерзким», которые передавали составы зелий в устной форме, из поколения в поколение. Записей состава зелий, относящихся к X–XVII векам, исследователи не находили, а чем пользовались жёны посадские (горожанки), а также элита, – сведений нет.
Наталья Мицюк:
– Средства искусственной контрацепции были всегда и во всех культурах. В народной традиции получили распространение разного рода механические практики (перевязка живота, прыжки с высоты, поколачивание себя). Использовались различные настойки для приёма внутрь, химические соединения. Удалось обнаружить использование защиты, напоминающей маточные пессарии, которые крестьянки изготавливали из лозы. Горожанки стали использовать разного рода контрацепцию, которая появилась благодаря развитию науки и отчасти коммерциализации её достижений. Судя по дневникам, наиболее частой была контрацепция, основанная на спринцевании. В употреблении были разного рода шарики, которые вставлялись во влагалище. Их химический состав препятствовал активности сперматозоидов.
– Русская литература женщину-мать воспела, но почему же на семейных портретах затруднительно увидеть беременную женщину? К слову сказать, и сегодня далеко не все беременные готовы публично делиться своими фото. С какими архаическими поверьями это связано?
Наталья Пушкарёва:
– На семейных портретах действительно беременных изображать было не принято. Но какой запоминающийся портрет Прасковьи Жемчуговой, беременной наследником шереметевских миллионов, выполненный Иваном Аргуновым! С какой тоской она смотрит на нас, будто предчувствуя, что роды не переживёт и сыну её не жить, а всё наследство уйдёт на Странноприимный дом? Конечно, портрет этот не единственное изображение беременной женщины. Беременных крестьянок изображал Константин Маковский, а в начале XX века зазвучал женский голос в живописи, так что тут можно вспомнить Зинаиду Серебрякову. Ну и у передвижников беременные есть – в остро социальной картине «Выгнали» Николая Ярошенко… Почему не хвастались беременностью? Берегли от сглаза! Кроме того, в православной традиции не принято было изображать беременную Богоматерь (иное дело – в Западной Европе, там традиция иная).
Наталья Мицюк:
– Полагаю, дворянки и горожанки не фотографировались ещё и по другой причине. Беременная женщина не считалось красивой. В автодокументальных источниках часто присутствует «осуждение» внешнего вида беременной. Сами дворянки расстраивались тому, что стали выглядеть плохо. Вероятно, никому в голову не приходило запечатлеть беременную женщину на фото. Кроме этого, нужно понимать, что существовали некоторые проблемы с одеждой. Как правило, одежду для беременных шили самостоятельно. Она не была красивой и изысканной.
– Какую одежду полагалось носить беременной женщине?
Наталья Пушкарёва:
– Одежды (в любом социальном слое) не подчёркивали округлившиеся формы женщины, вынашивавшей дитя, но именно в русском женском национальном костюме, как и в русской традиции в целом, в почёте была многослойность и невыраженная (в отличие от европейского костюма или костюма кавказских народов) линия талии. Такое платье было удобно для вынашивания ребенка, а дополнительные сборки сразу под грудью, расклешённость создавали комфорт в носке такой одежды. В отличие от девичьего костюма (в котором пояс обязателен), женское платье иногда не подпоясывалось.
– Как часто рожали дворянки в XVIII–XIX веках? Насколько материнство было желанным и значимым? Замужество или рождение первенца можно было считать «продвижением по женской иерархической лестнице»?
Наталья Пушкарёва:
Анна Белова и Наталья Пушкарева. Фото: из личного архива Натальи Пушкаревой– Женщине в традиционной русской культуре быть замужней было престижно. Выйти замуж и не иметь детей? Это стать поводом для сочувствия («Бог детей не даёт»). Так что первые роды – обоснование выполнения женского долга. Многодетность в крестьянской среде, особенно если родились мальчики, была поощряема: сыновья – опора дома и своего дела, а вот дочерей не очень ждали (потому что «а дочь в люди пойдёт», «дочь – прибыток чужому дому»). Насколько часто рожали в дворянских семьях? По этому поводу как не вспомнить слова одной из первых выпускниц Института благородных девиц при Смольном монастыре Галины Ржевской: «Огорчённая мать не могла выносить присутствия своего бедного девятнадцатого ребёнка и удалила с глаз мою колыбель… По прошествии года с трудом уговорили мать взглянуть на меня...» (не удивительно, что мама Галины поспешила «сплавить» её в Смольный институт, а по сути – круглогодичный интернат, едва та достигла девятилетнего возраста).
Наталья Мицюк:
– Частота рождений среди горожанок заметно снизилась во второй половине XIX века. Это было связано с вовлечением женщин в общественное производство, разрушением патриархальной семьи и рационализацией сексуальности. Отношение к материнству было различным. Складывается впечатление, что материнство тяготило женщин. Сам факт появления новорождённого на свет не вызывал благоговения матерей. Однако с развитием идеи идеального материнства, в продвижении которой активно участвовали врачи, педагоги, женщины стали уделять большее внимание описанию того, как они ухаживали за детьми.
– Дворянки и крестьянки рожали в разных условиях и в разных позах – почему?
Наталья Мицюк:
– В крестьянской среде акт деторождения рассматривался в качестве естественного. Повитухи должны были обеспечить женщине максимально естественные условия для рождения. Поэтому все позы способствовали максимально удобному для женского организма акту деторождения. Преобладали коленные, в стоячем положении, в полусидячем положении. В разных местностях использовались различные приспособления. Для дворянок многие позы, которые практиковались крестьянками, вероятно, считались чрезвычайно примитивными. Для дворянок обязательным условием было привлечение на роды образованного медицинского персонала. С развитием медицины менялась роль женщины при родах. Если в крестьянской культуре женщина была активным субъектом, то в дворянской она становилась объектом для манипуляций. Со временем легитимной становилась одна поза – лежа, которая была максимально удобной для врачей. И женщина в этой позе выглядела, скажем, «наиболее достойной». С развитием научной медицины и распространением родильных отделений окончательно утверждалась поза в лежачем положении. Все медицинские изобретения (кровати) были рассчитаны на лежачее положение. Женщина становилась исключительно объектом для врачебных действий.
– Как дворянки пытались определить наступление беременности, почему часто ошибались?
Наталья Мицюк:
– Определение наступления беременности было одинаковым – по задержке регул. Но ошибались часто, так как по причине субтильности женского организма, корсетов регулы нередко пропадали. Поэтому любые проявления недомоганий приписывались наступлению беременности. С конца XIX века горожанки всё чаще стали обращаться к врачам за подтверждением факта беременности. Врачи также часто ошибались. Только возможность прослушать сердцебиение могло являться верным признаком. Гинекологические осмотры были редкостью. Для женщин XIX века эта была слишком интимная процедура.
– Почему крестьянки сторонились городских акушерок и врачей?
Наталья Мицюк:
– В крестьянской среде важным было следование традиционным практикам и знаниям. Научное акушерство было основано на новых манипуляциях, которые казались опасными для крестьянок. Присутствовало устойчивое недоверие к новым практикам. Больницы в регионах воспринимались как патологическое пространство для родов. Хирургические инструменты вызывали страх. Чрезвычайно постыдным было приглашение на роды врача-мужчины.
– И снова Толстой. Он присутствовал на родах первенца своей жены. Можно ли сказать, что это был нетривиальный поступок мужа? В книге вы показываете переход от дистанцирования мужчины от родов жены (это дело «женское») к содействию и сопереживанию. В какой момент роды перестают быть только женскими хлопотами и становятся делом семейным?
Наталья Мицюк:
– Присутствие мужа на родах – особая тема. С одной стороны, культура родов предполагала исключительно женское пространство. Но уже в крестьянской среде присутствовали практики соучастия мужей. К примеру, обычай кувада, распространённый в ряде селений. Когда роды у жены затягивались, повитуха вовлекала мужа в некоторые действия, в ходе которых он подражал роженице, словно принимал часть её страданий на себя. Нередко можно встретить участие мужа при родах, когда он помогал повитухе. К примеру, одна их родильных поз предполагала, что муж обхватывает жену сзади, она упирается, тем самым облегчается процесс схваток и родов. При развитии научного акушерства муж также принимал активное участие: вызывал акушерку или врачей, подносил полотенца, кипячёную воду, лекарства. В патриархальной большой семье эти функции выполняли женщины-родственницы, но в городской среде эту роль на себя брали мужчины. Можно сказать, что мужчины вовлекались в непосредственный процесс деторождения. Только клиническое акушерство на долгое время ограничило участие мужа в родах.
