В 1850 году Николай I приобрёл полотно 33-летнего Ивана Айвазовского «Девятый вал» и с этих пор оказывал ему покровительство. За свою жизнь живописец написал более шести тысяч работ. Для создания небольшой картины 30 х 40 см художнику требовалось всего около двух часов.
Девятый вал – образ роковой опасности, разрушительной силы. Это иносказательный символ. Живописец изображает море после сильного ночного шторма и людей, потерпевших кораблекрушение. Лучи солнца освещают громадные волны, самая большая из них готова обрушиться на людей, пытающихся спастись на обломках мачты. Корабль разрушен, но люди живы и продолжают бороться со стихией. Тёплые тона картины дают зрителю надежду. Художник воспевает жизнь. Такое ощущение, что композиция затягивает, зритель находится вместе с моряками. «Девятый вал» стал самой известной картиной Ивана Айвазовского. «Те картины, в которых главная сила – свет солнца… надо считать лучшими», – говорил художник.
Родина Айвазовского – Феодосия в Крыму. Живописец родился 29 июля 1817 года в семье армянского купца Айвазяна (Гайвазовского), был крещён под именем Ованес (армянская форма имени Иоанн). Айвазовский играл самоучкой на скрипке и усердно занимался рисованием. 12-летним ребёнком он создал ряд морских картинок, портретов военных героев Греции, срисовывал виды турецких крепостей. Феодосийский градоначальник Александр Казначеев, заметивший талант мальчика, стал его патроном, подарил краски и бумагу, а также предложил учиться рисованию вместе со своими детьми у городского архитектора Коха. После Казначеев помог 13-летнему Ивану попасть в симферопольскую гимназию, где его покровителем стала Наталья Нарышкина – дочь Фёдора Ростопчина. С помощью портретиста Сальваторе Тончи она смогла устроить Ованеса на учёбу в Императорскую академию художеств за казённый счёт несмотря на то, что он не достиг необходимого возраста (был младше 14 лет).
В Петербурге будущий художник оказался в 1833 году, когда начал учиться в академии уже как Иван Айвазовский в пейзажном классе Максима Воробьёва. Вскоре в столицу по приглашению Николая I прибыл французский маринист Филипп Таннер, к которому Айвазовский был приставлен в качестве ученика. В 1836 году одна из картин Ивана была удостоена Серебряной медали. В рецензии на выставку «Художественная газета» похвалила молодого живописца, а француза упрекнула в манерности. Это вызвало ярость у Таннера, тот пожаловался на нарушившего субординацию ученика императору Николаю I. Айвазовский формально был неправ, поскольку полотна для выставки должны были отбирать учителя. Император, не вникая в детали, распорядился убрать с выставки картины Айвазовского. Добрый и сострадательный поэт Василий Жуковский убеждал его не унывать, не падать духом, а баснописец Иван Крылов приехал в академию и сказал: «Поди, поди ко мне, милый, не бойся! Я видел картину твою – прелесть как она хороша. Морские волны запали мне в душу и принесли к тебе, славный мой…Что, братец, француз обижает? Э-эх, какой же он... Ну, Бог с ним! Не горюй!..».
Художник впал в немилость, дальнейшая карьера оказалась под угрозой. За него тщетно хлопотали Крылов, Жуковский и президент академии Оленин. Однако они сумели привлечь на его сторону художника Александра Зауервейда, который преподавал детям императора и смог показать Николаю I картину Айвазовского. Тот велел выплатить за работу деньги и отправил Айвазовского со своим сыном Константином в летнее путешествие по Балтике.
Получив в 1837 году Большую золотую медаль академии, Айвазовский выиграл поездку по Крыму и Европе. Кстати, 20-летнего Айвазовского выпустили из учебного заведения на два года раньше, поскольку преподаватели решили, что более академия ему ничего дать не может. Первое время ему было тяжело финансово: часть пенсиона он посылал матери в Феодосию.
Набросав карандашом на клочке бумаги план задуманной мной картины, я принимаюсь за работу и… всей душой отдаюсь ей. Обдумывая картину, я не отвлекаю от неё моего внимания не только праздными разговорами, но даже и видом предметов посторонних; не выхожу на улицу, не смотрю на горизонт, ни на окрестную местность. Непременное условие моей мастерской – гладкие стены, не обвешанные ни картинами, ни эскизами…
Живописец, только копирующий природу, становится её рабом. Человек, не одарённый памятью, сохраняющей впечатления живой природы, может быть отличным копировальщиком, живым фотографическим аппаратом, но истинным художником – никогда. Движения живых струй неуловимы для кисти: писать молнию, порыв ветра, всплеск волны – немыслимо с натуры.
Однажды Илья Репин сказал Ивану Айвазовскому, что в его картине фигуры освещены солнцем с двух сторон. На это Айвазовский заметил: «Ах, Илья Ефимович, какой вы педант!».
Картины, написанные в Венеции, Флоренции, Неаполе, Амальфи и Сорренто, представленные на выставках в Риме и Неаполе, принесли ему большой успех. Доходы стали расти, живописец смог позволить поездку в Швейцарию, Германию, Францию и Англию. Во время путешествия пароход попал в сильный шторм, судно посчитали утонувшим, художника – погибшим, в петербургской прессе напечатали некрологи.
Но Иван Айвазовский вернулся в Россию с триумфом, получив звание академика, и императорским указом был причислен к Главному морскому штабу в качестве художника с правом ношения мундира Морского министерства.
***
В 1848 году он женился на гувернантке Юлии Гревс. Художник говорил, что «женился как истинный артист, то есть влюбился, как никогда. В две недели всё было кончено… Лучшие мои картины – те, которые написаны по вдохновению, так как я женился». Но брак закончился разводом ввиду сложного характера супруги. В 1877 году он продал прошение в Эчмиадзинский Синод о разводе: «Руководствуясь человеческим и христианским долгом, я многие годы терпеливо относился к недостаткам жены, что могут засвидетельствовать не только родные и друзья, но и все знакомые во многих городах России. Перенесённое ею в 1857 г., по свидетельству столичных врачей, неизлечимое нервное заболевание ещё более несносным сделало её характер. Исчезло спокойствие в моём доме. Почти двадцать лет она клеветала на меня, запятнала мою честь и честь моих родных перед нашими детьми и чужими людьми. И это она делает с той целью, чтобы убить меня не физически, а морально, чтобы, незаконно отобрав у меня имение, имущество, оставить без хлеба насущного».
В обеспечение своей жены Айвазовский подарил Юлии Яковлевне недвижимое имущество в Крыму, приносящее арендную плату по 1500 рублей в год, и кроме единовременных выдач ежегодно производилась им выплата по 200 рублей в месяц.
Дочери подолгу гостили у матери, рано вышли замуж и покинули дом отца. Только с дочерью Александрой Ивановной, в замужестве Лампси, к которой Айвазовский был очень привязан, он не захотел расстаться и выделил ей значительную часть своего дома.
В 1882 году 65-летний Айвазовский сочетался вторым браком с молодой вдовой феодосийского купца Анной Бурназян (Саркизовой). Она помогала мужу во всём. «Моя душа должна постоянно вбирать красоту, чтобы потом воспроизводить её на картинах. Я люблю тебя, и из твоих глубоких глаз для меня мерцает целый таинственный мир, имеющий почти колдовскую власть. И когда в тишине мастерской я не могу вспомнить твой взгляд, картина у меня выходит тусклая», – признался своей супруге Анне художник. Анна Никитична пережила своего мужа на 44 года и до конца своих дней носила траур.
***
Коллекционер Павел Третьяков с большим любопытством следил за творчеством Айвазовского, стараясь не пропустить ни одной выставки с его участием, а путешествуя с семьёй по Крыму, навещал мариниста. Их знакомство состоялось в начале 1860-х годов и положило начало многолетней дружбе. Третьяков писал художнику: «…дайте мне только Вашу волшебную воду такою, которая вполне бы передавала Ваш бесподобный талант… уж очень хочется поскорее иметь Вашу картину в своей коллекции!».
Антон Чехов писал о художнике как о «натуре сложной и достойной внимания»: «Сам Айвазовский, бодрый старик лет 75, в себе одном совмещает и генерала, и архиерея, и художника, и армянина, и наивного деда, и Отелло. Женат на молодой и очень красивой женщине, которую держит в ежах. Знаком с султанами, шахами и эмирами. Писал вместе с Глинкой “Руслана и Людмилу”».
Посещая в Венеции земляков, Айвазовский увидел у них Н. Гоголя. «Кто это такой?» – спросил Айвазовский у писателя Ивана Панаева. Гоголь, услышав вопрос художника и подойдя к нему, крепко, с волнением, стал пожимать ему руку: «Вы Айвазовский, и я не знал раньше вас, не встречал нигде, ах как я жалею об этом!». «Знаете, Иван Константинович, – обратился Панаев к Айвазовскому, – ведь Гоголь ваш горячий поклонник. Он любит до смерти ваши картины, и когда ими любуется, то буквально захлёбывается от восторга». «Не мудрено захлебнуться, когда в своих картинах он даёт такую чудесную воду», – ответил Гоголь, дружески похлопывая ладонью по плечу Айвазовского.
В Петербурге, после помещения картины «Хаос» в римскую галерею Ватикана, за что папа Григорий XVI наградил художника золотой медалью, решено было отпраздновать получение медали пиршеством у Панаева и Боткина. Присутствовавший там Гоголь сказал: «…Пришёл ты, маленький человек, с берегов далёкой Невы в Рим и сразу поднял “Хаос” в Ватикане!…И ведь что обидно, подыми я в Ватикане хаос, мне бы в шею за это дали, писаке, а Ване Айвазовскому дали золотую медаль...».
***
Иван Константинович в итоге обосновался в Феодосии (Третьякову он писал: «Мой адрес – всегда Феодосия!»), купил участок, построил на нём дом, напоминающий итальянские палаццо. Со временем дом стал частным музеем, а сегодня это здание Феодосийской национальной картинной галереи им. Айвазовского. В коллекции галереи 417 работ мариниста. Картинная галерея стала собственностью города в 1900 году. В духовном завещании художник написал: «…Моё искреннее желание, чтобы здание моей картинной галереи в городе Феодосии со всеми в ней картинами, статуями и другими произведениями искусства, находящимися в этой галерее, составляли полную собственность города Феодосии, и в память обо мне, Айвазовском, завещаю галерею городу Феодосии…». В 1921 году галерею национализировали и через год открыли для посетителей.
Тихий трудовой уклад жизни художника изредка нарушался празднествами. Сохранилось несколько отпечатанных в типографии меню званых обедов, которые давал Айвазовский в Феодосии. Названия блюд меню заимствованы из названий картин: суп – «Чёрное море», пирожки – «Хаос», борщок – «Средиземное море», осетрина – «Посейдон», соус – «Азовское море», зелень – «Капри», пунш – «Везувий», пломбир – «Олимп», мороженое – «Северное море», десерт – «Штиль», ликёры – «Потоп», шампанское – «От штиля к урагану». Как-то повар не смог сделать десерт, и Айвазовский сообщил, что приготовил его сам. Гостям официанты разнесли на подносах маленькие пейзажи.
В личном быту он был исключительно скромен. При всей отзывчивости у него не было близких людей в среде художников, так же как и близких людей в Феодосии. Но их и не могло быть среди местных коммерсантов, с которыми он по вечерам играл в преферанс.
Входя в местный храм, он слышал шёпот горожан: «Дорогу, дорогу его высокопревосходительству!». Тщеславие живописца и его восточную натуру, любящую помпезность, отмечали современники. Один из гостей дома вспоминал: «Всюду золотые стулья, зеркала, рамы – всё золочёное, как в купеческих домах, даже драпировка в зале золотистого цвета. Между вещами, действительно художественными, попадаются вещи безвкусные. В гостиной на виду расставлены карточки особ царской фамилии и министров, с надписями по адресу хозяина дома, причём все эти карточки поставлены так, что надписи читаешь невольно. <…> В соседней комнате огромный портрет Ивана Константиновича во весь рост, рисованный им самим, где он изобразил себя в расшитом мундире, обвесил себя всеми звёздами и орденами, как русскими, так и иностранными, <…> поместил сзади себя картину – вид моря, на столе поставил карточку жены, а себе придал вид какой-то особы императорской фамилии, как их изображают на официальном портрете».
При этом некоторые упрекали Айвазовского в прижимистости. Один из навестивших его в Феодосии гостей попросил на память фотографию художника с автографом, и это вызвало у живописца раздражение: «Эти карточки – просто разорение, их выходит у меня до 300 в год: это целый капитал!».
Свой девятый десяток он отпраздновал написанием картины под названием «Корабли на Феодосийском рейде. Чествование Айвазовского по случаю его 80-летия» – так велика была его слава на Черноморском побережье. «Море – это моя жизнь», – отмечал художник.
...Если позволят силы, здоровье, я буду бесконечно трудиться и искать новых и новых вдохновенных сюжетов, чтобы достичь того, чего желаю создать, 82 года заставляют меня спешить.
И. Айвазовский (из частного письма 1899 года)
***
Умер Айвазовский в 1900 году внезапно, во сне, в возрасте 82 лет. Его последняя картина «Взрыв корабля» осталась на мольберте неоконченной. Как-то его спросили: какую картину он считает наилучшей? «Ту, – ответил художник, – которая стоит на мольберте в мастерской, которую я сейчас начал писать».
Проститься с ним на улицы вышел весь город. Феодосии он оставил школу искусств, здание Музея древностей, построенные благодаря его энергии и связям железную дорогу, водопровод и морской порт. Старожилы вспоминали, что он переженил, перекрестил половину жителей города, щедро одаривая невест и новорождённых. А своей престарелой няне подарил домик отца, в котором родился сам.
Айвазовского похоронили во дворе армянской церквушки Сурб Саргис (Святого Сергея), где его когда-то крестили и венчали.
На мраморном саркофаге высечены слова на староармянском языке: «Родился смертным, оставил по себе бессмертную память».