Роман Дмитрия Данилова – 82 эпизода из жизни смертника.
Филолог Сергей Петрович – преподаватель Московского государственного университета современных искусств и культуры. Ему под 40, женат на своей коллеге, его жизнь вполне благополучна и стабильна.
Но.
Гражданин нарушил закон, вступив в сексуальные отношения со своей 20-летней студенткой, случилось это добровольно, но по закону подобное карается смертной казнью, так как совершеннолетие наступает в 21 год. Сергея Петровича, которого мы теперь зовем Серёжей, ожидает Комбинат исполнения наказаний, где приговор будет в любой момент приведён в действие. А сделает это пулемет Саша. Когда именно произойдёт казнь, Серёжа не знает. Он, как и все осужденные, живет на полном обеспечении Комбината: его комната напоминает гостиничный номер с хорошим питанием, только вот после сытного завтрака ожидается проход по Красной зоне. И кто знает, возможно, именно сегодня и сейчас Саша выстрелит тебе в спину, разорвав в клочья? Ну а если нет – тебя ждёт прогулка по дивному парку Комбината за забором. Он низкий, можно перелезть и сбежать, но тебя вернут, понимая, что твое «право на свободу» весьма условно.
Тотальная фальшь – в абсурдности приговора, сочувствии и словах, которые мусолят окружающие Серёжу люди. В Комбинате Серёжу встречает бодрый человек: «Всё хорошо. Расслабьтесь, настройтесь на лучшее». Он объясняет новичку иезуитскую философию системы: «Убийца, насильник — они уже как бы сами себя приговаривают к страшному наказанию, к нравственной смерти. Их нужно законом просто немного подтолкнуть к осознанию их проступков. Вы сможете спокойно состариться и умереть своей смертью».
«Человек сидит»
«Мы будем много наблюдать за тем, как человек сидит», – предупреждает читателя автор, нагружая разными смыслами слово «сидит». «Это будет чем-то вроде кино. На человека наставлена камера». Все верно: наставлена камера как в кино (разве может быть жизнь такой абсурдной?), и сам он в камере. И дуло пулемета.
Серёжа проходит формальную процедуру суда, на котором присутствует влюбленная в него «жертва». Это формальная процедура, после которой его ждет заселение в номер Комбината. Разумеется, в удобное время, ведь все всё понимают. К слову, оговорки эмпатичных циников-гуманистов, понимающих и поддерживающих, добивают бедолагу Серёжу. А происходит всё во имя великой цели и «чтобы никто не был убийцей», а по сути не чувствовал себя ответственным за гибель человека. Ведь у системы нет лица и имени.
О романе «Саша, привет!» говорят как об антиутопии, а он, продолжая литературную традицию, становится пронзительно своевременным. Сергей Петрович, как набоковский Цинциннат в романе «Приглашение на казнь», преподаватель. Цинциннат осужден за «гносеологическую гнусность», то есть «непрозрачность» для окружающих, непохожесть на них, а Сергей Петрович, совершив «правонарушение», становится таким же – чужим. Все понимают абсурдность ситуации: чудовищное наказание за супружескую измену со взрослой девушкой, но тем не менее принимают «систему», повторяя, что «против неё не попрешь». Вообще, у Данилова нет случайных слов – все они разворачивают метафору бездушной машины, которая перемалывает человека-винтика. Не случайно в книге часто упоминается Хармс, а сам Серёжа – специалист по русской литературе 1920–1930-х. На лекции по зуму он без восторга рассказывает студентам об образовании союза советских писателей. Однако юные коллеги его не понимают: что же плохого в организации с «едиными стандартами деятельности», пусть даже речь о писателях?!
Дмитрий Данилов. Фото: Издательство АСТ / Редакция Елены ШубинойЖивые и мёртвый
В одночасье Серёжа, став осуждённым на казнь, превращается в изгоя. Жена, мать, студенты, завкафедрой – все эти люди, еще недавно считавшие его «мужем», «сыном», «звездой факультета», записывают его в мертвецы и перестают общаться. Стена растет постепенно. Направление на смертную казнь выдает чиновник в кабинете 328 – стандартная процедура, всё равно что в поликлинике получить направление на госпитализацию. Он рассказывает, что «смертная казнь максимально гуманизирована». Люди признаются, что говорить с мертвецом больно и страшно, потому избегают Серёжу.
«Ты бы с девками, какими попало, не путался, тебя бы и не расстреливали», – заявляет мама Серёже на прощанье, и тот вспоминает «Рассказ о семи повешенных». В словах мамы сложно не услышать гулкое эхо упрека: «Сам виноват». Серёжа пишет в соцсетях о себе. Популярность растет: подписчики желают смерти, пишут гадости или, наоборот, шлют «лучи добра». Он становится популярным, а потом… «Серёжа везде заблокирован. В его распоряжении остаётся только одна соцсеть, которой он никогда не пользовался и держал её просто на всякий случай. В этой сети у него практически нет друзей. Вернее, не практически, а просто — нет».
У героя достаточно времени, чтобы присмотреться к себе, миру вокруг и прислушаться к привычным словам, которые еще вчера звучали иначе. К нему вереницей приходят визитёры: психолог, православный священник, раввин, мулла и буддистский лама. Всем им хочется поскорее получить отказ подопечного от их визитов, поскольку эти встречи сугубо формальны. Серёжа не спешит гнать гостей и жадно хватается за возможность поговорить с живым человеком, именно поэтому он так радуется, когда в парке Комбината к нему подходит социолог-волонтёр Даша. Её задача «добровольно общаться с приговорёнными к смертной казни», то есть, как верно понял Серёжа, «тыкать палочкой» обречённых – из любви к науке. По большому счету, смертник не нужен никому. Он, вычеркнутый из мира обычных, обретается между мирами: этим и тем. Единственное, что вяло волнует окружающих: правда ли его казнят, в тюрьме ли он и какие там условия. Ну а когда вопросы кончаются – о чем говорить? Человека же больше как бы нет. А он есть.
«Полная отшибленность чувств»
Страх истязает человека. То, как меняется узник в ожидании казни, Дмитрий Данилов показывает – бунт, смех жертвы и апатия. Когда Серёжа с ужасом замечает, что его «отменили», он говорит жене: «Ты так говоришь, как будто меня уже нет, как будто я уже расчеловечился». Для него быть человеком означает не просто физическое существование, но и право на эмоции и чувства, и вот в этом-то праве ему отказывают. А сам Серёжа, обречённый на Красную зону, молчание и прогулки поодиночке, постепенно отмечает у себя «полную отшибленность чувств».
Данилов пишет эскизно, набрасывая эпизоды, и слова получают гораздо больше смысла. Дмитрий Данилов написал невероятно честную книгу – страшную своей точностью. А кажущийся абсурд и дружелюбность диалогов только усиливают эффект шока. Как будто выстрелил Саша, но Серёжа – это и есть ты.
