Луиза Казатти за всю свою жизнь не заработала ни единой копейки – вернее, итальянской лиры. Она вообще не работала ни дня – за нее это сделали родители. Дед Луизы – Франц Северин Амман, уроженец австрийского городка Брегенц. В молодости он перебрался в Милан и открыл небольшую ткацкую мастерскую, которая годы спустя стала основой корпорации Амманов, объединявших около десятка текстильных фабрик по всей Италии. Франц – вернее, он сменил имя на итальянское Франческо – стал основателем и первым президентом Ассоциации итальянской хлопчатобумажной промышленности, а король Италии отметил его заслуги графским титулом. Его сын Альберто был таким же фанатичным работоголиком – с самого раннего детства наследник империи Амманов работал на ткацких фабриках, с самых низов постигая тонкости производства, потом он ездил по всей стране, заключая выгодные контракты. Лишь после смерти отца он решился заняться личной жизнью, женившись на 22-летней Лючии Бресси. Через год после свадьбы – зимой 1880 года – у супругов появилась первая дочь Франческа, а еще через год родилась и вторая девочка, нареченная при крещении Луизой Аделе Розой Марией.
Луиза Аделе Роза Мария Казатти , 1905 годОбе девочки с самого раннего детства привыкли к самой невообразимой роскоши. Зиму они проводили в Милане, где с ними занимались лучшие частные педагоги, а летом они переезжали на виллу Амалия на берегу озера Комо. Впоследствии, вспоминая свое детство, Луиза писала: «Мой отец не жалел денег на учителей, и мы, по своему времени, получили превосходное образование: мы говорили на четырех языках и в особенности владели отлично французским языком, хорошо танцевали, умели рисовать; некий профессор преподавал нам латынь… У нас были самые изысканные манеры, и нет ничего удивительного, что родители видели в нас отлично воспитанных невест».
Разумеется, Альберто Амман сделал все, чтобы приобщить дочерей к семейному бизнесу. Каждый вечер он листал с девочками популярные журналы мод и каталоги тканей – казалось, он знал все о красоте и модных платьях того времени. Конечно, он не предполагал, что дочери когда-то смогут заменить его на посту директора корпорации Амманов – все-таки на дворе стоял конец XIX века, и до победы идей феминизма было еще очень далеко. Но он хотел, чтобы дочери стали модельерами, помогали бы ему разрабатывать новые ткани, искать новые рынки сбыта.
Но семейное счастье продолжалось недолго. В 1894 году от неизвестной болезни умерла их мать Лючия. Остро переживая смерть жены, Альберто замкнулся в себе и все свое время стал проводить на работе. Порой он даже сутками не выходил из своего кабинета, совершая лишь короткие прогулки по фабрике. Это продолжалось три года, а в июле 1896 года Альберто Амман умер в возрасте 49 лет. Его дочери стали самыми богатыми итальянскими наследницами.
Заботу о семейной корпорации Амманов взял на себя двоюродный брат Альберто – Эдуардо Амман. Он взял к себе и на воспитание осиротевших девочек, которые поселились на вилле Амалия. Дядя Эдуардо был воплощением старого доброго консервативного стиля до мозга костей, такое же воспитание он стал прививать и своим детям. Но Франческе и Луизе такая жизнь казалась удушающей тюрьмой – как раз в те годы мир вспыхнул культурным и технологическим взрывом, все только и говорили, что о наступившем веке прогресса и науки. И сидеть дома под осуждающим взглядом тетушки Фанни им казалось безумно скучно. Втайне от своего дяди девочки стали играть в теннис и обучаться искусству верховой езды – в те годы эти занятия в итальянском обществе считались сугубо мужскими развлечениями. Иногда они сбегали из-под надзора в Милан, где в то время проходило множество художественных выставок и театральных премьер.
В один из таких побегов Луиза, впечатленная модными художниками, решила радикально поменять свою внешность. Она схватила ножницы и одним щелчком отрезала себе пышные косы, которые она не стригла с самого детства. Как считал ее биограф Майкл Яккарино, Луиза Амман стала первой итальянкой, решившей сделать себе короткую стрижку с челкой. Эксперимент показался Луизе очень удачными. И хотя в последующие годы она часто меняла свою внешность, но именно эта прическа стала ее фирменным знаком, с которым она не расставалась до самого конца жизни.
Другой находкой Луизы стал жемчуг. В 17 лет она, по условиям родительского завещания, получила доступ к банковскому счету отца и стала впервые в жизни распоряжаться крупными суммами. И первой ее покупкой стала длинная нитка жемчуга, которую она тут же намотала себе на шею – в точности, как у царицы Клеопатры, чье изображение она так любила рассматривать в детстве. С тех пор она никогда не расставалась с жемчужными бусами и колье. «На женщине может не быть ничего, кроме нитки жемчуга» – эти слова стали ее любимым девизом.
[caption id="attachment_3285" align="aligncenter" width="440"]
В 18 лет дядя Эдуардо решил выдать девушек замуж – тем более, что к воротам его виллы уже давно стояла целая очередь из женихов, желавших заполучить самых богатых невест Италии. И своим племянницам синьор Амман подобрал самых породистых отпрысков аристократических семей.
Вскоре старшая Франческа вышла замуж за молодого графа Падулли, капитана Королевской конной гвардии.
Младшая же Луиза оказалась обручена с 21-летним маркизом Камилло Казатти Стампа ди Сончино, выходцем из старейшего миланского рода. Правда, ничего более ценного, чем родовой титул, у Камилло не было – он получал лишь скромное жалование лейтенанта Второго кавалерийского полка и, как поговаривали светские сплетники, все время вынужден был просить денег на жизнь у своих богатых родственников.
Молодые ни на секунду не питали иллюзий относительно своего брака: это был союз по расчету. Луиза получала титул, свободу от дядюшкиного опекунства и пропуск в высшее общество, а маркиз получал миллионы Амманов. Согласитесь, разве это не ирония судьбы – среди Казатти были и знатные вельможи, и полководцы, и епископы, и даже один флибустьер, но по-настоящему этот род прославила лишь сумасбродная дочь миллионера, купившая себе эту фамилию.
Свадьба состоялась 22 июня 1900 года, и после церемонии молодожены провели медовый месяц в Париже, где как раз проходила Первая Всемирная выставка – «самое фееричное мероприятие наступающего нового века», как писали тогда газеты. В Париже они познакомились с молодым художником Полем Сезаром Эрле, который и нарисовал первый портрет маркизы. Портрет, правда, сам художник считал неоконченным: нетерпеливая Луиза никак не могла усидеть на месте в одной позе, пока Поль ее рисовал. Терпения маркизы хватило только на полчаса позирования, после чего она встала из кресла и заявила, что больше никто и ничто не заставит ее торчать на одном месте без движения. Портрет пришлось дорисовывать «по памяти». Впрочем, в такие же условия были поставлены и все остальные живописцы – маркиза обожала коллекционировать свои портреты, но терпеть не могла позировать, принимая застывшие позы.
Именно во Франции Луиза впервые ощутила, что мир вовсе не ее ограничивается пасторальной виллой или же бойким Миланом, дальше которого она еще никогда не выезжала. Вернувшись домой, на родовую виллу маркизов Казатти близ Синиселло-Бальзамо, она буквально заставила супруга купить ей роскошный лимузин «Даймлер-Бенц» и нанять шофера, который бы помогал ей путешествовать по стране. Камилло, впрочем, тоже любил путешествия – и каждый месяц молодожены переезжали из одного своего поместья в другое. С виллы Казатти они уезжали в Сан-Марино, потом – в собственный замок в Швейцарских Альпах, где они любили кататься на лыжах, а далее – в Австрию, где Камилло обожал устраивать охоту.
Помимо охоты, чета маркизов Казатти увлекалась и спиритизмом – а в ту пору оккультизм был самым модным занятием в кругах изнывающей от безделья «золотой молодежи». Тысячи молодых отпрысков аристократических семейств объединялись в спиритические кружки, проводили магические обряды и вызывали души умерших гениев прошлого, словно надеясь найти у них защиту от грядущих грозных испытаний ХХ века.
В потусторонний мир Луизу ввел младший брат ее мужа – Алессандро, будущий министр в правительстве Муссолини, который в те годы был поклонником великой Кристины Тривульцио, княгини ди Бельджойзо. Об этой женщине в XIX веке ходили легенды. Она первой ввела в моду готический стиль – черные одежды, массивные украшения из серебра и ярко-красных рубинов, волосы цвета воронова крыла, обрамляющие мертвенно-бледное лицо. И огромные глаза, которые ее любовник Альфред де Мюссе сравнивал с «ужасными очами сфинкса». Рассказывали, что у нее были сотни любовников, среди которых были и такие знаменитости, как Оноре Бальзак, Фредерик Шопен и Евгений Делакруа. Но особенно оживленные толки в обществе вызвала ее страсть к мертвому телу некоего 27-летнего Гаэтано Стельци, чью мумию якобы нашли в потайном шкафу в спальне княгини ди Бельджойзо. Полиция, взбудораженная этими слухами, начала расследование, в рамках которого было произведено вскрытие могилы Стельци, и, действительно, вместо тела покойного детективы нашли лишь деревянную куклу. Правда, полиция не смогла найти и мумию несчастного юноши, скончавшегося от чахотки, и с тех пор все поклонники оккультизма только и гадали, что именно делала синьора Тривульцио с трупом своего любовника. И члены самых разнообразных оккультных обществ обожали разыгрывать в лицах эротические сценки «оживления» мумии – причем Луиза из-за внешней схожести играла роль Тривульцио, а Алессандро – Гаэтано.
И хотя вскоре Камилло надоели все эти спиритические сеансы – он по-настоящему любил только псовую охоту и конные скачки, но Луиза всерьез прониклась мистикой. Постепенно она и сама стала ощущать себя духовной наследницей этой эксцентричной княгини – вслед за Кристиной она тоже стала носить черные шелковые платья и подкрашивать глаза красной и черной красками.
Впрочем, в те годы у Луизы появился еще один кумир, которой она старалась подражать – знаменитая Вирджиния Олдоини, любовница императора Наполеона Третьего. Эта зеленоглазая блондинка с характером настоящей стервы имела привычку посещать придворные балы и маскарады в одной лишь полупрозрачной накидке на обнаженное тело, вызывая жгучую зависть и ненависть со стороны всех остальных придворных дам, не способных, увы, похвастаться совершенным телом. «Великая куртизанка явила собой век индивидуалисток, единственной целью которых было потрясение публики, – много лет спустя писала маркиза Казатти. – И я поставила себе целью превзойти ее…»
[caption id="attachment_3302" align="aligncenter" width="441"]
Правда, до этой победы Луизе было еще далеко. К тому же она готовилась к рождению своего первого ребенка – дочери Кристины, которая появилась на свет в июле 1901 года. Имя дочери, как можно догадаться, Луиза дала в честь своей героини княгини ди Бельджойзо.
После рождения дочери супруги окончательно охладели друг к другу. Камилло все свое свободное время проводил в кругу друзей и на охоте, требуя от жены поддержания в образцовом порядке всех их особняков и имений. Луиза в ответ бунтовала и требовала равноправия. Она научилась отлично стрелять из ружья, а во время конных прогулок Луиза требовала себе самую горячую лошадь и с диким хохотом носилась по полям, пугая своей безрассудной смелостью даже опытных наездников.
Во время одной из таких прогулок она и встретила свою настоящую любовь – поэта и романиста Габриэле Д’Аннунцио.
История этого человека, чьими стараниями сумасбродная миллионерша превратилась в неувядающий символ бурной «Прекрасной эпохи» начала ХХ века, требует отдельного рассказа.
[caption id="attachment_3304" align="aligncenter" width="402"]
Отец Габриеле происходил из богатой и родовитой семьи Рапаньетта-Д’Аннунцио, которая жила в одном из самых захолустных уголков тогдашней Италии – городе Пескара в Абруццах. И, как и всякий провинциальный аристократ, глава семейства мечтал вырастить из своего наследника влиятельного столичного чиновника. Уже в 11 лет Габриеле отдали в частный колледж Чиконьини, где обучалась вся привилегированная молодежь с юга страны. Среди сокурсников Д’Аннунцио быстро завоевал славу юного денди, тратившего на духи, перчатки и шарфы почти все присылаемые из дома деньги. Успеваемость, естественно, его интересовала мало. Он еле-еле окончил колледж, твердо решив, что карьера чиновника не для него. Вместо этого он решил заняться поэзией – уже в 16 лет Габриеле выпустил за свой счет первый сборник стихотворений, который вызвал довольно неоднозначный резонанс в газетах: часть критиков писала о «восходящей звезде» итальянской культуры, другие же – яростно обличали «сладкоголосого маменькиного сынка». Но скандал словно придал Д’Аннунцио новых творческих сил – не проходит и года, как он выпускает второй сборник «Новая песнь». Причем на этот раз Габриеле уже сам позаботился о скандале, затеяв рекламный трюк в духе нынешних поп-звезд: в день появления книги в продаже он пустил слух, что автор стихов трагически погиб. Книга была тут же мгновенно раскуплена, а «воскресший» Д’Аннунцио без вступительных экзаменов был принят в Римский университет на отделение литературы и филологии. В Риме «дикарь из Абруцц», как его окрестили критики, тут же переквалифицируется в журналисты – он пишет в раздел «светской хроники» сразу для нескольких изданий, причем его заметки отличаются настолько циничным и язвительным тоном, что имя Габриеле сразу же становится известным во всех богемных салонах столицы.
Но газетные гонорары позволяют лишь кое-как сводить концы с концами. И тогда привыкший к роскошной жизни Д’Аннунцио решает жениться на богатой аристократке Марии ди Галлезе. Свадьба играется после бурного романа с бегством девушки от родителей, но Габриеле вскоре теряет интерес к Марии, предпочитая соблазнять молоденьких девушек из богемных кругов. Впрочем, Д’Аннунцио никогда не настаивал на расторжении брака. Несмотря на кучу любовниц, он прожил всю свою жизнь в браке с этой женщиной, которая родила ему троих детей.
В первые года брака Мария еще пыталась удержать своего ветреного супруга от измен. По ее просьбе репортер городской газеты написал едкий фельетон о похождениях возомнившего о себе «римского писаки». Родители Марии, прочитавшие этот рассказ, были в ярости, а взбешенный Габриеле даже вызвал коллегу по цеху на дуэль. Но поединок закончился не в пользу Д’Аннунцио, который получил серьезное ранение в голову. Местный врач зашил порез и обильно обработал рану модным тогда антисептиком – перхлоратом железа, от воздействия которого Д’Аннунцио стал абсолютно лысым, как бильярдный шар.
Еще более разозленный Габриеле уходит из дома и начинает настоящий сексуальный марафон – сначала он на глазах всего света заводит роман с известной художницей Барбарой Леони, потом – с графиней Ангуисола, которая родила писателю еще двоих детей, а от графини он ушел к самой популярной в то время итальянской актрисе Элеоноре Дузе. Каждое его любовное приключение становится поводом для новой книги, которые взахлеб начинает читать вся Европа.
К началу нового века Д’Аннунцио всерьез увлекается мистицизмом – в свете ходили слухи, что поэт пьет вино из черепа девственницы и носит туфли из человеческой кожи. Другие же рассказывали, что каждое утро обнаженный Габриеле верхом на коне купается в морском прибое, а на берегу, словно верная рабыня, их ждет красавица Дузе. Впрочем, вскоре Италию облетела другая новость: Д’Аннунцио со скандалом бросил актрису и, создав некую эзотерическую «Партию красоты», намерен завоевать власть в стране. Но увлечение политикой дорого обошлось поэту – проиграв все возможные выборы, он задолжал кредиторам огромные деньги (если считать по курсу серебра, то около 5 миллионов нынешних долларов). И тогда Д’Аннунцио решил соблазнить какую-нибудь миллионершу и решить за ее счет все финансовые проблемы. А через несколько дней он и увидел самую богатую женщину Италии Луизу Казатти, отчаянно пытавшуюся обратить на себя внимание собственного мужа.
Разумеется, поначалу Д’Аннунцио нисколько не понравился маркизе. «Этот лысый, невзрачный карлик походил на яйцо, сваренное вкрутую и установленное в подставку от яиц Фаберже», – писала она в своем дневнике. Но как мало значит первое впечатление, если в дело вступает опытный соблазнитель! «Все мои планы подойти к ней поближе были тщательно продуманы, – позже вспоминал сам Д’Аннуцио. – Я знал, как сокрушить эту крепость, затянутую с головы до пят в черные шелка…»
Первым дело Габриеле приударил за старшей сестрой Луизы – благо, в то время Франческа вместе с мужем приехала в гости на их фамильную виллу Голоред близ озера Маджиоре на севере Италии. Он пустил в ход все свои чары. «Стоило ему заговорить, как он весь преображался, – писала знаменитая Айседора Дункан, также некогда попавшая под чары писателя. – Любой собеседнице он казался почти что Аполлоном, потому что умел легко и ненавязчиво дать каждой женщине ощущение того, что она является центром вселенной».
Разумеется, едва заметив флирт, Луиза тут же испытала укол ревности и постаралась отбить Д’Аннунцио у сестры. И – попалась. Луиза и не заметила, как она полностью оказалась во власти Габриеле, который стал лепить из пресыщенной миллионерши совершенно новую женщину – властную и уверенную в себе госпожу и одновременно покорную шлюху, презиравшую все ограничения и условности великосветского этикета. Он даже дал своему творению новое имя – Кора. Это было одно из имен греческой богини Персефоны. Согласно легенде, после похищения Аидом эта непорочная богиня стала грозной повелительницей подземного царства, владычицей всех душ мертвых. Луиза пришла в восторг от своего нового имени, и с тех пор она только так себя и называла, слегка изменив это греческое имя на французский манер – «Core». Так она подписывала все официальные документы и только для газетчиков и сплетников она по-прежнему оставалась «маркизой Казатти».
Себя же Д'Аннунцио стал именовать «Ариелем» – в честь одного из ангелов в иудаизме.
Но скоро страсть захлестнула и самого соблазнителя – все его холодные расчеты оказались разом сметены под напором влюбленной маркизы. О том, чем стала для него созданная им самим Кора, можно прочитать на страницах его романа «Быть может, да, быть может, нет», в главной героине которого легко узнавалась маркиза. «Она завернулась в длинный восточный палантин из тех материй, что маг Мариано Фортуни погружает в свои красильные чаны и вынимает окрашенными в цвета грез… Ей нравилось подчеркивать свою двадцатипятилетнюю свежесть красным и черным: густо чернить веки над горящими глазами и кровенить уста киноварью… При всем при том ее хрупкость, гибкость и сладострастие были сродни творениям Микеланджело. Платья были неотделимы от нее, как зола неотделима от угольев… Всем своим существом она демонстрировала, что колдовство есть искусно внушенное помешательство».
И далее: «Она женщина удивительной красоты. Когда я спросил, с каким ощущением носит она свою гордую маску, она ответила, что ей кажется, будто, проходя, она с триумфом оставляет свой образ в самом воздухе, словно бы это гипс или воск, и таким образом увековечивает себя всюду, где бы ни побывала. В этих словах она выразила, быть может, безотчетное стремление к власти и к бессмертию, свойственное всякой красоте. Не только с каждым шагом, но и с каждым мимолетным жестом Кора оставляла свой облик в моей бессмертной душе».
Бурный роман маркизы и поэта не укрылся от внимания общества, хотя в среде итальянской аристократии адюльтер не считался чем-то из ряда вон выходящим событием. Но всех, однако, поразила наглость маркизы: в конце концов, она только что родила ребенка и тут же на глазах у всех закрутила роман – да еще с таким скандальным персонажем! В издании Ruy-Blas появилась даже карикатура, на которой Луиза была изображена в обнимку с Д'Аннунцио посреди фамильного ложа рода Казатти.
Но Камилло предпочел сделать вид, что он ничего не заметил. Прежде всего, он все-таки был аристократом и не мог себе позволить, подобно какому-то там крестьянину, на глазах всей деревни гоняться за загулявшей женой. Во-вторых, его куда больше интересовала охота, а роман его жены никак не мешал этому занятию. Луиза и так уже дала ему миллионы своего состояния и красавицу-дочку, так зачем же требовать от нее большего? Наконец, закрывая глаза на романтические похождения жены, он легализовал свои измены, которых и у него было немало.
Роман с Д'Аннунцио раскрепостил Луизу, и ее природная робость мгновенно переродилась в склонность к эпатажу. Во время празднования Рождества она дает в Милане грандиозный костюмированный Японский бал – по мотивам оперы «Мадам Баттерфляй». Затем – уже накануне Нового 1905 года – она оплачивает роскошный бал в Миланском театре Эден, который был декорирован в стиле «Божественной комедии» Данте. Партер и оркестровая яма были превращены в ад, сцена – в чистилище, а райские кущи были высажены в ложе бельэтажа, где безгранично властвовала Кора – сама властительница преисподней!
В марте 1905 года она отправилась покорять Рим, где как раз проходила карнавальная неделя. И ее явление было тут же описано во всех столичных газетах. В первый день она предстала в драгоценном костюме византийской императрицы Феодоры, и блеск ее бриллиантов слепил глаза всему свету. Во второй день она надела мантию из горностаев – даже у самого короля Италии не было подобных царских одежд. Зато на третий день она вышла в свет в чепце и игривом кружевном передничке – эдакая развратная няня, всюду сопровождаемая свитой «детей» – переодетых слуг с бутылочками молока в руках. Четвертый же день стал «золотым» – на прием к королю Италии она пришла в роскошном платье из золотой парчи.
[caption id="attachment_3306" align="aligncenter" width="500"]
После карнавала она решила остаться в Риме навсегда и купила себе огромный дом в самом центре города. По замыслу маркизы Казатти, этот особняк по роскоши должен стать самым заметным во всем Риме. У входа рабочие сооружают невиданный еще светомузыкальный фонтан, у дверей она ставит двух отлитых из чистого золота газелей. Белоснежные стены украшают венецианские зеркала, пол – черный мрамор и шкуры белых медведей. Для нее не существует мелочей – она муштрует прислугу, объясняя, как надо бесшумно ходить, как научиться понимать ее без единого слова. В довершении всего она заводит целый зверинец экзотических животных – черного мастифа, двух борзых, персидских и сиамских котов.
«Я вошла в вестибюль, отделанный в греческом стиле, и села, ожидая появления маркизы – вспоминала ее племянница Анна. – И вдруг до меня донеслось угрожающее рычание – рррр! Передо мной стоял белый бульдог. Он тоже был не на цепи, и я выбежала в соседнюю залу, устланную и увешанную медвежьими шкурами. Здесь я услышала зловещее шипение: в клетке медленно поднималась и шипела на меня огромная кобра…»
Но вскоре Рим ей быстро наскучил. К тому времени Рим был столицей Италии всего только три десятка лет: сонный и унылый городок во времена папского государства, он превратился в заповедник политиков, переполненный чиновниками всех мастей, предпринимателями, аферистами. Но Луизе хотелось вечного карнавала и общения с артистической богемой. И тогда она переезжает в Венецию – самый романтический город во всем средиземноморье, о котором ей неустанно твердил Д'Аннунцио.
И вот, мечта сбылась – она покупает старинное венецианское палаццо – дворец Веньеров, построенный прямо на берегу Большого канала. Правда, в данном случае слово «старинный» обозначало только то, что стены этого дворца были готовы рухнуть в любую минуту. И маркизе пришлось вложить в ремонт своего нового дома совершенно неимоверные деньги. Зато внутри все сверкало невероятной роскошью: канделябры из мастерской знаменитых стеклодувов, подсвеченные изнутри алебастровые вазы с цветами из слоновой кости, стаи белых павлинов и дрозды-альбиносы в роскошном саду – Луиза специально выдержала всё в чёрно-белом цвете. Она даже пошла на конфликт с городскими властями, выкрасив свою гондолу в белый цвет, вопреки городским правилам.
Еще больше пересудов вызвали ее ночных прогулки: накинув меховой палантин на голое тело, она расхаживала по площади Сан-Марко со своими гепардами в бриллиантовых ошейниках. Сзади шествовал мавр исполинского роста по имени Гарби – он нес в руках два горящих факела, освещая эту потрясающую картину для публики. Днем же маркиза предпочитала гулять с борзыми собаками в плаще из красной парчи, а верный Гарби нес сзади нее опахало из павлиньих перьев.
[caption id="attachment_3307" align="aligncenter" width="700"]
Когда же ремонт дворца Веньеров был закончен, маркиза устроила и вовсе шикарный бал-маскарад. «Она вышла к публике, лаская детеныша леопарда, примостившегося у нее на руках, – писала местная Gazzetta di Venezia. – Осмотрев гостей сквозь маленький, усыпанный бриллиантами лорнет, она пригласила всех на маскарад, который должен был состояться через несколько дней в ее дворце на берегу Большого канала… В ночь карнавала маркиза прислала гондолы с разодетыми в пух и прах гондольерами, чтобы перевезти приглашенных (человек двести) на небольшую пристань, выделенную ей по особому распоряжению городского совета… Там гостей уже ожидал оркестр. По всему периметру площади стояли на расстоянии метров десяти друг от друга черные великаны в алых шелковых одеяниях. Между ними была натянута золотая цепь, преграждавшая доступ толпе».
Подобные балы она стала устраивать каждую неделю. Вскоре «та самая Казатти» становится главной достопримечательностью Венеции, и власти позволяют маркизе устраивать празднества на главной площади города. В такие дни все окна выходящих на Сан-Марко домов сдаются любопытным горожанам в аренду – ведь на этих балах присутствовали все знаменитости начала века.
[caption id="attachment_3286" align="aligncenter" width="532"]
К этим тратам следует добавить еще и проснувшуюся страсть Луизы к собственным портретам. Всем знакомым художникам она заказывает свой портрет, собрав их за все время своей светской жизни более 140 штук. Она собирает вокруг себя целый круг художников, известных и неизвестных, которые в ее лице вдруг обретают щедрого мецената. В число этих живописцев входит и известнейший русский театральный художник Лев Бакст, который изготовил для маркизы около 4 тысяч костюмов, породив тем самым в Европе настоящую моду на «варварский Восток». Помимо Бакста, гостями венецианского палаццо маркизы были и другие русские деятели искусства – здесь часто гостил знаменитый Сергей Дягилев, Александр Бенуа.
Естественно, вслед за художниками и актерами к маркизе потянулись и прихлебатели всех мастей. Днем и ночью ее дворец был окружен толпами льстецов и попрошаек, готовых каждую секунду петь хвалебные гимны «королеве света» и «госпоже Венеции» – известно, что за удачно сказанный комплимент маркиза могла запросто подарить массивный золотой перстень с бриллиантом. Стоимость этих вещей для нее не имела никакого значения.
Правда, вот в покои ее дворца попасть удавалось далеко не каждому. В повседневной жизни маркиза предпочитала общество восковых кукол в стиле экспонатов музея Мадам Тюссо. Например, специально для Казатти была изготовлена восковая фигура баронессы Марии Вечеры, которую в 1889 году застрелил ее возлюбленный принц Рудольф, сын императора Франца Иосифа I. Восковая Мария сидела за обеденным столом, и маркиза Казатти довольно часто с ней разговаривала. В других комнатах были расставлены восковые копии самой маркизы Казатти, которая строго требовала от всех своих немногочисленных гостей, чтобы они тоже запросто общались с манекенами. Поэт Жан Кокто, часто бывавший в гостях маркизы, на все вопросы об этих беседах отвечал уклончиво: «Мне довелось узнать странности маркизы. И я отдаю предпочтение им перед модным лоском и хорошим тоном, которые возводят вчерашний дурной тон на пьедестал, ибо не заключают в себе никакой тайны, никакой значимости».
Но Венецианские карнавалы длились недолго. В 1911 году Д’Аннунцио уговаривает Кору перебраться в Париж – именно там бурлит настоящая жизнь. Кора сначала не соглашается – ей очень нравится в Венеции, здесь она королева бала и хозяйка города. Но Габриеле все равно уезжает во Францию, а вскоре Луиза узнает, что он там основал целый гарем. И Кора уезжает из Венеции, понимая, что теперь ее отношения с Габриелем навсегда изменились. Она вынуждена терпеть не только его многочисленных любовниц, но и увлечение авиацией и кинематографом – по сути, он стал первым литератором того времени, кто получил контракт на написание сценария художественного фильма. И он предлагает снять воистину 6-часовую эпическую картину «Кабирия». В этом псевдоисторическом фильме из жизни Древнего Рима все было задумано и исполнено с небывалым размахом: битвы гладиаторов, египетские пирамиды, извержение Этны – и все это без каких-либо компьютерных спецэффектов! Кроме того, он ставит драму «Мученичество св. Себастьяна» – с музыкой Дебюсси, декорациями Бакста и лесбиянкой Идой Рубинштейн в главной роли. Скандал вышел такой, что разгневанный Ватикан за глумление над христианским святым отлучил Д’Аннунцио от церкви.
А вот для самой Коры в его жизни оставалось все меньше и меньше места.
Она купила себе в предместье Парижа новый особняк Пале-Роз, выстроенный из розового мрамора – раньше там жил граф Робер де Монтескью. В своем новом дворце она покрывает стены трех залов листами старинного сусального золота – в первом зале расположена ее библиотека книг по оккультным наукам, во втором – коллекция ее портретов, в третьем – свой собственный «гарем». Любовников она теперь отбирает на специальных костюмированных балах, куда все мужчины должны были приходить, переодевшись в женское платье, а дамы, соответственно, в мужское.
[caption id="attachment_3288" align="aligncenter" width="581"]
«Мужчины не очень любили эти дни превращений, – писала скульптор Екатерина Барятинская. – Большинство были в самом дурном расположении духа, потому что они чувствовали, что они были безобразны в своих нарядах; женщины большею частью казались маленькими, невзрачными мальчишками. Хороша в мужском костюме была только сама маркиза… Она неизменно являлась на бал с крепкой тростью, из золотого набалдашника которой в разгар банкета наливала себе крепчайший абсент».
Впрочем, довольно часто она выходила к своим гостям и без всякого костюма, «когда на хозяйке вечера не было ничего, кроме ручной змеи».
Начало Первой мировой войны запомнилось Луизе тремя событиями. Во-первых, ее бросил муж Камилло – он отказался приезжать в Париж и переселился в их дворец в Рим, где некоторое время он даже сотрудничал с режимом Муссолини. Больше она его с тех пор и не видела – вплоть до того момента, как в 1924 году ей вручили официальные документы о разводе.
Сама процедура развода прошла через адвокатов, и ее не очень-то заботило, сколько денег отсудит у нее маркиз – ну, миллионом больше, миллионом меньше, какая разница?! Главное, что ее дочь Кристина остается вместе с ней. Хотя слово «осталась» не совсем верное… Пока Луиза развлекалась, Кристина воспитывалась в строгом римско-католическом монастыре, потом поступила в Оксфордский университет на факультет искусствоведения, который она, впрочем, так и не окончила.
Через много лет Луиза Казатти узнает, что в 1927 году некая женщина (ее имя, увы, не сохранилось в истории) родила от ее Камилло внебрачного сына, которого маркиз признает своим наследником Камилло-младшим. После смерти отца в 1946 году Камилло-младший унаследует его миллионы и страсть к охоте. В 1970 году он заставит заговорить о себе всю Италию, когда на фамильной вилле Казатти он расстреляет в упор свою жену – бывшую порнозвезду Анну Фалларино и ее молодого любовника Массимо, а затем и сам покончит жизнь самоубийством. Фамильная Вилла Казатти придет в запустение, пока ее через несколько лет не купит начинающий политик Сильвио Берлускони.
Второе событие было куда более существенным – ее бросил и Д’Аннунцио, который с началом Первой мировой войны отправился воевать против Австрии. Сначала он записался добровольцем на итальянский флот, в эскадру торпедных катеров, а к концу лета, несмотря на свои 52 года, перешел в авиацию. Воевал он азартно, причем его отдельные операции навсегда вошли в историю войн – к примеру, в августе 1918 года он совершил бомбардировку Вены, став, таким образом, первым в истории летчиком, сбросившим бомбы на столицу государства-противника.
После окончания войны Д’Аннунцио вновь начал политическую деятельность как лидер партии «арданте» – ветеранов. Именно он впервые скопировал приветственный жест легионеров Древнего Рима – тот самый, который позднее стал использовать Муссолини, а за ним – и Гитлер. Осенью того же года он совершил переворот в городе Фиуме (ныне это хорватская Риека) и провозгласил там республику Регентство Фиуме. Республика, впрочем, просуществовала недолго – через полгода правительственные войска перехватили контроль над городом, но Д’Аннунцио решил остаться в стране и объединил свои усилия с Муссолини. В марте 1930 года он написал своей Коре последнее письмо: «Теперь, моя несравненная Кора, вы живете как божество в моих фантазиях. Я знаю, ощущая руками пустоту, я обречен вечно любить вас более остро, чем прежде, ибо я чувствую ваше постоянное присутствие в каждой капле моей горькой тоски…»
В-третьих, оставшись одна в Париже, маркиза Казатти поняла, что сначала с полок магазинов исчез ее любимый сорт шампанского, а затем вообще все кардинально изменилось. Однажды она решила развлечь себя небольшой прогулкой по бульвару Сен-Дени – надев, как всегда, парик с бараньими рогами. С собой же она взяла небольшого черного крокодила, которого она вела на поводке. Но парижане, вопреки ее ожиданиям, больше не приветствовали «королеву света» – напротив, толпа встретила ее ругательствами, тухлыми яйцами и помидорами. Досталось и несчастному крокодилу.
И оскорбленная в лучших чувствах Кора решила отложить свои перформансы до лучших времен. Единственное, что она себе позволяла – это ходить в оперу в прозрачном платье и в высоком тюрбане с плюмажом из страусиных перьев, но разве это было похоже на эпатаж?!
Единственное, что как-то скрашивало ее безрадостное существование – это ее роман с художником Кесом ван Донгеном, который создал серию портретов Казатти. Отношения, впрочем, не сложились – Ван Донген то уходил от маркизы, то вновь возвращался и на коленях просил прощения, то снова исчезал… Видимо, в один из таких перерывов Луиза поняла, что ничего из этого романа не выйдет, и дала художнику отставку.
Уже после окончания войны маркиза Казатти попыталась вновь громко напомнить о себе и вернуться к прежней жизни в стиле довоенной «Прекрасной Эпохи». Cначала она отправилась за океан в Нью-Йорк, где познакомилась со знаменитым газетным магнатом Уильямом Рандольфом Херстом. Говорят, она даже хотела женить Херста на себе, но почему-то до свадьбы дело так и не дошло. Простоватая Америка не понравилась изнеженной куртуазной бунтарке – там ей просто нечего было делать. И она вернулась домой.
В 1924 году она попыталась было возродить в Париже скандальную драму Д’Аннунцио «Мученичество св. Себастьяна», но только теперь роль святого великомученика должна была играть она сама! Специально для этого она сделала себе электрифицированный костюм – эдакие доспехи, утыканные «стрелами», на конце которых располагалось по лампочке. Но едва костюм включили в розетку, случилось короткое замыкание, и вместо того, чтобы вспыхнуть тысячами звезд, маркиза получила электрический шок и опрокинулась навзничь. В итоге премьеру пришлось перенести. Зато во второй раз маскарадный костюм был изготовлен по эскизу самого Пабло Пикассо – это было сооружение в духе кубизма, где на проволочном каркасе были закреплены сотни лампочек. Но, увы, слишком объемный костюм, напоминающий дирижабль, никак не пролезал в дверь. Маркиза рванулась что есть мочи, провод запутался и Казатти вновь ударило током – причем на этот раз только чудо спасло ее от смерти.
Но настоящее фиаско маркизы наступило в 1927 году, когда Луиза Казатти стала организатором ежемесячных балов, которые проводились в ее новом особняке Пале-Роз, принадлежавшем до нее поэту Роберу де Монтескью. И если майский бал, посвященный магической Золотой розе, прошел очень успешно, то вот июньский прием в честь графа Калиостро обернулся настоящей катастрофой. «Прием воистину поражал великолепием, – вспоминала писательница Мэри Дести. – Мы прибыли около полуночи в страшное ненастье. Нам показалось, перед нами возникло сказочное видение. Дом был окружен вереницей крохотных электрических лампочек… По тропинкам сновали лакеи в роскошных, шитых золотом камзолах, атласных штанах и шелковых чулках. Но действо развернули вспять сами силы природы, началась такая гроза, что молния, казалось, вот-вот спалит всех присутствующих. Возникла жуткая паника, и гости в ужасе стали разбегаться во все стороны прямо по потокам воды, да еще и поливаемые сверху. Все смешалось: костюмы, кринолины, парики, грим растекался по их лицам ручьями...»
После бала маркиза Казатти с ужасом обнаружила, что ее деньги вдруг закончились – что, надо полагать, было естественно, ведь Луиза в своей жизни не работала ни одного дня, бездумно прожигая родительское наследство. И вот, чтобы расплатиться по долгам, она была даже вынуждена сдать в аренду свое венецианское палаццо – немыслимый шаг для маркизы Коры, привыкшей сорить деньгами направо и налево.
Но даже первые признаки дефолта не заставили Луизу одуматься. Она стала брать деньги в долг, и ей охотно давали, ибо любой банкир знал, что имения Казатти разбросаны по всей Европе. Наконец, в 1930 году разразилась настоящая катастрофа – маркизу объявили банкротом. Ее долг превышал 25 миллионов долларов.
Чтобы хоть как-то расплатиться с долгами, судебные приставы конфисковали все имущество графини. С молотка пошел ее дворец в Венеции, ее особняк Пале-Роз, вилла Амалия. (Интересно, что венецианский дворец маркизы приобрела известная галеристка Пегги Гугеннхейм, и сегодня в этом палаццо располагается музей «The Peggy Guggenheim Collection», где собрано европейское искусство начала ХХ века, причем часть этих работ тоже была куплена маркизой.)
На продажу была даже выставлена коллекция из 140 ее портретов, которыми Луиза дорожила больше всего. В тот же день она написала Д’Аннунцио письмо, в котором просила прислать немного денег – ну, хотя бы десять миллионов, чтобы выкупить портреты. Это письмо осталось без ответа – впервые в жизни Габриеле не смог найти слов для женщины.
Письма к бывшему мужу и к родственникам Амманам с требованием поделиться миллионами также остались без ответа. Впрочем, было бы довольно странно рассчитывать на их помощь, ведь Луиза не хотела с ними общаться более двух десятилетий.
Единственным человеком, кто не отвернулся от маркизы, стала ее дочь Кристина, крайне удачно вышедшая замуж. Ее отец Камилло, часто бывавший в Англии, куда он приезжал охотиться на лис – а это традиционное развлечение британских аристократов, познакомил Кристину с Фрэнсисом Джоном Кларенсом Уэстерном Плантагенетом, виконтом Гастингса. Правда, родители жениха были категорически против этого брака – они всерьез опасались, что характер этой «придурочной ведьмы Казатти» может передаться по наследству и ее дочери. Но молодой Фрэнсис (назовем его так для краткости) души не чаял в молодой маркизе, а после того, как Кристина родила дочь Мурею, он согласился приютить у себя и тещу.
Последние 27 лет жизни маркиза Казатти прожила в Лондоне на деньги своего зятя. Сначала она арендовала огромный дом в центре города, где продолжала собирать вокруг себя на вечеринки знакомых художников – естественно, без прежнего размаха. Ее любовником на какое-то время становится известный английский художник Огастес Джон, которого она, как и прежде, встречает в красном бархатном плаще на голое тело, лежа на старой тахте, застеленной вытертой леопардовой шкурой. Для нее самым главным в жизни по-прежнему оставалось чувство стиля. «Внешность маркизы с годами становилась всё более шокирующей, – вспоминал Джон. – Оттенок пудры был всё более мертвенным, слой грима под глазами – все толще. На веки Луиза накладывала индийскую тушь и наклеивала тонкие полоски чёрного бархата. Длина её накладных ресниц год от года увеличивалась; пламенные губы могли поспорить с геенной огненной, откуда она, по мнению многих, и появилась».
В 1953 году последовал новый удар – в возрасте 52 лет скончалась ее дочь Кристина. На похороны Луиза не пошла – она ненавидела похороны и просто не могла видеть ее мертвой.
После смерти Кристины поток денежного содержания стремительно иссяк. Маркиза была вынуждена съехать из особняка и переселиться в маленькую однокомнатную квартирку над универсамом «Херродз» на улице Бофор-Гарденс. Здесь она целиком выключила себя из мира, интересуясь лишь спиритизмом и составлением из старых журналов коллажей. Круг общения она также сократила до минимума: к ней в гости заходили только внучка Мурея и бывший гостиничный швейцар Сидни – третий человек был необходим для обряда гадания. Именно за этим своим любимым занятием она и умерла 1 июня 1957 года.
На ее похоронах присутствовало всего шесть человек. Как писали ее биографы Скот Д. Райерссон и Майкл Орландо Яккарино, некогда самая богатая женщина Европы оставила в наследство лишь старый матрас, набитый конским волосом, сломанные часы с кукушкой да хрустальный шар, который она использовала во время спиритических сеансов.
