Задумывалась она больше года назад, а, открывшись сейчас, оказалась невероятно актуальной. Выставка, художником которой стал Эмиль Капелюш, говорит образным языком о свободе, чести и достоинстве, умении творить, несмотря на обстоятельства.
Капелюш – театральный художник, мыслящий образами, создающий и формирующий пространство. Поэтому «Эрика берёт четыре копии» – не только цитата из песни Александра Галича, а возможность каждому посетителю сесть за пишущую машинку – «Эрику» ли, «Ундервуд» – и напечатать что-то своё, свой текст с помощью забытой технологии, стуча по клавишам, пробивая ленту… В выставочном пространстве таких мест несколько – уединённых, затянутых, как копиркой, тёмной тканью, с голой лампочкой, с пишущими машинками на столах.
***
Давай расстанемся, мой друг,
без слёз и без истерик.
Была ты лучшей из подруг
и несомненно лучшею из «Эрик».
Закованная в алый свой вельвет,
чужим столам рабочим ты награда.
Теперь «прощай» ты скажешь мне в ответ
последней точкой строчечного ряда.
Так писал в 1974 году поэт Евгений Вензель, печатавшийся в самиздате и зарабатывавший на жизнь перепечаткой текстов.
Сейчас на выставке машинки стучат и стучат – люди разных возрастов сидят в этих уединённых чёрных кабинетах и печатают, а сотрудницы музея едва успевают менять ленту и копирку. Копирку, кстати, пришлось искать специально и закупать – сейчас её практически нигде не используют, кроме разве что при оформлении передач арестованным, когда содержимое каждой надо описывать в двух экземплярах под копирку…
Фото: Галина АртеменкоЭта выставка с самого начала не претендовала на всеобъемлющий охват, на попытку дать развёрнутый портрет явления самиздата. Она – дань памяти, выстраивание диалога с прошлым и настоящим, она – оммаж самиздату, завораживающее путешествие в прошлое, которое не отпускает.
Кроме «чёрных кабинетов» здесь есть возможность завести старый проигрыватель и услышать музыку тех лет – коллекция пластинок здесь же. В буквальном смысле из утюга – старого утюга советских времён – несётся бодрый голос Севы Новгородцева, ведь «есть привычка на Руси ночью слушать Би-Би-Си», а утюг – это так, шутка такая, попробуй-ка в те годы услышать даже из обычного радио Севу!
А под потолком выставочного зала мерно раскачиваются «пластинки на костях» – в одной из частных коллекций сохранились записи на рентгеновских снимках. Здесь есть «красная комната», где в полутьме старый фотоувеличитель, чугунная ванна, сохнущие плёнки и перефотографированные книги, которые просто так было не достать. Здесь «уголок Битлз» – экспонаты для него предоставил «Музей Битлз Коли Васина» с Пушкинской, 10.
На выставке довольно большая «Ленинградская стена»: лица, десятки лиц тех, кто создавал на невских берегах «Сумерки», «Часы», «Обводный канал» и другие самиздатские вольные неподцензурные альманахи поэзии и прозы. На открытие выставки «Эрика берёт четыре копии» пришли некоторые из тех, чьи молодые фото запечатлены на «Ленинградской стене».
Фото: Галина АртеменкоВячеслав Долинин, прозаик и общественный деятель, начинал своё знакомство с самиздатом с перепечатывания поэзии Серебряного века в 1960-х годах, ещё будучи студентом техникума: «У меня были приятели, увлекавшиеся поэзией первой трети XX века, причём некоторые тексты Серебряного века можно было купить в букинистических магазинах, и даже мы со скромными стипендиями могли себе это позволить иногда». Распространять самиздат Долинин начал после процесса над Иосифом Бродским: «Стенограмма процесса тогда звучала очень сильно, она звучала саморазоблачением режима».
Долинин вспоминает: когда издавал вместе с Ростиславом Евдокимовым «Информационный бюллетень» Свободного межпрофессионального объединения трудящихся, то соблюдал конспирацию – никаких обсуждений вслух и звонков по телефону, только пишешь на бумаге, а потом сжигаешь листочки. Вячеслав Долинин создавал и распространял политический и правозащитный самиздат: «Меня в конечном итоге посадили (Долинин в 1982 году получил пять лет лагерей и два года ссылки «за антисоветскую агитацию и пропаганду». – прим. авт.). Срок свой я не досидел до конца – началась горбачёвская перестройка, и я через пять лет вернулся в Ленинград».
Вернувшись, Долинин сразу же включился в издание демократических самиздатских бюллетеней, а в 1990 году, когда был принят Закон «О печати», необходимость в самиздате отпала. «Наступило время свободы печати, – вспоминает Долинин. – Оно оказалось не слишком продолжительным, постепенно эта свобода сжималась».
На «Ленинградской стене» фото молодого Долинина: застывший взгляд, строгий костюм резко контрастируют с фотографиями других героев самиздата – лохматых и бородатых молодых людей в растянутых свитерах. Долинин поясняет, что его фото – времён пермского лагеря перед этапом в ссылку: «На всех был один-единственный пиджак, белая рубашка и галстук, и вот всех зэков фотографировали по очереди на фоне белой простыни».
Фото: Галина АртеменкоВ 2003-м году в Петербурге крошечным тиражом в 500 экземпляров выйдет книга Вячеслава Долинина и Дмитрия Северюхина «Преодоление немоты. Ленинградский самиздат в контексте независимого культурного движения 1953–1991». «Эпоха самиздата ушла в историю, оставив нам в наследство уникальный опыт свободного слова, звучавшего вопреки навязанной официозом немоте, – писали авторы в 2003 году. – Преодоление немоты оплачено дорогой ценой. Несколько поколений литераторов, мечтавших обрести читателя, были отлучены от типографского станка. Далеко не всем довелось дожить до издания своих книг, выйти из подполья, получить общественное признание…».
Поэт Елена Пудовкина пришла на открытие выставки вместе с поэтом Сергеем Стратановским, который вместе с Кириллом Бутыриным в 1981 году создал в Ленинграде самиздатский журнал «Обводный канал». Пудовкина говорит, что ей самой и близким по духу людям самиздат дал возможность очертить свой круг – поэтов, писателей, читателей. Елена вспоминает, как её преследовал КГБ, как пришлось уйти работать в котельную, не надеясь на официальные публикации, но обретя свободу писать то, что хочется.
Поэт Елена Пудовкина и поэт Сергей Стратановский. Фото: Галина АртеменкоФото молодого поэта Бориса Лихтенфельда тоже есть среди других портретов на «Ленинградской стене» выставки. А вот и нынешний седовласый Лихтенфельд. Он пришёл на выставку с самиздатскими тетрадками, издаваемыми поэтом Юлией Вознесенской. Борис показывает на фото Юлии: «Тут она незадолго до ареста». Лихтенфельд вспоминает годы работы в котельной на Мойке вместе с поэтами Владимиром Эрлем и Владимиром Хананом: «У нас была котельная хорошая – котельная Центрального телефонного узла, в центре города, на Мойке, как раз при нашей там работе организовывался в Ленинграде “Клуб 81” (официальное название клуба – “Литературно-творческое объединение “Клуб-81” при Ленинградском отделении Союза советских писателей” – прим. авт.), и было много страстей – вступать туда или нет. Сергей Стратановский и Борис Иванов (издатель альманаха “Часы”) приходили к нам в котельную уговаривать неуступчивых Эрля с Хананом».
Поэт Борис Лихтенфельд. Фото: Галина АртеменкоИрине Савельевне Вербловской 91 год. Она вглядывается в один из экспонатов – старую папку с завязками, на которой написано «Револьт Пименов. «Как я искал шпиона Рейли». На папке дата – март 1968 года. Револьт Пименов – математик, литератор и диссидент – в этом тексте высказывал версии судьбы известного авантюриста начала XX века. Пименов был гражданским мужем Вербловской. А она стала узницей ГУЛАГа, пять лет отсидев в тюрьме и лагере за «соучастие в антисоветской агитации» совместно с Револьтом. Ирина Вербловская вспоминает, что много читала самиздат, но у себя после освобождения из лагеря старалась не хранить, потому что была «у власти на мушке». Ирина Савельевна стала известным краеведом, экскурсоводом, исследовательницей творчества Ахматовой. И Вербловская, помнящая бараки ГУЛАГа, утверждает, что тема самиздата сейчас не исчерпала себя, наше недавнее прошлое никуда не делось, оно с нами.
В одном из «чёрных кабинетов» над пишущей машинкой на листочке читаем строки Геннадия Шпаликова:
На языке родных осин,
На «Эрике» – тем паче –
Стучи, чтоб каждый сукин сын
Духовно стал богаче…
Выставка «Эрика берёт четыре копии» в петербургском Музее Анны Ахматовой в Фонтанном доме продлится до 11 декабря.
