Ничто не ново под луной, особенно когда речь заходит о спорах между украинцами и русскими. За 360 лет, минувших после подписания Переяславской Рады, чего только не было между родственными народами: и братская любовь, и жгучая ненависть, и зависть, и национальные комплексы, и политические ошибки. Ещё более непросто происходило объединение России и Украины, и этот союз навсегда изменил оба народа. Поэтому и нет ничего удивительного в том, что раз за разом русские и украинцы преодолевали в себе все обиды и комплексы и находили силы и причины для того, чтобы держаться вместе.
Яркий тому пример – история главного символа свободолюбивого украинского духа кошевого атамана запорожцев Ивана Серко, главного героя всем известного полотна Ильи Репина «Запорожцы пишут письмо турецкому султану».
* * *
1676 год выдался жарким не только потому, что безжалостное солнце, казалось, решило навсегда выжечь небесным огнём всё Дикое поле – необъятные причерноморские степи между Доном и Днестром, где вот уже который год шла вечная война «всех против всех». Тревожные вести приходили и с севера: в Москве, рассказывали купцы, старый царь умер, а трон перешёл к несмышлёному мальчишке, за спиной которого боярские кланы открыто готовились к новому переделу власти... И жаркие душные июльские дни всё больше и больше напоминали затишье перед бурей, грозившей затопить весь мир бурлящими потоками крови...
Атаман, задумчиво пожевав мундштук своей старой трубки, нахмурился: казаки ждали, и надо было что-то решать. Наконец он весело хлопнул писаря по спине:
– А ну-ка, Грицко, пиши так: «Ты, султан, чорт турецкий, и проклятого чорта брат и товарищ, и самого Люцеферя секретарь!».
Стоявшие вокруг казаки взорвались дружным хохотом. Смеялся и раненый атаман Гаврило Полтавский, и его брат Игнат Остроух, даже вечно угрюмый куренной Опанас Бондар и тот заулыбался, обнажив щербатый рот и мелкие осколки зубов, выбитых тяжёлой шляхетской саблей. Громче же всех заливался смехом дядька Голота, хлопая себя от восторга по необъятному животу и вытирая рукавом выступившие на глазах слёзы. Но атаман, выпустив струйку дыма, невозмутимо продолжил:
– Пиши дальше, Грицко: «Какой ты к чорту лысому лыцарь, коли даже голой сракой ежака не прибьёшь!».
Тут уж весь казачий круг задохнулся от хохота: ну атаман, ну даёт!..
* * *
Посмотрите в самый центр картины: вот он, кошевой атаман Иван Дмитриевич Серко, главный герой всего сюжета. Непобедимый Урус-шайтан, проклятие детей и матерей Бахчисарая, враг Польши и всей католической церкви. Личность настолько легендарная, что и сегодня историкам, рассказывающим о походах славного атамана, порой совершенно невозможно отделить реальность от вымысла и сказки.
И на картине Репина мы видим придуманный портрет атамана, ведь Илья Ефимович не знал, как на самом деле выглядел Иван Серко. Поэтому на картине Репин изобразил киевского генерал-губернатора Михаила Ивановича Драгомирова – героя Русско-турецкой войны, круглобокого весельчака и балагура, о котором даже в Петербурге травили байки. Самая известная из них рассказывала о том, как Драгомиров, запамятовав про именины императора Александра III, с трёхдневным опозданием послал государю поздравительную телеграмму: «Третий день пьём здоровье Вашего Величества!». В общем, Репин не зря решил одеть на голову генерала Драгомирова стрелецкую шапку-мурмолку и представить его в образе лихого казачьего атамана-хитрована.
Рядом расположились не менее известные в то время люди. Например, писарь – это историк Дмитрий Яворницкий, автор многих трудов по истории казачества. За столом сидит Константин Белоновский, педагог Екатеринославской народной школы, приятель Репина. Художник изобразил его в виде голого по пояс заядлого картёжника: в те времена шулеры специально снимали с себя рубашки, чтобы показать, что в рукавах нет спрятанных краплёных карт.
Рядом – князь Георгий Алекссев, обер-гофмейстер двора его величества и предводитель дворянства Екатеринославской губернии, автор трудов по нумизматике. Репин, увидев его уникальные затылок и лысину, загорелся желанием запечатлеть их, однако Алексеев позировать не соглашался. Яворницкий, пригласив Алексеева посмотреть свою коллекцию монет, тихо посадил художника сзади, и тот быстро зарисовал обер-гофмейстера в нужном ракурсе.
Смеющийся толстяк – известный журналист Владимир Гиляровский, уроженец Вологодской губернии, автор очерков об истории Москвы.
Рядом с ним стоит солист Петербургского Мариинского театра Фёдор Стравинский, отец композитора Игоря Стравинского.
Чуть поодаль – поляк Иван Ционглинский, преподаватель питерской рисовальной школы Императорского общества поощрения художеств.
С другого края стоят одесский художник Николай Кузнецов, шутник и силач, академик Академии художеств, профессор, грек по национальности. Молодой красавчик – внучатый племянник композитора Михаила Глинки. Эта парочка, Глинка с Кузнецовым, по замыслу художника должны были представлять собой хрестоматийных Андрия и Остапа.
Далее – уроженец Пермского края писатель Дмитрий Мамин-Сибиряк, профессор Петербургской консерватории Александр Рубец, а также князь Василий Тарновский, предводитель дворянства Нежинского уезда Черниговской губернии.
Собственно, это было своеобразное «ноу-хау» художников той эпохи: собирая на таких коллективных портретах известных людей, живописцы подогревали интерес публики к картинам. И повышали цену за полотно.
Возможно, нынешним украинским националистам, превратившим репинских «Запорожцев» в символ новой украинской ксенофобии, будет крайне неприятно узнать, что среди изображённых людей только один человек относил себя – даже не к украинцам, а к малороссам.
Это был историк Дмитрий Яворницкий, который среди знакомых университетских преподавателей обладал репутацией «украинофила» и «южнорусского сепаратиста». Сам Яворницкий эти обвинения отрицал:
– И не думал и не думаю быть сепаратистом, – писал он. – Люблю клочок земли! Люблю потому, что не нахожу нигде другого утешения, люблю потому, что там есть широкий простор для моей раздольной натуры, люблю потому, что в чистых речных водах своей Украйны вижу печальный образ своей особы... Так разве это сепаратизм?!
На него даже написали донос жандармам, но Яворницкий был полностью оправдан.
* * *
Много лет спустя – в 50-е годы прошлого века – при строительстве Каховского водохранилища строители вскрыли могилу атамана Серко и передали найденные останки в Москву, в мастерскую известного академика Герасимова, занимавшегося реконструкцией портретов исторических личностей по их черепам и костным останкам. И выяснилось, что реальный Иван Серко не имел ничего общего с широко распространённым типажом казака «а-ля Тарас Бульба». Вместо упитанного толстячка перед учёными предстал поджарый двухметровый атлет нордического типа – примерно так же мог выглядеть варяжский конунг Рюрик или сам князь Святослав.
Настоящий Иван Дмитриевич Серко родился близ Винницы в Подолье. Тогда эти земли входили в состав Речи Посполитой. В каком году родился Серко, кто были его родители, во сколько лет он выступил на историческое поприще – это остается неизвестным. Впрочем, в некоторых дошедших до нашего времени письмах к Серко, написанных от имени польского короля Яна Собеского, казачий атаман называется «уродзоным», то есть «рождённым шляхтичем», из чего можно заключить, что Серко родом был из мелкопоместного православного дворянства. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, ведь выходцами из шляхетских родов были многие известные казаки: Вишневецкий, Наливайко, Сагайдачный, Хмельницкий, Выговский и Мазепа.
Впервые в исторических документах фамилия Серко появляется в 1644 году, когда атаман Богдан Хмельницкий подписал с послом Франции графом де Брежи договор о найме 2,5 тысячи казаков из Войска Запорожского в армию Людовика II де Бурбон, принца де Конде, который собирался воевать против Испании. В договоре фигурировали имена ещё двух атаманов: Золотаренко и Серко. И вот в октябре 1645 года казаки прибыли во французский порт Кале, а уже в 1646 году запорожцы участвовали в осаде крепости Дюнкерк (интересный момент: в осаде Дюнкерка принимал участие и граф Шарль д’Артаньян, исторический прототип героя знаменитого романа А. Дюма).
Кто знает, возможно, Серко мог бы и дальше продолжить карьеру командира первого «иностранного легиона» на службе французского короля, но тут на Украине вспыхнуло восстание Богдана Хмельницкого против польских магнатов. И атаман Серко поспешил домой.
Это был поворотный момент всей украинской и русской истории.
Собственно, это уже было не первое восстание казаков против польских магнатов, проводивших, говоря современным языком, рейдерские захваты земли. Только в начале XVII века в Речи Посполитой зафиксировано пять крупных восстаний, которые были жестоко подавлены поляками.
Поводом к началу этого восстания стало новое проявление магнатского беспредела. Агенты олигарха их города отняли у реестрового полковника Богдана Хмельницкого хутор Суботов, убили его десятилетнего сына и увезли женщину, с которой он жил после смерти жены. Хмельницкий начал искать суда и управы на эти бесчинства, но польские судьи нашли, что он не был обвенчан должным образом, да и нужных документов на владения Суботовым не имел. Затем Хмельницкий как «подстрекатель» был брошен в тюрьму, из которой его и освободили друзья. Личное обращение к польскому королю оказалось безуспешным. Как говорит легенда, король так ответил полковнику: «У тебя есть твоя сабля…».
Дескать, твои проблемы, как хочешь – так и решай.
Хмельницкий отправился на острова ниже Запорожской Сечи, за границу владений Польши, где быстро собрал отряд казаков. В том числе к нему присоединился и атаман Серко.
Когда же Хмельницкий осознал, что выжить «в одиночку» в Европе XVII века практически невозможно, он и написал письмо русскому царю Алексею Михайловичу: «В чом упевняем ваше царское величество, если би била на то воля Божая, а поспех твуй царский зараз, не бавячися, на панство тое наступати, а ми зо всим Войском Запорозким услужить вашой царской велможности готовисмо, до которогосмо з найнижшими услугами своими яко найпилне ся отдаемо».
Это был абсолютный расчёт, построенный на знании экономических, международных и внутриукраинских реалий того времени. К тому же ни один другой союз не давал Украине гарантий сохранения религии и языка, равноправной культурной жизни. Впрочем, решение о воссоединении непросто принималось и в России: союз с казаками грозил стране новой войной как с турками, контролировавшими Правобережье Днепра, так и с сильной Речью Посполитой, а ведь всего несколько десятилетий назад польский гарнизон стоял в Москве. Поэтому неудивительно, что для обсуждения предложения Хмельницкого в Москве дважды собирались Земские соборы – представительные органы той эпохи. И на соборе 1653 года был дан чёткий ответ на обращение Богдана Хмельницкого и Запорожского войска.
* * *
Но вернёмся к нашему славному атаману Серко.
Воевал Иван Дмитриевич отлично, и после заключения в 1654 году Переяславского договора о вечном союзе Украины и России он был пожалован от русского царя воинским званием полковника.
Как русский полковник Серко организовал несколько рейдов на ногайцев – вассалов Крымского хана Мехмеда IV Гирея, которые проживали в Причерноморских степях. В те годы основным промыслом ногайцев была работорговля: они нападали на украинские города и села, мужчин вырезали, а женщин и детей уводили в плен, чтобы потом продать живой товар на невольничьих рынках Бахчисарая.
Сохранилось письмо Ивана Сирко к царю Алексею Михайловичу, написанное в мае 1664 года: «Исполняя с Войском Запорожским службу вашему царскому пресветлому величеству, я, Иван Серко, пошел на две реки, Буг и Днестр, где Божиею милостью и предстательством Пресвятой Богородицы и вашего великого государя счастьем, напав на турецкие селения выше Тягина города, побил много бусурман и великую добычу взял. Оборотясь же из-под турецкого города Тягина, пошел под черкасские города. Услыша же о моём, Ивана Сирка, приходе, горожане сами начали сечь и рубить жидов и поляков, а все полки и посполитые, претерпевшие столько бед, неволю и мучения, начали сдаваться. Чрез нас, Ивана Серка, обращена вновь к вашему царскому величеству вся Малая Россия, города над Бугом и за Бугом, а именно: Брацлавский и Кальницкий полки, Могилев, Рашков, Уманский повет, до самого Днепра и Днестра; безвинные люди обещались своими душами держаться под крепкою рукою вашего царского пресветлого величества до тех пор, пока души их будут в телах…»
Именно в те годы полковник Серко и заработал себе прозвище Урус-шайтан, то есть «Русский черт», которым татарские женщины пугали непослушных детей.
Сохранилась даже легенда о том, как атаман Серко, возвращаясь из похода в Крым, увидел, что среди нескольких тысяч освобождённых из плена славян есть и такие, кто за время рабства добровольно приняли ислам. Бывшие соотечественники умоляли запорожцев позволить им вернуться к своим господам. Серко вначале разрешил, но затем догнал с казаками вероотступников и всех безжалостно перебил. И только сказал:
– Простите нас, братья, встретимся на Страшном Суде….
Всего же Серко 12 раз избирался кошевым атаманом Запорожской Cечи, провёл свыше двухсот успешных походов как против турок, так и против поляков.
В 1672 году полковник Серко повернул и против Российского царя. Как выяснилось, во всём была виновата политика: гетман Левобережной – то есть пророссийской – Украины атаман Демьян Многогрешный был заподозрен в переговорах с гетманом Правобережной Украины Петром Дорошенко, вассалом Крымского ханства. На Многогрешного написали донос в Москву, и царь Алексей Михайлович решил сместить подозрительного гетмана, передав все его полномочия атаману Ивану Самойловичу. Но вот кошевой атаман Сечи Иван Серко и верные ему казацкие старшины выступили против такого кадрового решения, настаивая, что гетмана оговорили.
Дело закончилось тем, что по приказу царя атаман Серко был арестован и направлен в ссылку в Тобольск.
* * *
В ссылке Серко пробыл недолго: назревала новая большая война с Турцией и Крымским ханством, разорявшим южные рубежи России, и Ивана Дмитриевича вернули на Украину.
Серко организовал ряд успешных походов в Крым, взял крепости Арслан и Очаков. Но куда больше царю запомнилось то, что именно атаман Серко выдал некоего Семена Воробьёва – мошенника, выдававшего себя за «чудесно спасшегося» царевича Симеона Алексеевича, одного из сыновей царя Алексея Михайловича, умершего в возрасте 4 лет.
Лже-Симеон сначала появился в войсках Степана Разина. После подавления Разинского бунта многие его участники сначала занимались разбоем на Дону, а затем подались в Запорожскую Сечь. И Серко сначала ласково принял Лже-Симеона, который клялся, что является истинным сыном царя Алексея Михайловича, спасшимся бегством от боярских козней, сначала в Соловецком монастыре, а позже примкнувшим к Стеньке Разину. Серко начал обращаться с молодым человеком почтительно, как будто с действительным царевичем.
Узнав о самозванце, гетман Иван Самойлович донёс о нём в Москву, где очень встревожились. И летом 1674 года царь направил к Серко специальных посланцев, потребовавших выдачи самозванца. Однако Серко, который желал насолить гетману и царю в ответ на своё отстранение от гетманской булавы, встретил послов в штыки. Лишь арест части запорожских посланцев охладил пыл казаков. Тогда царь прислал Серко новую грозную грамоту, в которой он пообещал за голову Лже-Симеона отдать казакам несколько лодок, пушки, денежное и хлебное жалование. В конце концов переговоры увенчались успехом, и Серко отослал Лже-Симеона в Москву, где его казнили на Красной площади.
* * *
Но 1676 год начался с внезапной смерти 47-летнего царя Алексея Михайловича.
На трон вступил 15-летний болезненный подросток Фёдор Алексеевич – сын царя от первой жены покойной царицы Марии Милославской, против которого тут же стали интриговать родственники второй жены Натальи Нарышкиной (подробнее о войне между боярскими кланами Нарышкиных и Милославских читайте в материале «Знамение Морозовой»). Война между боярскими кланами и стала тем спусковым механизмом, который запустил религиозный раскол в стране, не изжитый и доныне.
Почувствовав признаки новой Смуты, оживились все неприятели России, и в первую очередь властители Речи Посполитой и турецкий султан Мехмед IV по прозвищу Охотник.
И султан решил переманить к себе на службу казаков Серко. Он написал запорожским казакам специальное письмо-обращение, которое стоит процитировать целиком: «Я, султан и владыка Блистательной Порты, сын Ибрагима I, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, властелин царств Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властитель над властелинами, несравненный рыцарь, никем не победимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан, повелеваю вам, запорожские казаки, сдаться мне добровольно и без всякого сопротивления и меня вашими нападениями не заставлять беспокоиться».
Конечно, по современным меркам, стиль послания звучит несколько напыщенно и высокомерно, но вот по стандартам XVII века обращение султана, который обычно в своих посланиях не скупился на кары и проклятия, читалось как эталон дипломатической деликатности. Вот, например, как Мехмед IV писал в Вену императору Леопольду I: «Я объявляю тебе, что стану твоим господином. Я решил, не теряя времени, сделать с Германской империей то, что мне угодно, и оставить в этой империи память о моем ужасном мече. Мне будет угодно установить мою религию и преследовать твоего распятого бога. В соответствии со своей волей и удовольствием я запашу твоих священников и обнажу груди твоих женщин для пастей собак и других зверей….»
По сути, письмо султана к запорожским казакам – это вежливое приглашение к союзу с вассальной Правобережной Украиной.
Предложение было заманчивым. Османская империя была на подъёме: опорные крепости турок находились в Хотине и Каменец-Подольском, а через несколько лет огромная турецкая армия возьмёт Вену в осаду. Россия – дикая, варварская, только-только встающая на ноги после Смуты.
Переход Ивана Серко на сторону Правобережной Украины изменил бы всю политическую ситуацию в регионе.
Возможно, выбери он сторону Османской империи, и Москва была бы обречена:- воспользовавшись новой Смутой, турки, татары и казаки действительно могли бы взять Белокаменную штурмом.
Повторюсь, у Ивана Дмитриевича не было никаких личных причин любить нового русского царя Фёдора Алексеевича, тем не менее он предпочёл союз с русскими.
Какими соображениями он руководствовался – кто теперь узнает?
Возможно, он, побывав в Сибири, вдруг понял, что только вместе наши народы и имеют шанс выжить, избежав исчезновения, как бесследно сгинули под натиском османов многие тогдашние племена и народы, прежде обитавшие на землях Дикого Поля.
Что ж, ответ атамана Серко не блистал дипломатическими словесными оборотами, зато содержал в себе изрядную долю народного юмора и русского мата.
«Ты, султан, чорт турецкий, и проклятого чорта брат и товарищ, и самого Люцеферя секретарь! Какой ты к чорту лысому лыцарь, коли даже голой сракой ежака не прибьешь! Чорт высирает, а твое войско пожирает. Не будешь ты, сукин ты сын, сынов христианских под собой иметь, твоего войска мы не боимся, землей и водой будем биться с тобой, распро...б твою мать. Вавилонский ты повар, Македонский колесник, Иерусалимский пивовар, Александрийский козолуп, Большого и Малого Египта свинопас, Армянский ворюга, Татарский сагайдак, Каменецкий палач, всего света и подсвета дурак, самого аспида внук и нашего х..я крюк. Свиная ты морда, кобылиная срака, мясницкая собака, некрещённый лоб, мать твою ...б. Вот так тебе запорожцы ответили, плюгавому. Не будешь ты даже свиней у христиан пасти. Этим кончаем, поскольку числа не знаем и календаря не имеем, месяц в небе, год в книге, а день такой у нас, какой и у вас, за это поцелуй в жопу нас! Подписали: Кошевой атаман Иван Сирко со всем лагерем Запорожским».
Конечно, сам султан Мехмед IV никогда не читал этого письма казаков – этот замечательный образец эпистолярного жанра никогда не покидал пределов Сечи в составе дипломатической почты и уж тем более никогда не попадал в канцелярию султана в Стамбуле. Это письмо Иван Серко писал не для султана, а для своих атаманов, чтобы те знали, что он навсегда порвал с султаном без всякой возможности восстановления отношений.
Так что, скорее всего, казаки, потешившись вволю, оставили это письмо в архиве вместе с остальными бумагами, а уж свой ответ султану они дали вовсе не пером, а саблей и мушкетом. После получения письма от султана запорожцы организовали несколько удачных походов Крым: города и села были преданы огню и мечу, а татарский хан едва успел выскочить из Бахчисарая.
Вскоре Иван Дмитриевич Серко отошёл от дел, а в 1680 году умер в собственной усадьбе в селе Грушевка на самом берегу Днепра.
* * *
А вот его знаменитое письмо зажило своей жизнью. Известно, что впервые письмо запорожцев было опубликовано в третьем сборнике «Временника» – собрании различных документов XVII века. Среди многочисленных летописных документов значилось и два письма: «Список с письма, каков прислан в Чигирин к казаком от турскаго салтана июля в 7 день 1678 году» и «Ответ от казаков из Чигирина салтану». В 1872 году журнал «Русская старина» опубликовал эту «переписку» по трём спискам с комментариями Н.И. Костомарова.
Журнал попался на глаза известного этнографа Якова Павловича Новицкого, а тот, в свою очередь, передал журнал молодому историку Дмитрию Ивановичу Яворницкому, который уже тогда прославился тем, что создал в Екатеринославском (будущем Днепропетровском) университете кафедру украиноведения.
Помимо этого, Яворницкий был вхож и в художественную артель «Абрамцево», существовавшую на даче известного мультимиллионера Саввы Ивановича Мамонтова под Москвой.
И вот Яворницкий передает журнал с «козацкой перепиской» своему земляку из Екатеринославской губернии художнику Илье Репину.
Чтение ответа атамана Серко привело художника в полный восторг. Сразу же родился и сюжет картины: потрёпанные в боях, но не утратившие боевого духа казаки сочиняют оскорбительное послание самому сильному правителю той эпохи – султану Османской империи, державы, перед которой трепетали все европейские государства. И вот эти босяки, собравшись после боя за походным столом, вместе сочиняют ответ на высокомерный турецкий ультиматум.
Первый карандашный набросок на тему «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» Репин сделал в июне 1878 года. Уже через год он написал эскиз маслом, который и сегодня хранится в Третьяковской галерее. Многие его принимают за второй вариант известной картины.
Но между эскизом и картиной лежит не просто разница в композиции. В процессе написания Репин ощутил, что ему как воздух не хватает конкретных знаний о запорожцах.
Репин писал: «До учреждения этого рыцарского народного ордена наших братьев десятками тысяч угоняли в рабство и продавали как скот на рынках Трапезонта, Стамбула и других турецких городов. Так дело тянулось долго… И вот выделились из этой забитой, серой, темной среды христиан – выделились смелые головы, герои, полные мужества, героизма и нравственной силы. „Довольно, – сказали они туркам, – мы поселяемся на порогах Днепра и отныне – разве через наши трупы вы доберётесь до наших братьев и сестёр“».
За сведениями о ранней истории казачества он обратился к историкам, археологам, собирателям древностей, потом Репин вместе со своим тогдашним учеником Валентином Серовым сам едет в Запорожье, посещает Одессу, Киев. Листы его альбомов заполняются набросками типов, пейзажей, предметов казацкой древности.
Его дочь Вера вспоминала: «Почти каждый день папа читал вслух о запорожцах по-малорусски… Мы уже знали постепенно всех героев: атамана Сирко с седыми усами, казака Голоту –„не боится ни огня, ни меча, ни болота“».
Сын художника Юра Репин сам ходил как козак – обритый, с одним чубом-оселедцем на голове, в красных шароварах. Репин был увлечён до такой степени, что не мог заниматься ничем другим.
«Никто на свете не чувствовал так глубоко свободы, равенства, братства! – восклицает в одном из писем Репин. – Без отдыха живу с ними, нельзя расставаться, весёлый народ… Недаром про них Гоголь писал, всё это правда! Чертовский народ!..»
* * *
Репин работал над темой «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» почти 12 лет.
Он то менял фигуры, удаляя одни и вписывая другие, то бросал холст в мастерской, словно забывая о нём. Но потом неизменно возвращался к своему замыслу.
«Если бы вы видели все метаморфозы, какие происходили у меня здесь в обоих углах картины... чего только тут не было! – писал он в одном из писем. – Была и лошадиная морда; была и спина в рубахе; был смеющийся – великолепная фигура, – всё не удовлетворяло... Надо каждое пятно, цвет, линия – чтобы выражали вместе общее настроение сюжета и согласовались бы и характеризовали бы всякого субъекта в картине».
В 1891 году «Запорожцы» были впервые показаны на персональной выставке Репина. После шумного успеха на нескольких выставках в России и за рубежом «Запорожцы» в том же году побывали в Чикаго, Будапеште, Мюнхене и Стокгольме, картину купил сам государь император Александр III. Причём царь заплатил за неё 35 тысяч рублей – гигантские деньги по тем временам.
Но эта картина того стоила.
