Первую свою пьесу «Безотцовщина» Чехов написал, когда ему было всего 18 лет; в 1880-е годы он писал водевили, комедии-шутки; но та необычная драматургия, которую мы сегодня привыкли называть чеховской, всерьез начинается с его пьесы «Чайка», которая впервые была поставлена 17 октября 1896 года в Александринском театре Петербурга. Провал был полный, люди зевали почти до конца пьесы – никто ничего не понял.
Вернул Чехова драматургии и русской сцене Московский Художественный театр Станиславского, который решился снова поставить «Чайку» через два года после провальной премьеры в Петербурге. Хотя на первом представлении было совсем не много народу, «Чайка» имела оглушительный успех. После этого у чеховской драматургии появился свой театр – принципиально нового типа, который создали Константин Станиславский и Владимир Немирович-Данченко. На первом плане театрального действия здесь – не внешний конфликт, столкновение интересов двух противоборствующих сил, а внутреннее действие, подтекст, умолчание, то, что не прозвучало. Новому театру нужно было и умение играть по-другому. Любимая ремарка Чехова – пауза. Текст его произведений можно сравнить с айсбергом, у которого над водой только одна седьмая. И нужен был не только такой театр, который сумеет сыграть все то, что «под водой», но и такой зритель, который был бы готов это воспринять.
А.П. Чехов с актерами МХТ«Вишнёвый сад», последняя пьеса Чехова, поставленная в год его смерти. Он отдал право постановки Московскому Художественному театру, играл весь звездный состав. Ольга Книппер-Чехова, его супруга, исполнила роль Раневской, Качалов играл Трофимова, сам Станиславский играл Гаева. В 1904 году, накануне революционных перемен, в этой пьесе легко узнавались знаки эпохи, такие, например, как знаменитый звук лопнувшей струны, который звучит и для России, и для умирающего Чехова. Этот звук, как распадающаяся связь времен, распадающаяся связь поколений, распадающаяся русская жизнь, в которой что-то надорвалось.
«Вишневый сад» вот уже более ста лет не сходит со сцен многих театров мира. Видимо, с таким упорством его ставят не из-за коллизии, связанной со сменой исторических эпох и сословий в России, а скорее из-за этого характера новой драматургии, который позволяет точнее передать состояние современного человека и мира.
Вот, например, характерный чеховский приём – «диалог отчуждения»: два героя находятся в одном пространстве, как будто общаются, но при этом каждый говорит о своем. В начале «Вишневого сада» Лопахин и Дуняша ждут приезда Раневской. Лопахин, богатый купец, вышедший из крепостных, произносит длинный монолог-откровение: вспоминает, что отец его был мужиком; вспоминает Раневскую, которая впервые разбудила в нем чувство собственного достоинства; пытается понять, кем он стал сейчас – «со свиным рылом в калашный ряд: читал книгу, ничего не понял и заснул». После этого следует ремарка «Пауза» – и реплика Дуняши: «собаки всю ночь не спали, чуют, что хозяева едут». Она не смогла, не захотела, не попыталась его услышать? И нужен ли ему был «другой», который примет его исповедь? Этот прием повторяется на протяжении всей пьесы, подчас балансируя на грани комизма. Но ведь именно так мы часто и разговариваем – диалогами вне партнера при внешней иллюзии коммуникации. Это только один пример того, как Чехову удалось через поэтику текста передать то, что происходит с человеком.
А. П.Чехов с супругой ОльгойСтавить нечего
Театр Чехова – это театр атмосферы. Ему очень важно, в каком эмоциональном пространстве проходит действие, звучат слова или повисает молчание. Каждый акт пьесы имеет свою атмосферу, Чехов этими атмосферами играет. Если смотреть Чехова, как смотрят «сериалы» и «боевики», без этих тонкостей и нюансов – главное скроется. Заметьте, время пьесы – весна, а не летний сбор урожая, этот сад – цветет. Автор, кстати, хотел назвать «Вишневый сад», а потом переделал на вишнёвый. Станиславский комментирует в своих воспоминаниях, что вариант «вишневый» делал бы акцент на вишне, на продуктивности сада, даже на его доходности, а «вишнёвый» – это скорее образ совершенной красоты. У Чехова самого был вишнёвый сад, который он сам насадил в Мелихово. Он его просто обожал. Красота цветущего сада в пьесе ассоциируется с родным имением, которое продают за долги, а это имение – с его владельцами, Раневской, Гаевым, с той старой уходящей дворянской Россией. Рядом с ними существует следующее поколение, купец-Лопахин, который приходит для того, чтобы хватить топором по вишнёвому саду, построить на месте этой красоты приносящие доходы дачи. Рядом третье поколение – это дочь Раневской Аня и Петя Трофимов – вечный студент, которого, как мы легко догадываемся, из университета выгоняют не за плохую успеваемость, а потому что он задействован в революционных событиях: Петя все время твердит о новой жизни и о том, что «мы насадим новый сад». Через сменяющиеся поколения и через представителей разных слоев тогдашнего русского общества Чехов очень внятно показывает, как непреложно свершается логика истории. Старый мир уходит, не имея прочных корней – Раневская не может быть хозяйкой этого вишневого сада и сохранить его, она живет в Европе, растрачивая всё свое состояние на какого-то невообразимого любовника. Но и новому поколению – Лопахину, Ане, Пете – этот вишнёвый сад не нужен.
Дом-музей Чехова в МелиховоВ этом отказе от всякого исторического и духовного наследия Чехов сильно и точно схватил какое-то движение русской жизни.
Интересно, что перемены, происходящие с Россией, Чехову помогают показать не какие-то события, а скорее принципиальная «бессобытийность» его драматургии. В его пьесах нет убийств, преступлений, никто не бросается в воду с обрыва. У Чехова как будто ничего не происходит и ставить нечего. Люди ходят, пьют чай, разговаривают – и всё. Событие случается где-то за пределами сценического действия. Когда мы узнаем, что продан вишневый сад, то в это время мы видим, как Шарлотта на протяжении целого действия показывает фокусы. Зачем? Но ведь это тоже определенное состояние мира и нашей жизни, из которой ушли большие события. В бесконечной повседневности, мелочах, буднях действительно трудно обрести какой-то смысл. Даже любовная интрига перестала выводить человека из этой будничной колеи. Манера чеховского повествования, не навязчивая, избавленная от деклараций, позволяет увидеть и додумать, как совершается событие пьесы в нас самих. В этом особое доверие к читателю – позволить ему самому увидеть и услышать то, что стоит за текстом.
Исаак Левитан Портрет А.П. ЧеховаНенормальность нормального
Герои Чехова не столько социальные типы, сколько социальные исключения – в этом, может быть, самая большая ценность пьесы. Чеховские персонажи как бы все время вываливаются из своей типической социальной роли. Лопахин переступает через свою память, через свои чувства ради того, чтобы иметь доход, исполнить роль жестокого дельца, но мы не сомневаемся, что он любит Раневскую, что у него мягкое и нежное сердце, что он почти беззащитен перед действием красоты. Он скорее похож на Третьякова, русского купца и мецената, который дошел до такой степени внутреннего развития, что далеко превосходит по своим душевным качествам элементарные хищнические инстинкты. Петя Трофимов, который должен быть олицетворением светлого будущего, на протяжении всей пьесы теряет калоши. В этом нелепом комическом жесте есть что-то наивное, детское, а потому и светлое будущее как будто все время оказывается под вопросом. Раневская спрашивает у Пети, не потому ли он готов так смело всё решать, что еще молод и «не успел перестрадать ни одного вопроса?»
Чеховский мир – он и сам об этом писал – изображает ненормальность нормального, мир, в котором все чувствуют, что что-то не так, а как «так» – никто не знает. Может быть, нормальное-верное-должное – этот образ цветущего сада, это идеал, который невозможно превратить в идею, особенно в такое время, когда все идеи терпят банкротство… Безусловно, у Чехова есть стремление этот идеал, эту норму жизни восстановить. Но как? Что-то подлинное ускользает из разных сфер жизни. Вдруг Пищик вспоминает что-то про «знаменитейшего философа» Ницше, который «говорит в своих сочинениях, будто фальшивые бумажки делать можно». Жалеющий всех бывших крепостных Петя Трофимов фактически призывает дочь крепостников Аню к покаянию, тут же слышен голос ее сестры Вари, которая ищет Аню, и Петя с раздражением говорит: «опять эта Варя», и они уходят от неё к реке.
Вишнёвый сад в постановке МХТЧехов ощущает немощь своей эпохи: есть жажда великих идей, но сами идеи стали какими-то футлярами, которые формируют сознание человека, но и ограничивают, стесняют, порабощают его. Это и определенное предчувствие Чехова, и попытка освободиться от этих футляров, достучаться до того человека, который за ними сокрыт на самом деле. Пусть он действительно нелепый, пусть роняющий калоши, сорящий деньгами, покупающий анчоусы, когда земля горит под ногами... У Антона Павловича нет чисто положительных персонажей. Есть персонажи-маски, типа Епиходова или Пищика, и есть герои очень сложного внутреннего мира – Раневская, Лопахин... Их сложность заключается и в этой потребности вернуть утраченную норму, идеал. Вишнёвый сад, наверное, и есть этот образ красоты, счастья, детства, дома – и он тоже герой этой пьесы, который в конце, конечно, погибает.
Сам Чехов упорно настаивал на том, что «Вишневый сад» - это комедия. Это тоже правда. Станиславский вспоминал, что когда Чехов придумал название «Вишнёвый сад», то страшно смеялся, потому что название ему казалось очень смешным. Мы сегодня как комедию это произведение не воспринимаем, но то, что автор назвал это комедией, позволяет предполагать, что какая-то надежда в этом есть. Интересно, что у позиционирующего себя атеистом Чехова самый хороший, скромный, заботливый, притягательный персонаж пьесы, Варя – человек верующий, предполагающий, что если ее надеждам не суждено сбыться, она уйдет в монастырь.
М.Г. Савицкая в роли Вари в постановке Вишнёвый садНо есть в Варе и своя ограниченность, а потому монашество для нее - одна из возможных социальных ролей, которую она примет, если не состоится другая. Я думаю, таково восприятие Чеховым и не только Чеховым реальности церковной жизни того времени. Есть в русских людях это стремление идти на богомолье, посвятить себя монашескому служению, когда другая жизнь не состоялась. Но церковь как силу, которая может что-то изменить в жизни, Чехов, конечно, не воспринимал, как не воспринимала ее таковой и вообще вся русская интеллигенция. Антон Павлович нигде не называл себя христианином. Однако отец Александр Шмеман, богослов, человек глубокий и чуткий по отношению к русской культуре, считал, что внутренне Чехов – один из самых христианских писателей, что самую глубину христианства в каких-то своих произведениях может передать именно Чехов. Но это не про «Вишнёвый» сад. Отрицательный полюс христианства – это «Убийство», где обряд, ритуал, иконы становятся центром веры и из-за этого происходит преступление. Но есть положительный полюс – красота, умаление и победа через поражение – «Архиерей». Сила покаяния, любви ко Христу, которая преображает человека – «Студент».
Предшественники и наследники
Чеховская драматургия с огромной силой повлияла на мировой театр, к его наследникам причисляют многих и многих. Среди последователей Чехова в России называют Александра Володина, Людмилу Петрушевскую, Людмилу Разумовскую. Пожалуй, наследником, который не подражает, а свободно развивает чеховские подходы в творчестве, можно назвать Андрея Тарковского. В поэтике Тарковского, где все происходит неспешно, также очень важна пауза, есть мощнейший пласт подтекста – события экзистенциальные, происходящие внутри персонажей, важнее внешних «катастрофических».
Что касается предшественников, конечно, Чехов заметно опирается на всю русскую драматургию – Грибоедов, Пушкин, Островский. Его новаторство относится к последним годам жизни, когда можно сказать, что он создает новый театр, новую драматургическую традицию, причем он создает ее для всей Европы. Кто-то даже театра абсурда выводит из этой чеховской поэтики отчуждения. Если ее довести до предела, то и получается театр Ионеско.
У Чехова есть про то, что человеку нужно: свобода, особая внимательность к миру и человеку, умение их услышать и расслышать.
А.П. Чехов с М. Горьким