«В России надо жить долго», – все знают эту рекомендацию Корнея Чуковского, но не так-то это просто выжить в стране, где не война, так революция, не голод, так репрессии. Ровно двадцать лет назад я отправилась на интервью с Классиком: в 2003 году было очень интересно посмотреть на мир глазами человека, который был не просто «свидетелем века», но его прямым соучастником. Человека очень непростого, неоднозначного – но было бы очень примитивно думать, что успех Классика лишь в том, что он умело колебался вместе с линией партии (да и кому это помогло?). Не могу сказать, что после нашего разговора мне всё стало понятно, но мне запомнились его слова: «Я везучий». Сказанные человеком в 90-летнем возрасте, они прозвучали очень убедительно. Сергею Михалкову удалось не только выжить и неплохо пожить при всех режимах, но и написать к каждой версии нашей страны новый гимн. Сталина поменять на Ленина, Ленина – на Бога…
Мы встретились в особняке Ростовых на Поварской, 52: к тому времени Союз писателей, который Михалков возглавлял более 20 лет, стал называться Исполкомом Международного сообщества писательских союзов, а 90-летний Классик занимал там должность председателя. Он смотрелся в этих некогда знатных, но сильно обедневших интерьерах, как князь, приехавший на бал, – высокий, статный, с шейным платком и тростью.
– Только давайте побыстрее, имейте снисхождение к моему возрасту, ведь мне уже 92 года, – сказал он после приветствия.
– Зачем вы всё время преувеличиваете? Вам только что 90 исполнилось! – помощник Классика Людмила Дмитриевна Салтыкова знала его лучше всех, ещё «по ЦК комсомола», где она занималась детской литературой. С тех пор больше тридцати лет он принимал все должности только с условием, что рядом будет Салтыкова. Видно было, что она одна из немногих, кто может критиковать Классика и даже давать ему творческие советы. Например, когда он работал над последним вариантом гимна, первой его оценила Людмила Дмитриевна: «Я прочитала, говорю: неплохо, Сергей Владимирович, только слишком много Бога. “Дура ты, Салтыкова”, – сначала сказал он, а потом – что вы думаете – одного Бога убрал».
Как любил рассказывать сам Классик, первый вариант гимна он написал «на слабо»: приехал ненадолго с фронта в Москву, а там вся писательская братия обсуждает конкурс на слова к новому Гимну СССР. Тут надо сказать, что, по рассказам самого поэта, и орден Ленина в 26 лет он получил случайно: приударял за студенткой с русой косой по имени Света, чтобы произвести впечатление, пообещал посвятить ей стихотворение и опубликовать в «Известиях». Поспешил в редакцию, зная, что стихи уже стоят на полосе, и надо только заменить название и имя героини. «Ты лежишь, подушка смята…». Это стихотворение появилось как раз в день рождения другой Светланы – дочери Сталина. Поэта пригласили в ЦК партии, похвалили за чуткость и поинтересовались, не надо ли чего.
Кто-то задел Михалкова, которого не позвали в конкурс на гимн: «Ты же детский писатель». Он обиделся и завёлся. Посмотрели с Эль-Регистаном в энциклопедии, что это вообще такое – гимн. Написали, отправили на авось. И сами удивились, когда их вернули с фронта – в Кремле их гимн понравился. Михалков признавался, что, входя в кабинет Сталина, он машинально перекрестился.
После этого встречался с вождём семь раз, пока работали над словами. Потом обмывали результат в дружеской обстановке: Сталин, Берия, Молотов, Ворошилов… И вот какой у нас получился разговор.
– Как вы чувствовали себя за этим столом? – поинтересовалась я.
– Да нормально сидели. Сталин был в хорошем настроении, доброжелательно шутил. Он знал много моих стихов и просил почитать «Дядю Стёпу» и другие. Я читал – а он смеялся до слёз, и слёзы капали у него с усов. «Вы партийный, молодой человек? – спросил меня Сталин. «Нет», – ответил я. «Ну ничего, это не страшно. Я тоже был когда-то беспартийным», – сказал Иосиф Виссарионович, явно намекая, что я немедленно должен писать заявление о приёме в КПСС. Но я этого делать не стал. Я верил в Бога и по своим убеждениям не мог носить партбилет. К тому же, честно говоря, вообще не выношу дисциплины.
Так и в Бога он верил, а в церковь не ходил: «Зачем, если я знаю, например, что батюшка – сукин сын». Впрочем, в партию он всё же вступил – через семь лет после этого разговора со Сталиным.
– Коммунистом я в полном смысле никогда не был, но и диссидентом не был, хоть никогда и против них не выступал. Тогда я посчитал, что партбилет даст мне возможность быстрее приблизиться к моей цели.
– А в чём, Сергей Владимирович, была ваша цель?
– Оставить в жизни след. Жить так, чтобы каждый вечер засыпать с чистой совестью, для этого днем не надо делать того, за что вечером будет стыдно.
В интервью его часто спрашивали: как вам удалось дожить до таких лет в столь крепком душевном здравии? Михалков всегда отвечал: «Рецепт прост: я служу Отечеству». Далеко не все, конечно, в Отечестве, которому он служил почти век (и такой страшный век), уверены, что совесть Классика всегда была кристальна. 20 лет он руководил Союзом писателей – в те годы, когда травили Синявского, Пастернака и многих других. Но Сергей Владимирович уверен в том, что он всё делал по правде: «Синявского терпеть не мог, этого спекулянта от литературы. Бориса любил, но он действительно был не прав: существовал закон, запрещающий советским писателям самостоятельно публиковаться за границей. Пастернак нарушил правила».
Михалков рассказал мне, что несколько раз он ездил в Болгарию к прорицательнице Ванге: «Когда я зашёл в первый раз, она сказала: этот русский будет долго жить. И дала напутствие: “Живи, как живёшь. Всегда прислушивайся к своему внутреннему голосу”».
– Сергей Владимирович, а вы твёрдо знаете, что хорошо, а что плохо?
– А вы – нет? По-моему, это простые истины, их все знают, только некоторые люди этими знаниями стараются не пользоваться. Так им удобнее.
– И вы никогда не сомневались в своих решениях?
– Это называется внутренний стрежень. Он либо есть, либо его нет. А вы сейчас пытаетесь проникнуть в мою лабораторию, туда вход закрыт. У каждого человека своя история. И своё предназначение. Я ответил на все ваши вопросы? Теперь, простите, вынужден попрощаться: радикулит замучил. Если что-то непонятно, прочитайте стихотворение «Мой секрет» – там всё написано.
Классик ушёл, а мы с его помощницей ещё немного задержались.
«Вы что не поняли? – сказала она. – Он же абсолютный ребёнок. Бывает, раскапризничается, накричит, потом звонит, извиняется: “Прости, Салтыкова, зуб разболелся”. Господи, откуда у него в таком возрасте зуб? Совершенно беспомощный в бытовых делах, любил вкусно поесть и выпить, путешествовать обожал всю жизнь. У него воля к жизни такая – дай Бог каждому. Он всегда был таким: эгоистичным, но очень добрым, по-детски».
Людмила Дмитриевна рассказала такой показательный, на ее взгляд, случай: Михалков долгое время был депутатом Верховного совета от Чечни. Очень любил и уважал чеченцев и Кавказ вообще. И вот к очередному юбилею Классика – а они при любой власти проходили в Колонном зале – готовят список приглашённых. Он посмотрел, и говорит: «А почему Дудаева не пригласили?»
«Понимаете, он не от мира сего, весь в своей писательской жизни по уши. И всё остальное его, по большому счёту, не интересует. И в политику никогда не лез, лично был знаком со всеми нашими руководителями, но всегда держался от них на расстоянии. И, кажется, относился немного свысока. Он всегда мечтал, чтобы его ценили, как писателя».
Самуил Маршак заметил когда-то: «Михалкову всегда двенадцать». Может быть, в этом как раз и есть секрет выживания в нашей стране: дети гибче и проще адаптируются к обстоятельствам.
Все те, кто рос тогда со мной
И набирал года,
Однажды с этою Страной
Простились навсегда.
Держава Детства далеко
Осталась позади.
«Хочу назад!» – сказать легко.
Попробуй! Попади!
А я могу! Но свой секрет
Я не открою вам,
Как я уже десятки лет
Живу и тут, и там.