Не так давно в Москве прошли слухи, что из библиотек начали изымать произведения на ЛГБТ-тематику, а также тексты авторов-иноагентов. Вскоре запрещённое в РФ издание The Village (официальная причина блокировки, по информации Роскомнадзора, – «публикация недостоверной информации по тематике специальной военной операции на Украине») опубликовало такой список из 15 авторов, чьи тексты теперь не должны быть доступны. В него, в частности, оказались включены, по информации запрещённого издания, Дмитрий Быков, Дмитрий Глуховский, Леонид Парфёнов, Михаил Зыгарь, Владимир Кара-Мурза, Екатерина Шульман (все признаны иноагентами). Кроме этого, в публикации указывалось, что нужно будет проверять и новые поступления литературы.
В некоторых московских книжных магазинах будто бы тоже оказалось невозможным приобрести или заказать книги указанных авторов. Об этом сообщил телеграм-канал «Книгижарь». В канале появился и новый – расширенный список, куда вошли уже 53 произведения, не только попадающие под пропаганду ЛГБТ, но и в принципе про секс, суицид, а также книги о фашизме. Под запретом оказались в том числе Харуки Мураками, Стивен Фрай, Стивен Чбоски, Даниэла Стил. В канале объяснили, что, если верить их собственному источнику, книги потребовали убрать из библиотечных каталогов «по звонку департамента культуры Москвы».
Власти Москвы достаточно оперативно прокомментировали распространившиеся слухи, официально опровергнув информацию о «запрещёнке».
– В связи с распространением в сетях недостоверной информации о рассылке некоего списка книг, которые якобы должны быть убраны с полок столичных библиотек, сообщаю, что основания этой информации и сам список нам неизвестны. Комментировать сплетню, в которой непонятен ни отправитель, ни получатель, ни автор списка, не вижу смысла, – заявил РБК генеральный директор дирекции департамента культуры города Москвы «Мосразвитие».
Но списки продолжили гулять по соцсетям. И расширяться. В новой версии, появившейся прямо накануне нового года, значилось уже 137 книг. Пользователи в комментариях отмечали, впрочем, что сталкивались с тем, что книги из списка не выдают только в московских библиотеках. О других регионах речь не шла. К слову также, подборка была составлена из не самых известных авторов.
– Если бы не эти списки и не этот закон, я бы и не знала, что у нас так много напечатано таких книг, а уж тем более списками. Такая уж борьба с пропагандой. Вывели из тьмы незнания, – шутили читатели в комментариях.
Тема уже начала гаснуть, как в середине февраля в телеграм-канале «Осторожно, новости» появился новый список из 29 фамилий – авторов, «чьи книги больше не закупают». Туда попали, в частности, Дмитрий Быков, Юлия Латынина, Дмитрий Глуховский (признаны иноагентами), Владимир Сорокин, Людмила Улицкая, Иван Вырыпаев, Михаил Веллер, Евгений Гришковец, Джордж Оруэлл, Стивен Кинг, Нил Гейман, Джоанн Роулинг. Канал опирался на слова некоей читательницы Анастасии Бурлаковой, которая хотела передать свои книги библиотеке, но выяснилось, что некоторых авторов больше не принимают.
Фото: Guzel Maksutova / Unsplash– Глуховский (признан иноагентом), Улицкая, Рубина сказали, что их книги изъяли отовсюду. А по Акунину, например, сказали, что он пока есть в библиотечном фонде, но его больше не будут закупать точно и что из буккроссинга его изъяли, – привёл слова девушки канал «Осторожно, новости».
Комментарий властей снова не заставил себя ждать. На этот раз выступила сама министр культуры Ольга Любимова. Она заявила, что информация о каких-либо «запрещённых списках» обижает сотрудников московских библиотек. Все слухи она объявила очередным фейком и указала, что министерство не составляло никаких подобных списков. Тем не менее некоторая часть общества продолжает полагать, что дыма без огня не бывает.
– Я уверен, что список в той или иной форме существовал. Мне подтверждали его существование разные люди. При этом то, что есть разные версии этого списка, наводит на мысль, что он не был спущен сверху, а было, возможно, некое указание сверху составить такие списки, а затем началась инициатива на местах, – выразил мнение литературный критик и литературовед Михаил Эдельштейн.
Первое и главное основание для включения в такой список, по его мнению, – политическая позиция. Так, сюда вполне могли отнести авторов, которые так или иначе высказывались против событий на Украине, выражали недовольство внутри страны либо извне (например, как Джоан Роулинг).
– Дело не в произведении. Например, Джоан Роулинг, Стивен Кинг или тот же Нил Гейман – авторы, которые фактически запретили переводить и продавать свои произведения в России. Или Иван Вырыпаев, который уехал из России и сказал, что будет все свои доходы передавать Вооружённым силам Украины. Плюс здесь есть имена, которые могли попасть сюда из-за закона о запрете пропаганды ЛГБТ. Например, Эдуард Лимонов (скандально известный писатель, председатель незарегистрированной партии «Другая Россия». – Прим. ред.). Кто-то вспомнил, что у него есть знаменитая сцена с негром в романе «Эдичка». Та же причина – у «Лета в пионерском галстуке» (роман, написанный Еленой Малисовой и Катериной Сильвановой. – Прим. ред.), – сказал Михаил Эдельштейн.
Впрочем, по его мнению, вся история мировой литературы – это история «исключающих списков». История цензуры. И русская литература здесь не исключение, да и не только русская. Так, в американских школьных библиотеках, например, под негласным запретом некоторое время были книги, способные «оказать неправильное влияние», – например, «Над пропастью во ржи» Джерома Сэлинджера и романы Джона Стейнбека.
– Например, роман Агаты Кристи «10 негритят» давно не издаётся под оригинальным названием (в англоязычных странах из-за политкорректности роман издается под названием «И никого не стало». – Прим. ред.). Недавно из произведений английского сказочника Роальда Даля убрали фразы, где говорилось, что отличительный признак ведьмы – лысина. Был целый скандал, и фразу убрали, чтобы не обижать женщин, которые после химиотерапии потеряли волосы. Благих мотивов всегда можно найти очень много, но мы знаем, куда вымощена дорога любыми такими мотивами. Начав исправлять прошлое, мы попадаем в оруэлловскую реальность, – объясняет Михаил Эдельштейн.
Любопытно, что на творчество британского писателя Джорджа Оруэлла одинаково ссылаются и противники, и сторонники цензуры. Книга считалась критикой не только социалистического, но и капиталистического строя, а также критиковала постоянное переписывание истории, которым в той или иной степени грешили все страны, меняя те же школьные учебники. Впрочем, к литературе, попадающей в руки детей, всегда было повышенное внимание.
Фото: Ethan Rougon / Unsplash– Мы живём в стране, где есть традиция адаптации книг. Например, для детей есть так называемая детская классика, предлагающая сложные произведения в простом изложении. Из них, например, может быть убрана религиозная часть или излишние физиологические подробности. Наверное, детям нужно дозированно выдавать информацию о внешнем мире, но скрывать её неправильно, – поделился мнением российский литературный критик и литературовед Константин Мильчин.
Другое дело, что школьники, особенно в старших классах, не всегда склонны доверять своим педагогам, и запретный плод для них вдвойне сладок.
– Есть такое выражение: «Нас венчали не в церкви». Так вот нас учили не в школе. Это не только моё мнение, в этом сходятся люди, которые гораздо лучше меня представляют современную школьную действительность. Сейчас количество информации таково, что Роскомнадзор может долго нарезать круги. Можно включить в школьную программу, допустим, «Как закалялась сталь», но это не сильно повлияет на современных школьников. При этом в этом же произведении один из мотивов – издевательства главного героя над попом. Но с урока литературы дети тут же идут на урок Закона Божьего, – высказался Михаил Эдельштейн. – Вспоминая свою школьную молодость, я могу сказать, что мы и книги читали, и песни слушали «не такие», при том что не было ни интернета, ни нормальных средств прослушивания. Я думаю, что и литературные, и музыкальные вкусы современного подростка вряд ли будут определяться только тем, что он услышит на уроках.
Кроме того, многие учителя отмечают, что никто и так не усваивает существующую программу. Если добавить ещё – условно – три «правильных» пухлых романа, их рассмотрят на одном уроке в течение 45 минут, просто чтобы поставить галочку об их изучении.
В Советском Союзе была цензура. Часть того, что сейчас считается литературной классикой, не печаталась. Кругозор советского читателя был искажён. Но уже начиная с конца 60-х годов некоторая часть общества, особенно в Москве и Санкт-Петербурге, получила доступ и к Булгакову, и к Набокову, и к Солженицыну. Находились варианты обходить цензуру.
Другое дело, что это было связано с риском: например, за Солженицына можно было сесть в тюрьму, за других запрещённых авторов – потерять работу. Какая-то часть общества склонна была рисковать ради получения информации, а какая-то брала то, что ближе. Вероятнее всего, если какие-либо книги начнут официально запрещать – так будет и сейчас. Условно, если в библиотеке не будет Роулинг или Толкиена – будут читать русский аналог.
– Один из способов управлять вниманием общества – вбрасывать ложные истории. Кричать «волки», когда волков нет, а когда волки действительно придут, никто уже не поверит и не обратит внимания, – считает Константин Мильчин. – В интернете можно найти всё, хотя государство и старается какие-то тексты отовсюду, откуда можно, удалять. Но для этого всё же нужны определённые старания. Пока речь о каком-то глобальном фаерволе (от англ. «межсетевой экран» – технологический барьер, который защищает сеть от несанкционированного или нежелательного доступа. – Прим. ред.) не идёт. По крайней мере пока. Но библиотека несёт не только функцию выдачи книг населению, но и функцию информирования населения. То есть это то место, где можно не только почитать книгу, но и узнать о её существовании. Поэтому любое изъятие текстов уменьшает шансы того, что человек о них узнаёт. И, возможно, если глобально ничего сделать нельзя, то снизить информированность о тексте очень легко.
Как поясняет эксперт, всё началось в начале 2010-х годов. Общество стали защищать от разных неудобных тем: ЛГБТ, самоубийства, секс, наркотики и прочее. Ребёнок, не получая никакой информации ни в школе, ни от родителей, и не имеюя возможности сам себе купить какие-то книжки, шёл туда, где информация «абсолютно точная и проверенная», – на улицу и в интернет.
Фото: Киселев Сергей / АГН "Москва"– Когда обсуждался закон о пропаганде нетрадиционных сексуальных отношений, Российский книжный союз позволил себе потроллить его инициаторов и надёргал каких-то мест из Гоголя, Достоевского, Толстого, которые могут рассматриваться как пропаганда нетрадиционных сексуальных отношений, суицида, массовых убийств. Например, в том же «Тарасе Бульбе». Мировая литература полна сцен жестокости, безнравственного поведения, измен. Но все инициаторы такого закона оказываются в ловушке: борьба всегда ведётся в рамках возврата к традиционным семейным ценностям, к защите классики, но оказывается, что классическая литература такая же и никаких «старых добрых нравов» нет. Конечно, все всегда клянутся, что никакую школьную классику вымарывать не будут. Но тогда непонятно, почему «Лето в пионерском галстуке» надо запрещать, а какую-нибудь историю Ставрогина с девочкой в «Бесах» – нет, – отмечает Михаил Эдельштейн.
Тем временем интересна ли эта тема людям, можно определить по продажам. Например, было продано четверть миллиона экземпляров книги «Лето в пионерском галстуке». А раз есть читательский интерес, то и издательства не станут упускать свою выгоду. Другой вопрос в том, что в новых условиях придёся работать по-новому.
– Издательство – это бизнес, и никакой бизнесмен не заинтересован в потенциальных потрясениях. Так, насколько я знаю, один из онлайн-сервисов, публикующий тексты, рассылал письма всем своим авторам: мол, искусственный интеллект проверял ваши книги на пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений, поэтому просим убрать сцену такую-то со страницы такой-то. То есть теперь все издательства будут осторожнее в выборе ассортимента книг. Для них добавляется ещё один дополнительный угол зрения, под которым они будут прочитывать теперь книги, – не только литературные качества и прямые политические высказывания, но и, например, какие-то исторические аналогии или намёки на нетрадиционные сексуальные отношения – всё то, что может вызвать гнев читателей и потенциальных доносчиков. Возрождается не только цензура, но и самоцензура – попытки превентивного обезопашивания себя и своих текстов. Это та реальность, в которой мы живём, – предполагает Михаил Эдельштейн.
В XX века, когда не было современных печатных мощностей, широкое распространение получило такое явление, как самиздат. Фактически этим словом объединяли способы неофициального и потому неподцензурного производства и распространения литературных произведений. В то время печатные машинки подлежали регистрации, и опытный эксперт-криминалист по машинной страничке мог определить, на какой машинке её отпечатали. Сейчас распространять книги можно, размножая их на любом принтере. Преград нет: можно печатать – условно – на домашнем принтере, можно публиковаться на нероссийских площадках в интернете. Публиковать свои тексты на каком-то сайте или в тех же соцсетях несложно. Но на голом энтузиазме долго протянуть нельзя. То есть вопрос не в том, как технически распространять те или иные тексты. Вопрос в том, как на этом зарабатывать.
– Я знаю, что есть люди, готовые открывать русскоязычные издательства на Западе, в том числе и чтобы публиковать произведения авторов из «запрещённых списков». Это те вещи, которые просто не могут издаваться в России или их издание сопряжено с какими-то дополнительными трудностями. Непонятно, что будет в стране с режимом. Но если всё окостенеет и затянется, то обязательно возникнет какая-то инфраструктура по печати и распространению таких книг, – считает Михаил Эдельштейн.
Что до оставшихся в России издательств и цензуры в том или ином виде – пока, вероятно, никому не ясен главный вопрос.
– С тех пор как в России ввели закон о запрете ЛГБТ-пропаганды, надзорные органы и книжные издательства, как в волейболе, перекидывают друг другу обязанность определять, какие книги можно публиковать, а какие – нет. И эту обязанность – определять и контролировать – никто не хочет на себя брать, – заключает Константин Мильчин.
