Чуковский хвалил поздние стихи Заболоцкого: «Лесное озеро», «Утро», «Некрасивую девочку», «Уступи мне, скворец, уголок». За много лет до этого письма Чуковского Заболоцкий буквально проснулся знаменитым, когда в феврале 1929-го в Ленинграде вышла из печати его книга «Столбцы».
Столбцы
Заболоцкий родился в Кизической слободе, неподалеку от Казани, в семье агронома и сельской учительницы. Его фамилию тогда писали несколько иначе: Заболотский. Жил в посёлке Сернур, затем в уездном Уржуме, где окончил реальное училище. В 1920-м приезжал в Москву, учился в Московском университете сразу на двух факультетах – историко-филологическом и медицинском. Но в Москве не удержался – уехал из голодного города. Образование он продолжил в Петрограде, где поступил в Педагогический институт имени Герцена. Однако судьбой ему было предназначено не учить детей, не вести уроки, не читать лекции. Он признавался позднее, что путал восстание Разина и восстание Пугачёва, но при этом «назубок знал» поэтов-символистов. Окончив институт и отслужив в армии, он создаёт вместе с Даниилом Хармсом, Александром Введенским, Константином Вагиновым, Игорем Бахтеревым «Объединение реального искусства» – ОБЭРИУ. Каждое новое поколение, входя в литературу, стремится чем-то удивить. Но как и чем можно было удивить читателя после Серебряного века? После акмеистов, футуристов, имажинистов? После Есенина и Маяковского? Обэриуты удивить сумели даже самого Маяковского. А книга Заболоцкого «Столбцы» и вовсе стала одним из самых ярких событий литературной жизни. Тираж разошёлся за месяц, книгу невозможно было достать. Её переписывали от руки и перепечатывали на машинке.
«В студенческие годы огромное впечатление произвели на меня «Столбцы» Заболоцкого. Я до сих пор их очень люблю», – рассказывал академик Дмитрий Сергеевич Лихачёв. Семёна Израилевича Липкина, поэта и будущего переводчика «Шах-Намэ», «Махабхараты», эпоса «Манас», ранние стихи Заболоцкого «поразили не только оригинальностью содержания, трагизмом абсурда <…> поразили <…> классичностью формы, той строгой простотой и естественностью, с которой слово двигалось в строке». Заболоцкий, как мы увидим далее, очень умный поэт, интеллектуал, но в «Столбцах» яркие зрительные образы торжествуют над логикой:
Четыре гола пали в ряд,
Над ними трубы не гремят,
Их сосчитал и тряпкой вытер
Меланхолический голкипер
И крикнул ночь. Приходит ночь.
Бренча алмазною заслонкой,
Она вставляет чёрный ключ
В атмосферическую лунку.
Открылся госпиталь. Увы,
Здесь форвард спит без головы.
О «Столбцах» давно пишут монографии и защищают диссертации. Если бы Николай Алексеевич написал только эту книгу, то он остался бы классиком русской литературы. А ведь его путь только начинался.
Николай Заболоцкий в юности. Фото: общественное достояниеБессмертие атома
В столбце «Свадьба» есть такие строчки:
Там кулебяка из кокетства
Сияет сердцем бытия.
Над нею проклинает детство
Цыплёнок, синий от мытья.
Он глазки детские закрыл,
Наморщил разноцветный лобик
И тельце сонное сложил
В фаянсовый столовый гробик.
Этот образ не случаен. Из него вырастет, быть, может, главная тема всего творчества Заболоцкого. Он ставил перед собой вопрос просто глобальный: почему наш мир основан на убийстве и пожирании трупов? Травоядные животные поедают растения, этих животных поедают хищники, включая и человека. И всех ждёт смерть. Мир предстает у Заболоцкого сущим адом, царством страдания. Особенно страдают животные.
Так вот она, гармония природы!
Так вот они, ночные голоса!
На безднах мук сияют наши воды,
На безднах горя высятся леса!
Жук ел траву, жука клевала птица,
Хорёк пил мозг из птичьей головы,
И страхом перекошенные лица
Ночных существ смотрели из травы.
В мире царит зло, апофеозом зла предстаёт обычное приготовление обеда.
Там трупы вымытых животных
Лежат на противнях холодных.
И чугуны – купели слёз –
Венчают зла апофеоз.
Вегетарианство не спасёт от соучастия в убийстве, потому что растения ведь тоже живые.
…когда б мы видели в сиянии лучей
блаженное младенчество растений, –
мы, верно б, опустились на колени
перед кипящею кастрюлькой овощей.
Эта тема настолько захватила поэта, что, кажется, в конце двадцатых – начале тридцатых вытеснила все прочие. Интересно, что у Заболоцкого до пятидесяти лет не было любовной лирики. Знаменитое, но не слишком удачное, «Зацелована, околдована, // С ветром в поле когда-то обвенчана…» он напишет в 54 года. А в годы своего расцвета он даже невесте пришлёт как подарок странные стихи о хаосе природы, непонятной и чуждой человеческом разуму.
Меркнут знаки Зодиака
Над просторами полей.
Спит животное Собака,
Дремлет птица Воробей.
Ответы на свои вопросы Заболоцкий, советский человек, привыкший верить в науку, ищет у современных учёных. Он некоторое время переписывался с Константином Эдуардовичем Циолковским. Циолковский был не только математиком, теоретиком космонавтики. Он тоже мечтал о переустройстве мира. Циолковский не верил в Бога, но верил в бессмертие материи. Он считал, что все живые и неживые существа состоят из неделимых атомов. И в живой материи атомы имеют способность чувствовать и страдать. Человек – комбинация атомов – после смерти рассыпается на составляющие, но они могут войти в другую комбинацию атомов – составить тела других людей, животных, растений. Это будто индуистская идея переселения душ, только переселяется не бессмертный Атман, а бессмертные атомы.
Заболоцкий буквально иллюстрирует эту идею Циолковского в одном из лучших своих стихотворений.
Как всё меняется! Что было раньше птицей,
Теперь лежит написанной страницей;
Мысль некогда была простым цветком,
Поэма шествовала медленным быком;
А то, что было мною, то, быть может,
Опять растёт и мир растений множит.
У Заболоцкого есть стихотворение, посвящённое друзьям-поэтам, которых он пережил. Очень известное и в самом деле великолепное. Его начало вполне понятно.
В широких шляпах, длинных пиджаках,
С тетрадями своих стихотворений,
Давным-давно рассыпались вы в прах,
Как ветки облетевшие сирени.
Вы в той стране, где нет готовых форм,
Где всё разъято, смешано, разбито,
Где вместо неба – лишь могильный холм
И неподвижна лунная орбита.
Но есть там строчки, которые понятны только в связи с идеями Циолковского:
Теперь вам братья – корни, муравьи,
Травинки, вздохи, столбики из пыли.
Теперь вам сёстры – цветики гвоздик,
Соски сирени, щепочки, цыплята…
И уж не в силах вспомнить ваш язык
Там наверху оставленного брата.
Он будто обращается к живым существам, но уже не к людям. Атомы, составлявшие тела умершего в тюремной психбольнице Даниила Хармса, погибшего на пересылке Александра Введенского, расстрелянного Николая Олейникова, скончавшегося от туберкулёза Константина Вагинова, продолжали жить и чувствовать.
Николай Заболоцкий, 1948 год. Фото: Никита Заболоцкий / из книги Никиты Заболоцкого «Жизнь Н. А. Заболоцкого»Волк с железным микроскопом
Сам Заболоцкий тоже едва уцелел. Ещё после «Столбцов» его ругали многие советские критики. Однажды ему надоело слушать их поучения, он надел пальто, развернулся и пошёл прочь. Критик Друзин воскликнул: «Смотрите – Заболоцкий уходит, уходит из советской литературы».
Заболоцкий был лоялен советской власти, аккуратен, законопослушен. У него даже внешность была как у типичного совслужащего. К старости он будет напоминать солидного главного бухгалтера. Но его стихи были ни на что не похожи, а потому их автор вызывал или подозрения, или ненависть.
В начале тридцатых поэты воспевали коллективизацию. Взялся писать о коллективизации и Заболоцкий, а написал он совсем о другом. О своей любимой теме – несчастные животные и растения страдают в несправедливо устроенном мире, но человеческий разум спасёт их и откроет дорогу к новой жизни. Животные освоят человеческие ремёсла, станут интеллектуалами, будут питаться солнечным светом, химическими элементами, а не убивать и поедать друг друга.
Здесь волк с железным микроскопом
Звезду вечернюю поёт
Здесь конь с редиской и укропом
Беседы длинные ведёт.
Критики решили, что поэт просто издевается над советской властью. Могущественный тогда критик Ермилов назвал поэзию Заболоцкого «юродствующей» и недвусмысленно намекнул: мол, перед нами маска, за которой может скрываться классовый враг. Статья вышла в «Правде», главной партийной газете Советского Союза, в июле 1933-го. Впрочем, Заболоцкого арестуют только в 1938-м, рецензию-донос напишет на него другой критик.
Заболоцкий, глубоко советский человек, был потрясён. Его пытали бессонницей, избивали, но не смогли заставить оклеветать себя или других. Заболоцкий получил по решению ОСО (Особого совещания), то есть без суда, пять лет. Поэт отсидел их в лагере на Дальнем Востоке, а позже на Алтае. Его спасли… красивый почерк и умение хорошо чертить. Поэтому с лесоповала его перевели на сравнительно лёгкую «бумажную» работу. В Ленинград Заболоцкий уже не вернётся. Некоторое время будет жить в Караганде, потом в Подмосковье и Москве – на чужих квартирах и дачах, куда его приглашали из почтения к таланту. В 1948-м он получит от Союза писателей двухкомнатную квартиру.
Печатали Заболоцкого редко. Вторую книгу стихов (она так и называлась «Вторая книга») ему удалось издать через восемь лет после первой (1937). Она была просто покалечена цензурой, как и книга, изданная в 1948-м. Стихи заставляли переписывать, переделывать, портить.
Между тем поклонников у поэта было немало. Они перепечатывали и переписывали его стихи из редких журнальных публикаций и составляли собственные сборники. Так поступал и сам Заболоцкий. Переплетал несколько тетрадей. Стихи записывал каллиграфическим почерком чёрной тушью, начальные буквы выделял красной тушью.
Николай Заболоцкий с женой Екатериной Васильевной, 1954 год. Фото: Наталья Заболоцкая / из книги Никиты Заболоцкого «Жизнь Н. А. Заболоцкого»«Я не ищу гармонии в природе»
Долгие годы Заболоцкий жил переводами. За них тогда хорошо платили. Между прочим, в детстве впервые я услышал не оригинальные стихи Заболоцкого, а именно его перевод «Мухамбази» Григола Орбелиани. Рефреном звучали они в спектакле товстоноговского БДТ «Ханума»:
Только я глаза закрою – предо мною ты встаёшь.
Только я глаза открою – над ресницами плывёшь!
Заболоцкий переводил классиков грузинской поэзии: Руставели, Орбелиани, Гурамишвили, Пшавелу. Многие читатели в СССР и современной России познакомились со «Словом о полку Игореве» именно в переводе Николая Заболоцкого, одном из самых известных и самых удачных. Переводил он Шиллера, Гёте, сербский эпос о королевиче Марко.
Последние годы жизни принесли ему славу и материальный успех. В послевоенные 13 лет написано большинство тех стихотворений, что известны сейчас многим его читателям. От «Некрасивой девочки» до «Городка» («Целый день стирает прачка, // Муж пошел за водкой»), от «Облетают последние маки» до «В этой роще берёзовой».
В 1957-м выходит тиражом в 25 000 экземпляров сборник его стихотворений, самый толстый и самый полный из тех, что он видел при жизни. С делегацией советских писателей Заболоцкого отпускают в Италию, вручают орден Трудового Красного Знамени, готовят новый сборник, который напечатают вскоре после скоропостижной смерти поэта. А не стало его в октябре 1958-го – не выдержало сердце.
Очень строгий к себе, он придирчиво отобрал для будущих изданий лишь часть из написанного. Важные, программные стихи. И самое важное из них – вот это.
Я не ищу гармонии в природе.
Разумной соразмерности начал
Ни в недрах скал, ни в ясном небосводе
Я до сих пор, увы, не различал.
Как своенравен мир её дремучий!
В ожесточённом пении ветров
Не слышит сердце правильных созвучий,
Душа не чует стройных голосов.
Несовершенной природе приходит на помощь человеческий разум. Он преобразит природу, достроит её, даст новую жизнь. Если бы Заболоцкий дожил до наших дней и узнал, что учёные научились производить «мясо из пробирки», то был бы счастлив. Сбылась самая странная, нелепая и нереалистичная из идей автора «Торжества земледелия».
