Некогда, давно или не очень, появилась у русского интеллигента привычка сидеть в гостиной, или на веранде (подойдёт дача или кафе), или, может быть, на кухне, и поругивать родные пенаты. Сначала это был явный признак любви, потому что только настоящий друг отечества будет говорить о нём горькую правду. Потом это стало явным признаком русского интеллигента, независимо от любви. Отсутствие любви превратило горькую правду в приятно горчащую полуправду. Привычка поругивать отечество не требует ради любви к нему отказаться от своего, например, от зависти или от мести, ты можешь вообще ничего не делать и при этом чувствовать своё неравнодушие к судьбе родной земли. Полуправда вызывает привыкание. Тут уже нужен доктор, и у нас такой есть.
Доктор Антон Павлович Чехов был прекрасным писателем-диагностом. Его герои – недотёпы и неудачники, живут нечестно, боятся, как бы чего не вышло, умирают, чихнув на лысину начальства, плохо играют на фортепьяно, самые чувствительные из них забыли Фирса в заколоченном доме… Безнадежностью пропитаны здесь даже мечты: «В Москву! В Москву!» – чем больше героини «Трёх сестёр» это повторяют, тем яснее зрителю, что никакой Москвы никогда не случится. «Работать! Мы будем работать!» – как же это знакомо звучит, но то, что нам нравится эта идея, совсем не значит, что мы будем её воплощать. Чехов указывает как на тяжёлую болезнь на отсутствие деятельного начала в русском человеке (даже в талантливом, даже в очень симпатичном). Парадоксально, но, как отмечает Владимир Набоков в «Лекциях по русской литературе», Антон Павлович жил в то время, когда Россия «была одержима манией общественной деятельности» – вопрос о больших и малых делах волновал даже тех, кто к ним был не склонен и не способен. Каким может быть деятельный, созидающий русскую жизнь герой? Возможно ли, чтобы он не стал разрушителем, не был слишком прагматичен, не пострадает ли его сердечность, не утратит ли он чуткости?
В русской литературе тип героя, являющего деятельную любовь, вызывает и надежду, и разочарование. Всегда чего-то не хватает: Обломов чист душой, но не действует; Базаров решителен, но не может выстраивать отношения с любимыми людьми… Читатель Чехова может найти ответ на эти вопросы – и не только в его книгах, но и в жизни писателя.
Набоков считал, что «Чехов сам был одним из чеховских интеллигентов». Он тончайшим образом понимает своих неспособных к действию героев, но сам живёт совершенно иначе.
Отлично учился, с гимназических лет кормил семью, с самого начала писал как профессиональный литератор, параллельно занимался медициной – жизнь автора делает действительно смешными персонажей лирической комедии «Вишнёвый сад». В отличие от них писатель «то хлопочет об устройстве в Москве первого Народного дома с читальней, библиотекой, аудиторией, театром. То добивается, чтобы тут же, в Москве, была выстроена клиника кожных болезней. То хлопочет об устройстве в Крыму первой биологической станции. То собирает книги для всех сахалинских школ и шлёт их туда целыми партиями. То строит невдалеке от Москвы одну за другой три школы для крестьянских детей, а заодно и колокольню, и пожарный сарай для крестьян. И позже, поселившись в Крыму, строит там четвёртую школу». В тех же лекциях Набоков цитирует Чуковского, который пишет о том, как Чехов при строительстве школ лично наблюдал за постройкой, бесплатно лечил подмосковных крестьян, а в холерные годы один обслуживал 25 деревень.
Женская гимназия в Ялте. Фото: Veronika Shumkova / WikipediaУже заболев туберкулёзом, Чехов едет на Сахалин, удивляя всех, кто об этом знал. Действительно, зачем он туда поехал? Ехать долго, условия тяжёлые, денег за это не заплатят… Бунин пишет, что была необходимость прийти в себя после смерти брата и просто было интересно поехать. В письме Суворину Чехов сообщает, что хочет в поездке и потрудиться как медик, и внутренне собраться, и отдать дань тем людям, которые служили отечеству, осваивая этот край (и это была важная для Чехова цель).
На Сахалине Чехов занимается тем, что мы сегодня назвали бы правозащитной деятельностью. Книга «Остров Сахалин» стала плодом этой поездки, помогла облегчить жизнь каторжан. Суворину Чехов пишет об общественном внимании, которое мы сейчас считаем чем-то произвольным. Для Антона Павловича это не так. Общество должно смотреть не на то, что ему вдруг стало интересным, его внимание – область действия простой справедливости и общей ответственности за то, как устроена жизнь, куда идут средства: «Сахалин может быть ненужным и неинтересным только для того общества, которое не ссылает на него тысячи людей и не тратит на него миллионов».
Современников раздражала аполитичность Чехова, его же раздражали своей несправедливостью упрёки в «отсутствии направления». Он никогда не пишет «назидательно» и не придерживается какой-либо идеологии, мы можем вместе с героями искать свой ответ. Например, в рассказе «Дом с мезонином» Лидия делает примерно то, чем Антон Павлович занимался в жизни, занимается «библиотечками и аптечками», а герой-повествователь (его проще всего воспринять как выразителя авторской позиции) спорит с ней, рискуя испортить отношения в доме, который ему дорог:
«– Нужно освободить людей от тяжкого физического труда, – сказал я. – Нужно облегчить их ярмо, дать им передышку, чтобы они не всю свою жизнь проводили у печей, корыт и в поле, но имели бы также время подумать о душе, о Боге, могли бы пошире проявить свои духовные способности. Призвание всякого человека в духовной деятельности – в постоянном искании правды и смысла жизни. Сделайте же для них ненужным грубый животный труд, дайте им почувствовать себя на свободе и тогда увидите, какая в сущности насмешка эти книжки и аптечки. Раз человек сознаёт своё истинное призвание, то удовлетворять его могут только религия, науки, искусства, а не эти пустяки.
Иллюстрация Дубинского к рассказу А. Чехова «Дом с мезонином». Фото: издательство «Художественная литература»– Освободить от труда! – усмехнулась Лида. – Разве это возможно?
– Да. Возьмите на себя долю их труда».
Как бы утопично ни звучало последнее предложение, что мы могли бы ответить этому художнику сейчас?
Из биографии, написанной Борисом Зайцевым, известно, что Чехов самым любимым из своих произведений считал рассказ «Студент». В нём главный герой, Иван Великопольский, пересказывает двум крестьянкам евангельскую историю предательства Петра (и для них, наверняка неграмотных, это была единственная возможность понять, что происходило в ту далёкую ночь). Студент совершает то, к чему призван, и преображается сам: происходит поворот от тоски и потери смысла существования к духовному возрождению человека. Способ совершить этот поворот – увидеть нужду ближнего, поделиться с ним тем, что имеешь, но и самому на глубине пережить то, как они слушают и воспринимают услышанное.
В письмах и статьях Чехов вполне определённо высказывается о людях, в которых он видит воплощение образцового типа русского деятеля. Таковы, например, в его представлении герои книги Геннадия Невельского «Подвиги русских морских офицеров на крайнем Востоке России. 1849–1855», о которых он читал, когда готовился к Сахалину. В 1888 году Чехов пишет газетную заметку о Пржевальском под названием «Люди подвига» (была впервые напечатана в газете «Новое время»). В ней он говорит о бездеятельности как духовном и социальном зле и о противостоянии этому злу.
А. Чехов (справа) на пикнике в честь японского консула, Сахалин. Фото: ugl-museum.shl.muzkult.ru«В наше больное время, когда европейскими обществами обуяли лень, скука жизни и неверие, когда всюду в странной взаимной комбинации царят нелюбовь к жизни и страх смерти, когда даже лучшие люди сидят сложа руки, оправдывая свою лень и свой разврат отсутствием определённой цели в жизни, подвижники нужны, как солнце. Составляя самый поэтический и жизнерадостный элемент общества, они возбуждают, утешают и облагораживают. Их личности – это живые документы...».
Для Чехова тот тип русского человека, о котором он пишет в письмах и публицистике, предлагая образец, устанавливая норму, – не абстракция и не фантазия. Он сам принадлежал этому загадочному племени.
Однако важен ещё один момент: все, кто пишет о Чехове, отмечают уникальную художественность его произведений. Деятельная любовь к человеку в той картине мира, которой делится с нами Чехов, не «идея» или «теория», она по сути своей родственна художественному вкусу, неуловимому, но ясному чувству меры и красоты. Эта красота действия рождается каждый раз заново, в уникальном сочетании постоянных созидательных усилий и искрящегося свободного творчества, и есть в этом что-то близкое нашему извечному домашнему «так поступать красиво, а так – некрасиво». Поэтому так необычно звучит характеристика Пржевальского и подобных ему людей: «самый поэтический и жизнерадостный элемент общества».
Движущая сила русского деятеля, по Чехову, – личный выбор, направляющий волю неустанно себя воспитывающего, не дающего себе спуску человека. Получается, что настоящий русский интеллигент не тот, кто отваживается на критику, а тот, чьё слово подтверждается жизнью, противостоит пустоте и преображает человека.
Что почитать: Любящим взглядом на Чехова смотрят
И.А. Бунин. О Чехове. Незаконченная рукопись. Предисловие
М.А. Алданова. Издательство имени Чехова, Нью-Йорк, 1955,
К.И. Чуковский. О Чехове // Нива. 1915. № 50.
В.В. Набоков. Лекции по русской литературе // Независимая газета. 1996.
