– Как называется ваша профессия, чем вы занимаетесь?
– Я называю себя и этнографом, и антропологом. Этнограф описывает другие народы. Социальный антрополог изучает людей, сообщества людей, их взаимодействие в масштабах человечества и планеты. Код профессии в системе высшего образования, кстати, 007 – такие секретные агенты. В последнее время я перешёл к философским обобщениям, изучению человека как вида, но на основе жизни кочевников, конечно, которых я изучаю уже много лет. Они не прячутся за стенами городов, экранами ноутбуков и смартфонов, они живут так, как жили люди тысячи лет назад. Изучая их, можно увидеть некое «идеальное человечество».
– Почему идеальное?
– Дело в том, что нашей земледельческой цивилизации 10 000 лет, техногенной – чуть больше ста, а цифровая вообще возникла на наших с вами глазах. Нашему виду от 100 000 до 300 000 лет по разным оценкам, так что мы гораздо больше охотники и собиратели Калахари и аборигены Австралии, чем жители смартфонового века. Нами управляют древние инстинкты. Идёшь на море по пляжу и собираешь ракушки. Зачем? Инстинкт. То же самое с грибниками и охотниками. Именно так жило человечество 100 000 лет. И многие наши проблемы корнями уходят во времена, когда мы жили большими семьями по 30–40 человек и перемещались с места на место. Изучая, как живут современные бушмены, можно очень здорово помочь современной цивилизации. Они тысячелетиями разрабатывали концепцию ненасилия. Они знают, как жить в сообществе без ссор, без насилия, без конфликтов. Я их называю «альтернативное человечество». Такими мы могли бы быть, если бы не… земледелие, технический прогресс и так далее. Изучая бушменов и аборигенов, можно многое понять в поведении современного человека. Это не окошко в прошлое, конечно, а пример того, как параллельно развивалось второе человечество. Они – люди нашего вида, и они нам показывают, как могло бы быть, и мне их пример всё больше и больше нравится.
Константин Куксин с африканскими аборигенами. Фото: из личного архива Константина Куксина– Складывается ощущение, что вся ваша жизнь – одно большое путешествие или экспедиция. Как вам удаётся находить средства, время, силы?
– Много денег не надо, в первую экспедицию я поехал на честно заработанные 300 долларов. У меня есть сотрудница, которая вообще без денег полмира объехала. Путешествовать – это дёшево. Конечно, если вам не нужен пятизвёздочный отель и душ каждый день. А экспедиция от путешествия отличается тем, что мы ставим какую-то цель, в нашем случае исследование какого-то народа. Нужно до него добраться, и тут важны скорее не деньги, а отношение. Нужно уметь общаться, не бояться входить в чужое сообщество, не бояться быть смешным, потому что ты будешь делать ошибки и над тобой будут смеяться. Конечно, можно приехать в стойбище на дорогой машине, задать какие-то вопросы, а вечером уехать помыться, потом с утра снова приехать, но не так пишутся работы. Так не получится постичь суть народа, его душу. Не будет включённого наблюдения.
– Включенное наблюдение – это как?
– Когда ты приезжаешь и становишься одним из них. Это сложно, нужно месяцами жить среди этих людей, пытаться говорить на их языке, есть их еду и мыслить, как они. Зато кроме сбора материала мы узнаём что-то очень тонкое, нематериальное. Для меня это очень важно. Мы понимаем, как они мыслят, почему так себя ведут. Ведь все народы мыслят по-разному. Что для одних естественно – для других чудовищно. Чтобы это прочувствовать, нужно прожить внутри себя словно ещё одну жизнь. Это самое ценное, что может дать экспедиция.
– Пожалуй, это совсем не просто. Вам приходилось участвовать в чем-то неприятном, чтобы стать своим?
Константин Куксин (справа). Фото: из личного архива Константина Куксина– Есть общечеловеческие нормы. Как сказал один из моих учителей, индеец из племени лакота Серый Орел: «Все люди – люди». Есть разные обряды и церемонии, но они не вызывают протеста у человека другой культуры или даже религии. Сегодня вам вряд ли придётся принять участие в человеческих жертвоприношениях или в пытках врага – таких народов нет. Переступать через себя мне ни разу не приходилось. Конечно, я наблюдал вещи не очень приятные, когда свекровь мучает невестку, например, но это семейные отношения, в них не принято вмешиваться. Такое и у нас бывает.
– Сколько нужно времени, чтобы стать своим? Сколько обычно длится экспедиция?
– Можно приезжать и жить с ними месяц-два в течение многих лет. Так я изучаю цаатанов и тоджинцев в Монголии почти 18 лет. Они мне уже родные, мои родители уже общаются с их стариками, они ездят ко мне в гости.
Можно поступить как моя лучшая ученица Саша Терехина. Они с мужем около двух лет прожили безвылазно с ненцами. Но сейчас на это крайне мало кто решается.
Идеально исследовать народ циклами. День, месяц или год. Год, конечно, самое замечательное. За год кроме всех праздников обычно происходит ещё и чья-то свадьба или похороны. Ну а дальше – прожить с ними свою жизнь. Приехать, взять в жены дочь вождя племени и остаться там. Тут ты уже перестаёшь быть этнографом и становишься членом другого сообщества. Такое, кстати, регулярно происходит. Например, мой друг Алексей уехал на Чукотку работать ветеринаром, влюбился в чукчанку, у них родились дети, недавно появились внуки… Или американец Джон, который услышал по радио в США тывинское горловое пение, приехал в Тыву, женился на местной девушке. Такие люди становятся нашими респондентам, посредниками между культурами, рассказывают нам удивительные истории.
Жених с невестой в чукотском поселке Лорино. Фото: Владимир Астапкович / РИА Новости– Как перестать быть гостем и стать своим, начать включённое наблюдение?
– Есть народы очень открытые – например, в Средней Азии. Какие-то народы тоже гостеприимны, но при этом закрыты – например, ненцы. Они сами по себе. В чум пустили, чай налили, но сидят и молчат, не хотят общаться. Здесь нужно показать, что ты не брезгуешь их обычаями (например, выпить оленью кровь). Где-то нужно дарить дорогие подарки (например, на Ближнем Востоке). Если хочешь стать другом шейха – нужно приехать на хорошем автомобиле и с подарком. То есть войти как уважаемый человек. Где-то нужно просто начать играть с детьми, как у цыган. И тогда цыганские дети тебя просто притащат в табор. Я им играл на гармошке и стал своим. То есть всякий раз бывает по-разному, я даже особо об этом не думаю. Я называю это «дао дороги»: просто еду – и там судьба ведёт меня к людям. Важно идти к ним с открытым сердцем, говоря: «Я хочу всему у вас учиться как ребёнок. Возьмите меня как ребёнка в своё стойбище, учите, наказывайте, как у вас принято. Я буду одним из вас». Когда вот так с детским мировосприятием идёшь, совершенно не научным, с неподдельным восхищением тем, как она шьёт, как он запрягает нарты, хохочешь над тем, какой ты дурак и не мог догадаться, это очень импонирует и воспринимается очень хорошо. И потом ты как бы заново вырастаешь в этом стойбище, становишься взрослым. Получить имя среди другого народа – высшая оценка в моей профессии. У меня сейчас более десяти имен, полученных в разных сообществах. Так, монголы прозвали меня Цагаан Бадарчин – «Белый Сказитель», ненцы дали имя Мюсерта – «Всегда кочующий», индейцы лакота зовут Ташунка Вачипи – «Тот, чьи кони танцуют».
– Учиться, наверное, бывает тяжело. Были случаи, когда вы прямо унывали и вам что-то не удавалось?
– Я, взрослый мужик, прямо рыдал от усталости и от того, что у меня никак не получалось запрячь оленя. Дети подбегают и говорят: «Вот так, так и так делай», – а ты на десятый раз не можешь. Или когда к тебе относятся как к взрослому мужчине, ты идёшь пасти оленей, а у тебя убегает половина стада. И бригадир говорит тебе: «Ты зачем притащился сюда? Сидел бы в Москве у себя, книжки писал. Тебе это развлечение, а у нас тут дети. Из-за того, что ты половину стада упустил, мы рискуем здоровьем детей наших. Это для нас тут жизнь, а тебе развлекуха». Это неприятно слышать и нужно смирять себя.
Константин Куксин. Фото: из личного архива Константина КуксинаДругая сложность – жизнь «за стеклом». Ведь не только вы их изучаете, но и они за вами наблюдают 24 часа в сутки: как вы едите, как спите, как ходите в туалет. Я несколько раз был первым белым человеком, которого увидело племя, много раз был первым русским.
– Ваши экспедиции связаны с опасностями. Как на это реагирует ваша семья? Уже привыкли?
– Трудности и опасности нас и в Москве при переходе дороги подстерегают. Несколько раз я, признаться, был на волосок от смерти, но выжил. Семья привыкает. Брат у меня вообще тушит лесные пожары, он настоящий герой из тех парней, которые прыгают в горящий лес с вертолёта. Мама поначалу, конечно, волновалась. Как-то совпало, что я поехал к каким-то туземцам, которые ещё недавно белых ели, а брат решил тушить след Чернобыльской атомной станции, нырнул в эту горящую радиоактивную помойку. Волновалась, конечно, но сейчас привыкла. Может, потому что внуки появились.
Дочка моя ещё маловата, а сыновья уже оба ездили со мной в экспедиции. Старшего я отправил даже одного на Ямал пасти северных оленей, он о ненцах отличную работу написал. А младшего взял год назад в Африку к бушменам. Мы с ним вместе проводили исследования, это было очень классно.
Фото: Станислава Новгородцева / Коммерсантъ– Возвращаясь к вашим экспедициям: как вы считаете, можно ли вмешиваться в чужую жизнь? Нужна ли бедным народам гуманитарная помощь, прививки, школы и европейская культура?
– Глобализацию остановить невозможно, главное – чтобы она шла правильно. В прививках ничего плохого нет. Мы же привезли им эти неизлечимые болезни, давайте хоть сделаем им прививки. Школы тоже нужны, иначе они окажутся на обочине цивилизации и будут эксплуатироваться, станут чернорабочими, их культура будет разрушена. Но заходить нужно очень мягко, учитывая их интересы. Относиться – как к равным к себе: у меня своя культура – у вас своя. Я вам могу дать то, а научиться у вас этому.
Это сложный вопрос, который подняли гениальные братья Стругацкие в своей серии книг о прогрессорстве, в первую очередь «Трудно быть Богом»: «Можно ли вмешиваться, если то, что происходит на твоих глазах, недопустимо с твоей точки зрения?». Ученый вмешиваться не должен, это ставит крест на науке. Но как человек я безусловно вмешаюсь и остановлю, если что-то будет противоречить моим нравственным убеждениям.
– Считается, что, оказываясь за границей, русские туристы в этом смысле себя часто не лучшим образом ведут.
– Да, девиз российских туристов «Нам, русским, за границей иностранцы ни к чему». Но надо признать, так же ведут себя британцы, французы в Африке, испанцы в Латинской Америке, то есть народы, которые создавали колониальные империи. От этого нужно избавляться, как и нам от комплекса старшего брата по отношению к казахам, узбекам, киргизам. Никакие мы не старшие братья. Братья – да, но зачем думать, кто старше, кто младше? Колониализм нужно выживать из себя, ни к чему хорошему он не приводит. Нужно видеть людей в других людях, даже не похожих на тебя. И это сверхзадача социальной антропологии. Нам нужно понимать, что в основе ксенофобии лежит ошибка инстинкта. Он принимает людей иной национальности за другой вид – и возникает отторжение. Нужно это знать, выводить из бессознательного в сознание и держать там. Тогда мы сможем вместе жить на этой прекрасной планете.
Константин Куксин выглядывает из пня. Фото: из личного архива Константина Куксина– Глобализация делает нас все более одинаковыми. Скоро ли традиционные культуры пропадут совсем? Сколько еще осталось?
– С одной стороны, народы исчезают. Вы едете в Лондон, Нью-Йорк, Токио, Москву и разницы особой можете не найти. Везде типовая техногенная городская цивилизация. Вот мы, русские, какие? Многие и русского языка-то толком не знают, что уж говорить про обычаи и традиции предков. Но поскольку наш вид homo sapiens существует в форме этносов и не может по-другому, то будут возникать новые народы, а точнее – социальные группы. Даже в городах возникают субкультуры, которые дерутся и стреляют друг в друга.
Относительно кочевников я оптимист. Да, какие-то народы исчезнут, но кочевники, которые живут в экстремальных условиях (это Крайний Север, степи и пустыни Монголии, где ничего не растёт, то есть регионы, где нельзя заниматься земледелием), скорее всего, останутся такими ещё на долгое время. Что такое культура? Она зиждется на бытовых особенностях. А по-другому в этих местах жить просто невозможно.
При этом будут возникать новые народы. Этим летом я уезжаю на Таймыр, чтобы понять, как сформировался народ долган. Они возникли в 50-е годы ХХ века. Ещё живы старики, которые помнят, как они стали долганами. Были якутами, эвенками и русскими, а стали долганами. Вот как это происходит, что происходит в голове у человека, когда он чувствует, что у него меняется этничность? Что было в голове у британских колонистов, которые неожиданно почувствовали себя американцами? Вот это для меня интереснейшая тема, с которой я сейчас работаю.
– В вас что-то есть от кочевой культуры, если дома не сидится?
Константин Куксин (первый сверху).Фото: из личного архива Константина Куксина– Не только у меня. 95% человечества носят гены кочевников, охотников-собирателей. Лишь у 5% гены земледельцев. Так что большинство людей склонны к мобильности и перемене мест. Общие мировые тенденции говорят, что мы входим в эпоху неономадизма, новых кочевников: люди перемещаются, работают онлайн и не привязаны к своему полю и избушке. Есть такая теория, что период осёдлости был коротким и временным в истории человечества. Люди были вынуждены обрабатывать землю, но сейчас технологии шагнули вперёд, и мы снова можем кочевать.
Беседовала Александра Яблочкова
НАША СПРАВКА
Константин Куксин – этнограф, социальный антрополог, автор работ по этнографии, педагог и писатель. В детстве Костя «болел» индейцами Перу, прочитал все книги об индейцах и даже составил словарь языка кечуа. К 15–16 годам Константин твёрдо знал, что хочет стать учителем географии. Но географ, по его мнению, должен был не только вести уроки и ходить с детьми в походы, ещё он сам совершить выдающееся путешествие. Так Константин решил пересечь пустыню Гоби. В июле и на велосипеде. Оказавшись в Монголии, он влюбился в эту страну и её жителей, увидев их потрясающую культуру. Так начался его путь в науку. Сегодня Константин пишет книги о путешествиях, снимает фильмы, выступает с лекциями в школе, вузах и своём Музее кочевой культуры.
Музей кочевой культуры образовался при первой в России инклюзивной школе «Ковчег». Всё началось с монгольской юрты, которую ученики собрали вместе с молодым преподавателем географии Константином Куксиным. Сегодня в музее более 15 оригинальных жилищ различных кочевых народов мира. Сотрудники музея каждый год ездят в этнографические экспедиции. Поэтому несмотря на то, что в музее более 30 программ, каждую из них ведёт только тот экскурсовод, кто лично побывал именно у этого народа.
