В рейтингах букмекеров, как и много лет подряд, фаворитом был Харуки Мураками, традиционно ждали награды для Джоан Роулинг и Стивена Кинга, Салмана Рушди, прогнозировали победу китайской писательнице Цань Сюэ или австралийцу Джеральду Марнейну. Некоторые эксперты были уверены, что награду получит непременно украинский писатель. Но вот что точно было ясно – автору из России в этом году Нобелевка не светит. Хотя кандидаты были: называли имена Ольги Седаковой, Людмилы Петрушевской, Людмилы Улицкой, Владимира Сорокина, Михаила Шишкина и даже Дмитрия Быкова.
На самом деле список российских писателей, которые по разным причинам не получили в своё время Нобелевскую премию, выглядит даже величественнее, чем список лауреатов. Возглавляет его, конечно, Лев Толстой. Впрочем, писатель сам попросил снять его с конкурса: в 1906-м Академия наук в Петербурге заявила Толстого номинантом. Узнав об этом, он написал письмо своему финскому переводчику Арвиду Ярнефельту с просьбой исключить его имя из списка: «Во-первых, это избавило меня от большого затруднения распорядиться этими деньгами, которые, как и всякие деньги, по моему убеждению, могут приносить только зло; а во-вторых, это доставило мне честь и большое удовольствие получить выражение сочувствия со стороны стольких лиц, хотя и не знакомых мне, но всё же мною глубоко уважаемых».
Не дали премию Максиму Горькому (за «анархистские и часто совершенно сырые творения»), игнорировал нобелевский комитет и Николая Бердяева, хотя великий философ несколько раз выдвигался на премию. Не получил Нобелевку и Дмитрий Мережковский – в начале прошлого века один из самых популярных в Европе русских писателей, и Владимир Набоков как «автор аморального и успешного романа „Лолита“».
По традиции, полный список кандидатов на премию держится в строгом секрете и может быть обнародован только по истечении 50-летнего срока после присуждения наград, поэтому многие детали «недополученных» премий всплывают только сейчас. Как, например, история, которая развернулась сто лет назад – в 1920-х годах.
В это время в Европе начинают активно обсуждать вопрос о необходимости выдвижения русского писателя-эмигранта на получение Нобелевской премии. «Присуждение… было бы понято и как знак уважения Европы к изгнанной русской литературе», – пишет в газете «Слово» от 17 июля 1922 года Марк Алданов. На вопрос анкеты: кто сейчас является наиболее крупным писателем зарубежной России, – он ответил: «Знаменитейшими из русских писателей бесспорно являются в настоящее время Бунин, Куприн и Мережковский».
Идеей поддержать «изгнанную» литературу загорелись и европейские коллеги – например, французский литератор Андре Лихтенберже писал: «Трудно найти иную форму следования благородной цели создателя премии Нобеля, как это присуждение её русским писателям. Это воздаяние по заслугам людям, поддерживающим на подобающем месте свою национальную культуру в момент, когда их родина изнемогает от разлива варварства, – в то же время послужило бы к чести Шведской Академии». («Слово». 1922. № 9).
Но конкретные имена русских эмигрантов-писателей, «которые в момент, когда политическая и социальная буря так жестоко потрясает их страну, столь блестяще свидетельствуют о бессмертии русского гения», вызывали споры. Например, социалист Ромен Роллан (лауреат премии 1915 года) не одобрял кандидатуру Мережковского, автора исторического бестселлера «Христос и Антихрист». Он был поклонником Максима Горького (в те годы тот был ещё эмигрантом), поэтому направил в Нобелевский комитет Шведской Академии письмо, рекомендуя присудить премию по литературе за 1923 год совместно Горькому, Бунину и Бальмонту.
Нобелевский комитет, рассмотрев выдвижение Роллана, постановил более подробно ознакомиться не только с творчеством кандидатов, но и выяснить политическую позицию Горького и роль Бунина и Бальмонта в русской эмигрантской литературе. Таким образом, в том году никто из русских писателей Нобелевку не получил. Лауреатом 1923 года стал ирландский поэт Уильям Йейтс.
Впрочем, с каждым годом шведам было, как выразился затеявший весь этот Нобелевский «русский проект» Алданов, «всё труднее бойкотировать русскую литературу». Сложность заключалась в том, что и сами кандидаты не хотели выдвигаться в коллективе: Мережковский наотрез отказывался делиться с Буниным, а Бунин свысока смотрел на Мережковского с Куприным. При этом все вместе они отказывались быть в одном «проекте» с Горьким.
Внезапно в гонку за премию вступает ещё один претендент – Иван Шмелёв. Став как-то невольным свидетелем беседы Бунина с Мережковским о литературной Нобелевской премии, писатель сначала оскорбился, что его не считают достойным кандидатом, а потом решил действовать.
Шмелёв рассылает свою эпопею «Солнце мёртвых» нобелевским лауреатам: Манну, Гауптману, Роллану, Гамсуну, Лагерлеф. Книгу переводят на европейские языки, Шмелёва называют даже «русским Данте». В 1931 году он действительно был выдвинут на премию, но Нобелевский комитет не увидел и в Иване Шмелёве достойной кандидатуры. «Вот я… дерзнул возгордиться литературно и возмечтал. Не верьте, куда мне в калашный ряд! Многое, что писал, не помню, так – мельтешится. А я о Нобелевской премии! Это меня грипп (без насморка, внутренний) подогрел», – писал он своему товарищу философу Ильину.
Впрочем, и Бунин в 1931 году премию не получил, её присудили шведскому поэту Эрику Карлфельдту. В 1932 году комитет предпочёл «русскому проекту» английского прозаика Джона Голсуорси.
И только в 1933 году Нобелевская премия по литературе была присуждена русскому писателю Ивану Бунину «за правдивый артистичный талант, с которым он воссоздал в художественной прозе типичный русский характер». В своей Нобелевской речи писатель сказал: «Впервые со времени учреждения Нобелевской премии вы присудили её изгнаннику».
Благородный Шмелёв написал в адрес первого русского Нобелевского лауреата по литературе приветствие: «…Событие знаменательное. Признан миром русский писатель и этим признана и русская литература, ибо Бунин – от её духа-плоти, и этим духовно признана и Россия, подлинная Россия, бессмертно запечатленная в её литературе. Эта “бессмертность” – не вольное обращение со словом: воистину так и есть… Через нашу литературу, рождённую Россией, через Россией рождённого Бунина, признаётся миром сама Россия, запечатленная в “письменах”» (газета «Россия и славянство», 1933).
Надо заметить, что в следующий раз русская литература была «признана миром» лишь спустя 25 лет – в 1958 году Борис Пастернак был награждён Нобелевской премией, но вынужден был от неё отказаться.
В последний раз российский литератор получил премию в 1987 году – правда, Иосиф Бродский на тот момент уже давно был гражданином США.
Почему же русская литература, которую мы привыкли считать великой, сошла сегодня с мировой арены? Похожим вопросом задавались и почти сто лет назад. Например, Георгий Адамович в 40-х годах прошлого века писал: «В истории русской литературы последних десятилетий есть один вопрос, горький для нашего национального самолюбия, но настолько реальный по существу, что от него невозможно отделаться: как случилось, что мы от мировой роли опять перешли на роль провинциальную; почему русская литература потеряла своё всеевропейское, и даже больше, чем всеевропейское, значение? …Есть таланты, но нет темы. Русская литература как бы потеряла свою гениальность, ей нечего сказать. И она, в сущности, искажает жизнь, выбрасывая из неё всю ворвавшуюся туда сложность: приглаживает её подстать своим оскудевшим силам или уходит от неё прочь».
Можно говорить о том, что решения Нобелевского комитета – это ещё не признание истинного таланта, и что в них больше политики и сиюминутной конъюнктуры, нежели по-настоящему литературного величия. Но, положа руку на сердце, смогут ли даже русские читатели назвать современного писателя по-русски (изгнанников или живущих на родине), соответствующего критерию, который выдвинул для лауреатов премии по литературе сам Нобель, – «тот, кто создаст наиболее выдающееся литературное произведение идеалистического направления»?