Сегодня уже невозможно представить, что знаменитый «Александр Невский» Павла Корина, знакомый всем и каждому с детства, своим появлением на свет обязан речи товарища Сталина, который, стоя на Мавзолее морозным утром 7 ноября 1941 года, упомянул имена великих русских полководцев прошлого: Александра Невского, Димитрия Донского, Кузьмы Минина, Димитрия Пожарского, Александра Суворова, Михаила Кутузова.
И хотя до патриотического «ренессанса» 1943 года было ещё далеко, в идеологическом отделе ЦК ВКП(б) тут же уловили смену интонации и спохватились: а где это у нас портреты знаменитых русских полководцев? Или хотя бы плакаты?!
Тут же зашевелились невидимые шестерёнки огромной пропагандистской машины, и в Московский союз советских художников (МССХ) пришла разнарядка: срочно нужны портреты полководцев! И ещё какие-нибудь батальные полотна на темы русской истории.
Так Корин взял заказ написать триптих о святом благоверном князе Александре Ярославиче Невском, который «под амнистию» попал чуть раньше остальных – ещё в 1938 году на экраны страны вышел фильм «Александр Невский» Сергея Эйзенштейна и Бориса Васильева.
И Павел Дмитриевич довольно быстро справился с заказом. В 1942 году его «Невский» был представлен на выставке «Великая Отечественная война» в Третьяковке, а потом пошёл в тираж – на плакаты и открытки.
А когда в январе 1944 года от фашистов был освобождён Новгород Великий, при въезде в город бойцы поставили огромный плакат с изображением Александра Невского, скопированный с картины Корина. И лозунг: «Кто с мечом на нас пойдёт, от меча и погибнет».
Но вообще-то Павел Корин получил заказ на триптих, то есть на три картины, но написал только центральную часть – портрет князя. А вот правую и левую части триптиха Павел Дмитриевич отказывался сдавать заказчику вплоть до начала 50-х годов. Потом, конечно, сдал, но и сейчас посетители Третьяковки озадаченно вздыхают и донимают экскурсоводов: дескать, а какое вообще отношение все эти странные люди имеют к Александру Невскому?
И мало кто знает, что настоящий триптих Павел Корин так и не отдал Третьяковке.
Картина Михаила Нестерова «Портрет Павла Корина». Фото: Государственная Третьяковская галереяИскусствовед Ирина Иванова из Музея древнерусской культуры и искусства имени Андрея Рублёва в своих воспоминаниях писала: «На эскизе 1942 года видно, что уже тогда определилась композиция, посвящённая шествию воинов, несущих тело молодого князя, сподвижника Александра Невского, тяжело раненного в бою. Корин, стремясь к передаче типичного в образе главного героя, искал наиболее убедительные черты, и ему позировали многие: и Надежда Алексеевна Пешкова (жена сына Алексея Максимовича Горького), и известный художник-график Илларион Голицын…»
Другой была и левая часть триптиха: шум битвы, когда стена щитов, ощетинившаяся копьями, идёт тараном на такую же стену.
Почему же Павел Корин отказался от уже почти написанных картин? И почему заменил их такими невыразительными полотнами?
* * *
Однажды Павел Корин признался: «Обдирая кожу, вылезал я из иконописи».
Обдирал-обдирал, да так и не вылез. Если посмотреть на его полотна, то все персонажи статичны, и только яростное выражение глаз да сцепленные руки выдают их чувства и скрытые эмоции.
Павел Корин действительно был из потомственных богомазов села Палех. Его дед, Николай Илларионович Корин, держал свою иконописную мастерскую в Палехе – причём современники оценивали мастерскую Иллариона Николаевича как одну из главных «семейных» палехских мастерских.
Отец художника, Дмитрий Николаевич Корин, некоторое время работал в Петербурге и Сергиевом Посаде, где учился писать иконы в академическом стиле. Потом он женился и вернулся в Палех.
Иконописцами стали и все братья Павла Дмитриевича – старшие Сергей с Михаилом, младший Александр. Сестра Евлампия Корина образов не писала, зато вышла замуж за представителя другой иконописной династии – Николая Удалова, и её дети стали мастерами лаковой миниатюры, благодаря которой Палех и прославился по всему миру.
По семейной традиции Павел Корин сначала учился живописи на дому, потом в Палехской иконописной школе, после чего приняли его учеником в иконописную палату Донского монастыря в Москве.
При монастыре работала артель художников, и вскоре братья Корины попали на строительство храмов для Марфо-Мариинской обители в Москве, которая создавалась на средства великой княгини Елизаветы Фёдоровны, родной сестры императрицы Александры Фёдоровны. В Марфо-Мариинской обители тогда работали лучшие церковные живописцы того времени: Виктор Васнецов, Василий Поленов, Михаил Нестеров.
Именно Нестеров и стал на долгие годы другом и наставником Павла Корина, который писал учителю: «Вы бросили мне в душу Ваш пламень, Вы виновник того, что я стал художником». Корин поступил учиться в Художественное училище живописи, ваяния и зодчества (МУЖВЗ), куда, кстати, уже поступал его брат Михаил и где преподавал его земляк и дальний родственник Алексей Корин.
Дом, в котором родился и провел свое детство П.Д. Корин. Фото: Missis87/Wikipedia* * *
Кстати, в монастыре Павел Корин нашёл и свою будущую жену – воспитанницу обители Прасковью Тихоновну. Кстати, позднее Прасковья Тихоновна и сама стала замечательным художником-реставратором. Она участвовала в реставрации панорамы Бородинской битвы и картин Дрезденской галереи, спасённых от огня войны.
Павел Дмитриевич благодаря, видимо, необыкновенному чутью не ошибся в выборе спутницы жизни. Выбор был один раз и на всю жизнь. Но случилось это непросто. Он добивался её руки и сердца семь лет. Впрочем, и обстоятельства в те непростые времена не благоприятствовали спокойной семейной жизни. Сплошной форс-мажор: Первая мировая война сменилась двумя революциями и гражданской войной, после чего в стране стали править разруха и голод. А у Корина из всех доходов только жалкое жалованье преподавателя техники рисунка в МУЖВЗ, в котором он остался работать и после окончания учёбы (вернее, после революции училище сменило название на 2-е Государственные художественные мастерские). Словом, не до семьи тут.
* * *
Судьбоносным для Корина стал 1931 год, когда к нему в мастерскую, оборудованную на одном из арбатских чердаков, поднялся знаменитый писатель Максим Горький, желавший посмотреть этюды к картине «Уходящая Русь», о которой в художественных кругах столицы уже ходили легенды. Дескать, есть один верующий художник, который, ничуть не стесняясь органов ОГПУ, пишет портреты православных иерархов, священников и монахов, не сумевших найти места в новой жизни.
Корин сразу понравился Горькому, и писатель, пользуясь своими связями, организовал художнику ознакомительную поездку в Италию – чтобы Корин своими глазами смог бы увидеть те величайшие образцы классического искусства, из которых и выросла вся современная живопись.
Также стараниями Горького Корин в 1932 году возглавил реставрационную мастерскую Государственного музея изобразительных искусств имени А.С. Пушкина.
Он становится художником из «первой обоймы»: Корину заказывают портреты выдающихся деятелей советской культуры, затем ему поручают сделать мозаичный фриз «Марш в будущем» для большого зала Дворца Советов, который уже начали строить на месте взорванного храма Христа Спасителя.
* * *
Войну художник встретил в Москве. Здесь же он стал писать и своего «Невского».
Художник вспоминал: «Когда началась война, я не уехал из Москвы. Так и не мог заставить себя уехать. Москва в те дни была прекрасна. Суровое и героическое начало, которое всегда жило в её облике, как-то особенно стало видеться в ней. Всю осень 41-го года я работал над эскизом монументальной мозаичной композиции для большого зала Дворца Советов. Это должно быть было произведением титанических размеров, и на моих картинах возникли юные, могучие, слитые единым движением фигуры, устремленные в будущее. Эту работу я так и назвал – “Марш в будущее”, и не отрывался от неё, даже когда радио объявило о налётах гитлеровской авиации. В том была моя личная борьба с фашизмом: советский народ в моих эскизах казался мне мощной и торжественной лавиной, которую не могли остановить никакие “гитлеры”…
Мозаичный фриз «Марш в будущем». Фото: Государственная Третьяковская галереяМосква жила суровой и трудовой жизнью военной города, я ходил по её улицам, более чем всегда пустынным и строгим. И во мне родился замысел, впоследствии воплощённый, – замысел моего триптиха “Александр Невский”.
Я приходил в Большой театр, в который однажды… попала бомба… В Большом театре мне особенно ясно показалось, что я вижу своего Невского, что его играет гениальный Шаляпин. Вообще, созданные им исторические образы – Иван Грозный, Борис Годунов, Варлаам – всегда служили тем идеалом, образцом, с которым нужно соизмерять свои замыслы.
В разрушенном Большом театре, расписывая вновь плафон, я, казалось, слышал громовой голос, прекрасную русскую речь великого артиста. И на улицах в гремящих репродукторах военной затемнённой Москвы я старался расслышать этот божественный голос.
Из Большого – вдоль Охотного ряда и завернув на Манежную площадь – я часто ходил в Исторический музей и там смотрел древнее оружие русичей: мечи, кольчуги, наручники, шлем князя Ярослава, который надел впоследствии на своего Невского.. И, глядя на эти старинные вещи, я так волновался, будто видел оружие нынешних защитников Москвы.
Я очень много работал: в конце осени 42-го года средняя часть моего триптиха – Александр Невский – была готова и представлена на экспозиции выставки “Великая Отечественная война”».
* * *
Портрет святого благоверного князя действительно впечатляет. Прежде всего тем, что художник не пошёл против совести и исторической правды и изобразил над князем флаг Руси – с образом Христа. То есть Христа он поставил над властью и страной.
В идеологическом отделе ЦК сделали вид, что ничего не заметили: ведь сам товарищ Сталин был в полном восторге от картины. Ну и, конечно, сам Невский!
Вместо актёра Николая Черкасова из фильма Эйзенштейна, чей образ моментально стал каноническим изображением князя, Корин написал Шаляпина. Вместо парчовых плащей и сафьяновых сапожек – рыцарские латы. На плечах – алый стяг.
Только такой закованный в железо воин и мог раздавить фашистского зверя.
Фото: Государственная Третьяковская галереяИзвестный скульптор Сергей Коненков был в восторге: «Стальной прищур глаз, гневные складки в углах рта, соколиный разлёт бровей, узкое славянское лицо – воплощённое бесстрашие, сильное тело в кольчуге и латах, алый плащ за спиной, в плечах косая сажень. Руки так сдавили рукоятку богатырского меча, что, кажется, сейчас хрустнет булат... На знамени – Спас Ярое Око... Не для приятности, не для развлечений был сделан этот портрет-символ. Он, Александр Невский Корина, стал с бойцами Страны Советов на войне с фашистскими полчищами. Попробуй усомнись, посмотрев на такого предка, в том, что выстоим, победим. И верили бойцы и командиры Советской Армии, что та же бесстрашная кровь течёт и в их жилах, и стояли насмерть, выстояли и победили. В тяжёлый час испытаний искусство Корина было необходимо фронту, как подвоз оружия…».
* * *
Сегодняшние историки-реконструкторы смеются: художник изобразил на князе из XIII столетия вовсе не русскую или византийскую броню, а турецкий юшман – доспех янычар конца XVII века. На ногах – цельнокованые латные поножи и рыцарские ботинки-сабатоны XV века, которых на Руси не было никогда. То же самое можно сказать и о латных перчатках – явном анахронизме!
Огромный двуручный меч – тоже европейский. Больше всего похож на изделие французских оружейников XIII века, хотя сам клинок с тремя долами напоминает широкий итальянский меч-«чинкуэда» XVI века. Но вот гарда клинка вообще никуда не годится. «Рога» на мече делались не просто для красоты: они ловили на себя клинок врага, поэтому их всегда выгибали наружу, чтобы пойманный клинок не соскочил бы и не ударил бойца по руке. Но у князя гарда загнута к рукояти, что, конечно, красиво, но неверно.
По сути, единственное, что есть русского на русском князе, – это шлем XIII века, который принадлежал его отцу Ярославу Всеволодовичу. Но шлем, опять же, нарисован неправильно – слишком уж маленький! В реальности под шлем надевали толстую войлочную шапку-подшлемник, чтобы снижать силу ударов по голове. Кроме того, на реальном шлеме лицо воина было закрыто кольчужной бармицей.
Впрочем, сам художник от всех подобных вопросов просто бы отмахнулся. Один из его друзей рассказал случай, когда искусствоведы из Третьяковки передали художнику похожие претензии.
– То, что тяжелы меч и панцирь, – ерунда, – ответил художник. – Александр Иванов тоже допускал условности разного рода, за которые ему современники бросили упрёки.
Шлем Ярослава Всеволодовича. Фото: Wikipedia/Shakko* * *
В самом деле, художник не историк, чтобы тщательно воссоздавать все детали исторических костюмов.
Но ещё больше, как вспоминал сам Корин, коллеги по цеху ругали его за боковые части триптиха – дескать, всё мрачно и депрессивно.
И тогда Корин написал две новые картины.
Левая часть триптиха – «Северная баллада». Здесь нет ни сражений, ни погибших сподвижников князя. Просто стоит немолодой воин в таких же латных поножах, как и сам князь. В одной руке – двуручный меч, другую в запретительном жесте протянул вперёд и как бы говорит стоящей рядом княгине в роскошных парчовых одеждах: «Враг не пройдёт!».
Правая часть – «Старинный сказ». На холсте – разрушенный старинный собор, внутри которого уже разрослись цветы и трава, но на стене сохранились росписи – изображение Николая Угодника. У стены стоит согбенная старушка-сказительница, на переднем плане – молодой воин с кистенём в руке и седой старик в праздничном кафтане. Старик смеётся – ведь враг повержен. Кстати, для того чтобы написать молодого воина, художник явно использовал эскизы к «Руси уходящей»: это же вылитый иеродиакон Фёдор (в миру Олег Павлович Богоявленский), дворянин, сын русского консула в Персии, предательски убитого в Тегеране в 1911 году, студент медицинского факультета Московского университета, солдат-доброволец Первой мировой войны. В 1929 году принял постриг в Высоко-Петровском монастыре, служил в храме преподобного Сергия Радонежского на Большой Дмитровке. В 1933 году он был первый раз осуждён на 3 года лагерей, вторично был арестован в 1941 году. И умер под пытками на допросах в тюрьме. Место его погребения неизвестно.
«Старинный сказ». Фото: Государственная Третьяковская галереяВот такое веселье.
* * *
Намёк художника власти был предельно прозрачен.
Война прошла, а разрушенные церкви и памятники истории никто и не собирается восстанавливать. Более того, власти продолжали сознательно уничтожать памятники русской истории и культуры, словно собираясь стереть из памяти советского народа сам фундамент русской цивилизации.
Посмотрите: пара из «Северной баллады» стоит не просто на лесном пригорке, а на фоне крепости Старой Ладоги, которой в те годы тоже грозило забвение и уничтожение.
«Северная баллада». Фото: Государственная Третьяковская галереяНачало же 1950 года и вовсе ознаменовалось борьбой столичной интеллигенции за остатки Андроникова монастыря: к тому времени большевики уже уничтожили колокольню монастыря, которая была второй по высоте в Москве после колокольни Ивана Великого; срыли некрополь Андроникова монастыря, где были похоронены Андрей Рублёв, воины, погибшие во время Северной войны 1700–1721 годов и Отечественной войны 1812 года.
Только в 1947 году (в год 800-летия Москвы) инициативная группа, куда входил и Павел Корин, обратилась к правительству с просьбой о создании на территории монастыря Музея древнерусской живописи. 10 декабря 1947 года председатель Совета министров СССР Иосиф Сталин подписал постановление о создании в Андрониковом монастыре историко-архитектурного заповедника имени Андрея Рублёва. Правда, потом работы по созданию музея-заповедника были заморожены, так что художникам и академикам пришлось вновь обивать пороги высоких кабинетов.
А вот что писал сам Павел Корин о состоянии других священных для русского человека мест: «Многим ли известно, что Пересвет и Ослябя похоронены в Москве, в церкви Рождества? Сейчас она находится на территории завода “Динамо”. В четверике храма установлен мотор на 180 киловатт. На метр он углублён в землю. В трапезной, примыкающей к усыпальнице, два мотора – 200 квт и 370 квт. Начата установка ещё одного мотора на 370 квт. В пристройках вокруг – те же моторы. Древняя почва перерыта беззастенчиво и грубо. Здание сотрясается от грохота.
Прежде эти улицы назывались Пересветинская и Ослябинская. Теперь улицы переименованы. Нет ни одного воспоминания – доски мемориальной хотя бы. Ничего нет. Только рёв моторов над прахом героев.
Вот вся тебе память и слава.
Я получил тревожное письмо. Воинствующее невежество нависает над полем Бородина. Тракторы Бородинского совхоза сравняли батареи Богарне, выворотили “охранные столбы”, остатки валов запахали под пар. Наверное, для руководителей совхоза нет прошлого их Родины. На этом же поле сражались в 1941 году и советские воины – потомки Дня Бородина и Утра Куликова…»
Не случайно Павел Корин в 60-е стал инициатором создания Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК), идею которого тоже пришлось пробивать годами.
Так что совсем не случайно Корин решил изменить не только общий вид триптиха, но и его идеологический замысел, убрав все напоминания о войне, сражениях и военных потерях. Потому что самым страшным врагом являемся мы сами – сами себе. Причём в сугубо мирное время.
P.S. Несостоявшиеся части триптиха стали основой другого триптиха – «Сполохи», который, к сожалению, так и не был дописан.
