Образ корабля в русской культуре: свобода, военная мощь или истина

Корреспондент «Стола» выяснила, какой образ огромного парусника сложился в русской культуре 

Фото: Igor Kokoulin / vk.com

Фото: Igor Kokoulin / vk.com

На одном корабле двух капитанов не бывает, разбитому кораблю нет попутного ветра, большому кораблю – больше плаванье. Это лишь часть пословиц, в которых присутствует образ корабля. Причём везде это судно символизирует разные понятия: где-то – человека, где-то – свободу, где-то – саму жизнь. 

Когда я слышу термин «корабль», в памяти до сих пор всплывали картины Ивана Айвазовского, фильм Джеймса Кэмерона «Титаник», сказка Афанасьева «Летучий корабль» и роман Вениамина Каверина «Два капитана». Думаю, у каждого будет свой набор ассоциаций. Однако так было до того, как я сняла документальный фильм «Селигерье». Признаться, на корабле я никогда не ходила, зато в процессе съёмок побывала на борту парусника «Усатая синица» Игоря Кокоулина. Теперь при слове «корабль» возникает ощущение полёта. Наверное, поэтому парус называют символом свободы. Впрочем, готовя этот материал, я поняла, что это не общепринятая ассоциация.   

Русский корабль – военный корабль 

Обзванивая университеты в поисках потенциальных экспертов, которые могли бы прокомментировать данную тему, я думала, о каких образах будет идти речь. С детства всем известно, что корабль – это свобода. Однако с моим, как мне казалось, «общепринятым» мнением согласились далеко не все. А самым удивительным было услышать от директора Института исследований культуры НИУ ВШЭ Виталия Куренного о том, что корабль как образ в русской культуре непопулярен. 

– В былинах на Соколе-корабле плывёт Илья Муромец, сказка «Летучий корабль» Афанасьева, песня про Стеньку Разина – и, пожалуй, всё, если мы говорим о традиционной культуре. У нас образ корабля представлен не очень ёмко, поскольку Россия долгое время была отрезана от морей. Поморская культура такой фольклор не производила. Однако судно достаточно часто встречается в советском кинематографе, где рассказывается о петровских временах, морских военных событиях. Например, фильм «Крейсер “Варяг”» Виктора Эйсымонта, «Броненосец “Потёмкин”» Сергея Эйзенштейна. Так получилось, что у нас сложился скорее военный образ корабля, отмечает Куренной. 

Кадр из фильма «Броненосец “Потёмкин”». Фото: Госкино
Кадр из фильма «Броненосец “Потёмкин”». Фото: Госкино

Не может быть, думаю я и начинаю поиски в живописи. А как же свобода, символ новых открытий, приключений и авантюризма, который запомнился мне из литературных произведений? Пересматриваю картины русских маринистов. Некоторые из художников, кстати, незаслуженно малоизвестны. Однако стоит признать: почти все они были последователями Ивана Айвазовского, а также существенную часть жизни посвятили военному флоту.

Например, достаточно большое количество работ, посвящённых борьбе со стихией, есть в творчестве современника Айвазовского Алексея Боголюбова, он был художником штаба военно-морского флота. Но и этот автор зачастую писал военные сюжеты. Например, выполнял монаршие заказы изображения морских сражений и Крымской войны. 

Ещё один ученик Ивана Айвазовского – Лев Лагорио – отправился в плаванье на военном фрегате «Грозящий», чтобы изучить его строение и изображать на своих полотнах. Впрочем, он также писал события российской военно-морской истории. 

Изображения кораблей и морскую тематику мы видим на картинах Николая Гриценко, Леонида Блинова, Александра Беггрова, Руфима Судковского, а также Александра Дорогова, чья подпись оказалась под автографом Айвазовского на полотне «Корабль в бурю». 

Пираты – родоначальники свободного мышления 

Однако, даже признавая популярность военного образа корабля в русской культуре, не стоит забывать о символе свободы. Хотя бы потому, что о ней говорят мыслители и писатели. Советский философ и теоретик науки Михаил Петров создал целую плеяду работ об античной культуре, изучая в том числе деятельность пиратов Эгейского моря. Он считал, что палубная культура морских разбойников играла огромную роль в становлении и формировании социально-культурного строя греческого общества, а значит, и современного европейского.  

– Есть знаменитая политическая формула крупнейшего теоретика XX века Карла Шмитта: номос земли и свобода морей. Человек на земле прикован, легко контролируется, закрепощается, от власти он никуда далеко не убежит, а море – другая стихия, намного свободнее. Такая теория о рождении свободного мышления из духа морских плаваний в каком-то смысле остроумна, добавляет Куренной. 

Фото: Igor Kokoulin / vk.com
Фото: Igor Kokoulin / vk.com

Морские капитаны и яхтсмены подтверждают: нигде нельзя так ощутить дух свободы, как посреди водяной пустыни. «Когда ты выходишь один в озеро сейчас (а раньше в море) – это кайф. Ощущение единения с природой, особенно ночные одиночные плавания, – это фантастика какая-то», – подчёркивает руководитель морского музея в д. Залучье Тверской области, яхтсмен и подводник Игорь Кокоулин. Он отмечает, что корабль для него – это символ всей жизни. Недаром в социальных сетях мужчина опубликовал слоган «С морем до конца». Поэтому летом этого года Игорь Кокоулин открыл Музей селигерской лодки, сейчас заканчивает оформление ещё двух будущих экспозиций: одна будет посвящена подводной лодке К-360, а вторая – отдельным эпизодам мировой парусной истории. В массовой культуре информации о кораблестроении, кругосветных путешественниках и вообще о занятиях парусным спортом недостаёт. Это отмечают все, кто связан с морем. Так же как, кстати, не хватает рассказов, фильмов и картин о русских пиратах. Да-да, в России тоже был свой Джек Воробей и «Чёрная жемчужина». Виталий Куренной объясняет: исторически в нашей стране были преимущественно речные пираты, хотя Киевская Русь знала также морских разбойников. Однако наиболее известны так называемые ушкуйники (от слова «ушкуй», что значит лодка). Это новгородские пираты, которые в XI–XII веке доставляли немало хлопот жителям прибрежных населённых пунктов. 

– На юго-востоке Ладоги есть деревня Сторожно, где находится самый крупный маяк и храм. По легенде, там как раз обитали пираты. Однажды их застала буря, они бросили свой промысел и основали монастырь, – рассказывает Куренной. 

Парус – это целый мир  

Те, кто никогда не был на борту, романтизирует образ корабля – и не более. Те, кто живёт на воде, отождествляют с ним целый мир, потому что каждый день подчинён стихии. Культуролог из Осташкова Тверской области Светлана Чеснокова подчёркивает, что появление на воде любого судна для тех, кто живёт на берегах акватории, – движение жизни. Ведь зимой водоёмы замирают, пульс в них словно останавливается. Именно поэтому весной, например, на озере Селигер люди с нетерпением ждут ледокол, чтобы можно было снова перемещаться по водоёму. И ходят прощаться с озером, когда в ноябре встаёт лёд. Значит, до апреля на воде не будет ни одного судна. 

Отслуживший 16 лет на флоте морской офицер Владимир Вовк признаётся: если он день прожил без воды, он не человек. Из северных краёв моряк вернулся в свой родной селигерский край, и теперь его корабль – это единственная сохранившаяся и функционирующая лодка-селигерка. Она для Владимира и средство передвижения, и история, и связь с будущим.   

В своей статье российский искусствовед, историк искусства и член Российской академии художеств Александр Якимович пишет: «Поэт сказал, что все мы немного лошади. Вероятно, в культуре кочевников и сухопутных конниц это в самом деле так. Кто видел море и не может его забыть, тот скорее немного корабль. Или хотя бы немного судёнышко».

Действительно, у жителей каждой акватории – своё судно. Например, на озере Селигер местные умельцы строили лодку-селигерку. Она создавалась под длину волны (7–8 метров), позволяя безопасно и ловко перемещаться, перевозить грузы, а также рыбачить. Поморы строили кочи и ладьи, новгородцы – ушкуи. У местного населения каждого водоёма, объясняет Игорь Кокоулин, были свои технические особенности кораблестроения (закрытая палуба, открытая). Якимович в своей статье «Корабли и люди» и вовсе приписывает судну черты характера отдельного народа. Он подчёркивает: «Какие корабли – такие языки. Славянское “ладья” есть слово ладное и мягкое, плавное и текучее. Оно задумчивое и просится в протяжную песню. Скандинавский “драккар” есть слово колючее, ребристое, хорошо отточенное. Лучше не подходи. Сразу видно, кто есть кто и чего от кого ожидать».  

С историком искусства согласны моряки. Игорь Кокоулин объясняет: корабль на самом деле лишь кусок дерева или железа, смыслом этот образ наполняют люди, команда. А значит, удачи или неудачи судна в плавании – отражение того, как работает сформировавшийся на борту экипаж. Казалось бы, звучит скорее прагматично, нежели романтично. Однако вдумайтесь: корабль становится единым организмом, который демонстрирует, что и где у этого «тела» болит. 

Морское судно как космический корабль 

Интересно, что во многих литературных произведениях корабль приравнивают к некоему космическому объекту, который постигает новую вселенную. Такой образ морского судна наблюдается как в фольклоре, так и в более поздней отечественной классике. Первым в неизведанное пространство отправляется былинный Корабль-сокол. Как пишет в своей статье «Архетипический комплекс корабля в русской литературе: моральный подтекст» российский учёный-литературовед Марианна Дударева, на то, что корабль отождествляется с космическим объектом, указывают тотемные животные, которые располагаются по бокам судна. Кроме того, борта корабля были украшены звёздным орнаментом. Автор также подчёркивает, что песнь-старинку о корабле пели в период от Рождества до Крещения во время колядок. По её словам, Афанасьев в своих трудах определил, что славяне исторически считали небо – морем, а небесные светила – кораблями. Именно поэтому в литературе между строк читается привычный нашим предкам образ парусного судна.  

Космическая символика встречается даже в поэзии XX века – например, в творчестве Сергея Есенина. Автор пишет: «Звёздные поводья / Месяц уронил» и «Коромыслом серп двурогий / Плавно по небу скользит». 

Корабль как проводник в параллельный мир 

Интересно, что у того же Есенина встречается несколько иной образ корабля, более обрядовый. В своём философском трактате «Ключи Марии» поэт сравнивал судно с душой человека. Он писал: «Существо творчества в образах разделяется так же, как существо человека, на три вида – душа, плоть и разум. Образ от плоти можно назвать заставочным, образ от духа корабельным, образ от разума ангелическим». Цитату автора в своей научной работе приводит Дударева. 

Более подробно литературовед рассматривает данный трактат в другой работе «Культурно-цивилизационный феномен русской интеллигенции: от фольклора к литературе (на примере трактата С.А. Есенина «Ключи Марии»). Дударева подчёркивает, что в фольклорной культуре образ корабля часто связан с погребальными обрядами. Лодка зачастую сопровождала человека в потусторонний мир. Причём речь идёт не только о сказках или мифах, но также о вышивке. Конечно, что конкретно зашифровано в национальных узорах на рушниках и рубахах, сегодня сказать никто не может – слишком мало достоверных сведений, однако можно предположить, что таким образом крестьяне старались приблизиться к архаическим знаниям. 

Картина А. Литовченко «Харон перевозит души через реку Стикс». Фото: Русский музей
Картина А. Литовченко «Харон перевозит души через реку Стикс». Фото: Русский музей

Моряки замечают, что последнее время в массовой культуре сформировался неверный образ паруса, потому что обрёл черты благосостояния, недоступности, превратился в обязательный атрибут олигарха, недоступный для обычного человека. На самом деле, уверяют яхтсмены, это совсем не так. «Под парусом деньги не нужны, ветер бесплатный». На акватории материальное отходит на второй план, поскольку появляются глубокие мысли о смысле жизни, о философии. Человек начинает сливаться со стихией. 

В образе корабля предстаёт и истинная вера. Об этом пишет Якимович. Он отмечает, что в каждой культуре существует своё спасительное судно, ведомое Иисусом Христом, Ноем или Авраамом. Похоже, как бы ни трансформировался образ корабля в культуре, он ведёт человечество к успеху и духовности.

 

 

 

Читайте также