Поразительно, но сам создатель Третьяковской галереи, специально заказывавший живописцам портреты знаменитых российских учёных и писателей, не любил собственных портретов. Поэтому сегодня известно всего лишь два прижизненных портрета Третьякова, причём обе картины Павел Михайлович никому не заказывал и никому не показывал. Да и позировать для портретов он не любил, считая это бессмысленной и бесполезной тратой времени.
Сидеть неподвижно два часа и смотреть в одну точку – ну что за глупости?! Не было ничего противнее этого для деятельной и кипучей натуры Третьякова, который уже с 14 лет занимался делами семейного бизнеса – учился вести записи в торговых книгах, а позднее целыми днями пропадал на построенной отцом в Костроме льнопрядильной фабрике.
В 1848 году семью постигло горе: от скарлатины умерло четверо детей, а в 1850 году скончался и сам Михаил Захарович Третьяков. После его смерти всё движимое и недвижимое имущество досталось двум сыновьям, Павлу и Сергею, которые успешно продолжили торговое дело отца.
Они купили новый дом – каменный двухэтажный особняк, стоявший между Малым Толмачёвским и Лаврушинским переулками. Удачно выдали старшую сестру Елизавету замуж – за молодого купеческого сына Владимира Коншина, который вскоре вошёл в семейный бизнес Третьяковых.
Следующим нашёл себе спутницу жизни Сергей Михайлович. Невеста – 16-летняя Елизавета Сергеевна Мазурина – происходила из богатой купеческой семьи Мазуриных. Её отец – Сергей Алексеевич Мазурин – был основателем Реутовской мануфактуры, председателем Биржевого комитета Москвы и одним из богатейших людей города.
Портрет Сергея Третьякова кисти Валентина Серова. Фото: Государственная Третьяковская галереяНезадолго до того, как Третьяков сделал предложение Елизавете Сергеевне, Сергей Алексеевич Мазурин скончался, оставив в наследство детям не только заводы и фабрики, но и небольшую коллекцию западноевропейской живописи. Причём, как уверяли знатоки, сами картины стоили гораздо дороже особняка Мазуриных на Мясницкой улице в самом центре Москвы.
Этот факт очень заинтересовал Третьяковых, давно размышляющих о новых способах вложения капитала и о новых инвестиционных проектах, выражаясь современным языком. Однако сменить сферу деятельности было не так просто: купеческие гильдии зорко оберегали свои «поляны» от чужаков. Сфера же торговли предметами искусства была никем не занята и не контролировалась, и каждый желающий мог начать покупать и продавать картины.
Идея показалась привлекательной. И по совету нового родственника, старшего брата Елизаветы Алексея Сергеевича Мазурина, который много путешествовал и учился в Европе, в том числе и во Франкфуртской торговой школе, увлекался живописью и фотографией, братья в 1855 году на пробу купили 11 гравюр и 9 картин старых голландских мастеров.
Другой коллекционер – Фёдор Иванович Прянишников, директор почтового департамента и член Петербургского общества поощрения художников – посоветовал юному миллионеру покупать картины «в рост»: брать полотна перспективных студентов с тем расчётом, что через несколько лет, когда эти молодые люди станут знаменитыми художниками, цена их работ вырастет в десятки раз.
Об этом сам Павел Третьяков писал художнику-пейзажисту Александру Богомолову-Романовичу, окончившему Академию художеств в 1857 году с Большой Золотой медалью: «Душевно уважая Вас, скажу Вам откровенно, что картину Вашу я брал, надеясь сбыть кому-нибудь из знакомых… Мне, собственно, она не нравилась, но так как была выставлена в Академии, то я полагал, может быть, другие найдут её хорошею…»
И расчёт Третьякова оказался верен – он с выгодой продал не только картину Богомолова-Романовича, но и все остальные работы, приобретённые в те годы.
Но вскоре от нового бизнеса Третьякова отвлекли заботы иного рода. В 1860 году супруга младшего брата Сергея Елизавета Сергеевна Третьякова неожиданно умерла во время родов второго ребёнка. Горю Сергея Павловича не было границ, и в том же году братья уехали за границу, причём Павел Михайлович оставил родным свое завещание («завещательное письмо»), в котором он впервые высказал мысль об устройстве галереи: «Сто пятьдесят тысяч рублей серебром я завещаю на устройство в Москве художественного музеума или общественной картинной галереи…». Эти деньги, как можно предположить, предназначались для покупки всей коллекции Прянишникова, которая и стала основой будущей галереи.
Через год братья вернулись на родину, охваченную эйфорией новой жизни: государь-освободитель отменил крепостное право! Затем Третьяковы занялись устройством Новой Костромской мануфактуры льняных изделий – гигантского холдинга, который производил больше пряжи и тканей, чем льнопрядильни Швеции, Голландии и Дании, вместе взятые.
Только в 1863 году Павел Михайлович вспомнил о своей идее устройства «художественного музеума». Его соратником и помощницей в создании галереи стала молодая жена – Вера Николаевна Мамонтова, двоюродная сестра известного мецената Саввы Ивановича Мамонтова, создатель художественной артели в Абрамцево.
Другим же соратником Третьякова стал художник Иван Крамской, который специально для первой в Москве публичной галереи много лет подряд писал портреты выдающихся русских писателей, артистов и общественных деятелей – например, Льва Толстого, Салтыкова-Щедрина, врача Боткина.
* * *
Наконец, в 1875 году Третьяков решил заказать Крамскому портрет жены Веры Николаевны. Художник начал его писать в сентябре 1875 года на даче Третьяковых в Кунцево и закончил только через год – когда снова мог поставить Веру Николаевну в выбранном платье на лесной аллее.
В том же году он по своей инициативе написал и портрет самого Третьякова.
Портрет Павла Третьякова кисти Ивана Крамского. Фото: Государственная Третьяковская галереяПосмотрите на этот портрет: Павел Михайлович, несмотря на окладистую бороду, выглядит явно моложе своих 44 лет. Но в то же время он очень собран и аскетичен – как настоящий религиозный подвижник.
Однако самому Павлу Михайловичу такая трактовка его образа оказалась не близка.
Возможно, этот портрет просто напоминал коллекционеру о его болезни – подагрическом артрите, который свалил Павла Третьякова на его даче в Кунцево.
Историю создания портрета подробно описала дочь коллекционера Александра Павловна Боткина в своей книге воспоминаний: «Павел Михайлович вследствие болезни (подагры) некоторое время не мог двигаться. Кому первому – Вере Николаевне или Крамскому – пришла мысль воспользоваться вынужденной неподвижностью Павла Михайловича и написать его портрет, не знаю. Но помню, как дразнили его, что, несмотря на увиливание, ему поневоле пришлось согласиться.
Портрет был написан – очень небольшой и очень быстро».
Но в галерею он попал только после смерти Третьякова. Александра Павловна Боткина объяснила это так: «Павлу Михайловичу была, вероятно, неприятна мысль, что массы, посещающие выставки, будут знать его в лицо».
* * *
Второй портрет написал уже Илья Репин. И тоже по своей инициативе.
Дочь коллекционера Александра Павловна Боткина писала: «Павел Михайлович не хотел его и не заказывал. Репин делал его для себя. Павел Михайлович дал уговорить себя тем охотнее, что любил Илью Ефимовича, а также и жену его Веру Алексеевну, и с удовольствием приезжал позировать по воскресеньям. Было это в зиму 1881/82 года».
Портрет Павла Третьякова кисти Ильи Репина. Фото: Государственная Третьяковская галереяСохранилась и письма художника к Третьякову, раскрывающие детали работы: «Кстати, я всё хотел Вас попросить в воскресенье, на сеанс, одеть ваш чёрный, дымчатый сюртук, толстый, в котором мы прежде всегда ездили; а этот и тонок. и цвет его не тот. Жду Вас в 9 часов, чтобы кончить портрет».
Но работа не понравилась ни самому коллекционеру, ни его супруге. Вера Николаевна не стеснялась а оценках: дескать, «портрет похож, но противный поворот взял…».
Близкие чувства испытывала и дочь собирателя: «Я хорошо помню… моё впечатление от портрета. Оно было то же тогда, и после, и теперь – какой-то ущемлённости в позе и утомлённости во всём облике».
После этого к портрету охладел и сам коллекционер. «Очень извиняюсь, что не мог посидеть вам как должно, – писал он художнику. – В следующий раз обещаю пробыть у вас весь полный день».
Но и в следующий раз у него не оказалось времени.
«С портретом Вашим, – писал Репин, – в прошлые два сеанса я ничего не успел сделать: надо на него добрых два сеанса; жаль, что вы тогда не остались до вечера; а теперь я не знаю, когда я дождусь вас опять».
Тем не менее в 1884 году портрет был представлен на петербургской передвижной выставке. Павел Михайлович потребовал снять его с выставки, и на московской выставке портрета Третьякова уже не было.
* * *
Репину хотелось написать ещё раз Павла Михайловича, и в 1893 году он попытался воспользоваться случаем убедить его. В тот год Третьяков обратился к Репину с просьбой исполнить посмертный портрет брата Сергея Михайловича. Художник попытался выставить условие: портрет будет написан только после исполнения портрета самого Павла Михайловича.
«Я сделал бы два портрета одной величины, и ваш портрет я сделал бы как вклад в Вашу галерею, безвозмездно, – писал он Третьякову. – Для этого, если Вы разрешите, я приеду к Вам в Москву. Время Вы назначите, когда лучше. И я желал бы прежде написать Ваш, а потом Сергея Михайловича, – мне было бы так легче. Подумайте и не упрямьтесь. Я, по крайней мере, буду считать это одним из самых порядочных своих дел. Желал бы сделать это художественно, свободно; и потому-то такое любовное дело весело делать бесплатно. Я желал бы думать, что это дело решённое. Утешьте меня».
Но Третьяков вежливо отказался: «Я глубоко Вам благодарен за желание написать мой портрет, но положительно не могу исполнить Ваше желание: совершенно не имею времени ни минуты; вот написать это письмо едва-едва нашёл возможность… Портрет мой есть у Вас, и, как говорят все, очень хорош, его Вы и можете отдать после моей смерти в галерею. Если буду иметь возможность позже, я исполню Ваше желание, я очень польщён этим, но теперь и думать не могу. Но написать брата Вам следовало бы; портрета его совсем нет…».
В итоге портрет Сергея Михайловича Павел Михайлович заказал Серову.
* * *
К своему портрету 1883 года Репин вернулся через 15 лет – уже после смерти Павла Михайловича Третьякова 16 декабря 1898 года,
Историю посмертной картины «П.М. Третьяков в своей галерее» мы читаем в письме Репина от 19 апреля 1899 года, адресованном в Московское общество любителей художеств: «Милостивые государи! У гроба Павла Михайловича Третьякова я согласился уступить портрет его Вашему Обществу, минуту спустя с тем же предложением ко мне обратились от галереи Павла Михайловича, и я выразил желание сделать для галереи особый портрет Павла Михайловича, разработав его, представить собирателя ближе к его последнему возрасту, с несколько расширенной рамой зрения. Почитатели и родственники выразили особенное желание иметь оригинал, писанный мною с натуры.
Портрет Павла Третьякова кисти Ильи Репина. Фото: Государственная Третьяковская галереяЯ обещал им дать на выбор, когда задуманный мною портрет будет окончен. Надеюсь окончить его к осени н. г.
Если попечители галереи останутся при своём желании иметь первый оригинал, я считаю своим долгом исполнить их желание. Обществу же любителей, если оно не пожелает второго портрета в моей обработке, я предложил бы копию с первого портрета (копию точную, мазок в мазок, работу лучшего копииста из моих учеников), которая стоила бы 5000 рублей. С совершенным почтением и готовностью услужить Обществу. И. Репин».
Для новой версии портрета Репин воспользовался посмертной маской, снятой с Третьякова в день его смерти скульптором Сергеем Волнухиным: «К вам большая просьба: добудьте мне маску с мёртвого Павла Михайловича. Очень нужно для некоторой перемены света в моём портрете».
Этой посмертной маской позже воспользовался сам Волнухин, работая над бюстом основателя галереи в 1901 году, а также скульптор В.А. Беклемишев в 1900-м для создания скульптурного портрета коллекционера, находящегося в настоящее время в Научно-исследовательском музее Российской академии художеств в Петербурге.
Также Репин сфотографировал тот самый зал галереи (ныне это зал Шишкина), в котором он хотел поставить поставить Третьякова на портрете 1901 года. Всякий, кто бывал в этой галерее, прекрасно понимал, что это не просто фон и сам выбор зала был далеко не случайным.
И хотя сегодня развеска картин в зале отличается от той, что была при жизни Третьякова, специалисты установили, куда именно смотрит Павел Михайлович: на картину Васнецова – вернее, большой эскиз для росписей Владимирского собора в Киеве «Радость праведных о Господе. Преддверие рая». Именно на неземной свет Вечности устремлены глаза Третьякова, а в воздухе уже как будто бы разлито тихое пение ангелов и архангелов,
«Как вожделенны жилища Твои, Господи сил! Истомилась душа моя, желая во дворы Господни; сердце моё и плоть моя восторгаются к Богу живому…»
