Валентин и Евгений Катаевы родились в благополучной и небедной семье. Отец – Пётр Васильевич – преподавал в епархиальном и юнкерском училищах, мать – Евгения Ивановна, дочь генерала Русской императорской армии. Для советской власти – происхождение дурное, опасное. Старший брат успел к тому же послужить в царской армии (ушёл добровольцем на фронт Первой мировой) и даже в Белой армии. О младшем брате в это время мы знаем мало. Валентин печатался в газетах, брал уроки литературного мастерства у Ивана Бунина. А младший брат тихо-мирно учился в гимназии. Всё, что мы знаем о нём, мы знаем от старшего брата: «Вообще в нашей семье он всегда считался положительным, а я отрицательным», – вспоминал Валентин Петрович. Домашний любимец, красивый мальчик с «каштановыми невинными глазками». Несколько месяцев он ожидал смерти.
Сейчас доказано, что братья Катаевы к заговору причастны не были. В октябре 1920-го их освободит, видимо, Яков Бельский, не только чекист, но и литератор, журналист, хорошо знавший старшего Катаева.
Вскоре после этого Валентин уехал сначала в Харьков, а затем в Москву – покорять мир. А Евгений пока остался в Одессе.
Пётр Васильевич Катаев с сыновьями Валентином и Евгением. Фото: общественное достояниеЗаслуженный работник угрозыска
Долгое время существовала легенда, будто Евгений Катаев послужил прототипом героя некогда популярной повести Александра Козачинского «Зелёный фургон» – романтически настроенного юноши, который увлекался футболом и рассказами про Шерлока Холмса. Но и это не так. Евгений увлекался не футболом, а музыкой. Подавал надежды. Мог бы стать музыкантом, быть может – композитором. Но перенесённая болезнь отразилась на слухе. Евгений останется до конца дней любителем и знатоком музыки, но зарабатывать на жизнь он будет иначе.
В 1921 году недавний арестант поступил на службу в уголовный розыск. Биографы Петрова, Оксана Киянская и Давид Фельдман, считают, что таким образом Евгений хотел найти защиту от ЧК. Мол, угрозыск своих сотрудников в обиду не давал. Чекистам требовались веские основания, чтобы арестовать сотрудника угрозыска. Сам же Евгений Катаев назвал в анкете, которую заполнял в угрозыске, такую причину: «интерес к делу».
Позднее Евгений Петров, уже знаменитый писатель, указывал, будто его первым «литературным произведением» был протокол осмотра трупа неизвестного мужчины. Удивительно, но юноша, которому ещё не исполнилось и двадцати лет, оказался очень толковым, даже, видимо, талантливым оперативником и следователем: «хороший, заслуженный работник угрозыска», – записано в его служебной характеристике. Сам Катаев-младший с гордостью писал: «в течение 2 лет я подряд раскрыл целый ряд крупных бандитских шаек и ни одного дня не сидел без дела (подчёркнуто Евгением Катаевым. – С.Б.)». Он участвовал в расследовании семнадцати убийств и множестве других уголовных дел. Казалось, он нашёл себя. Но вот в июне 1923-го он пишет брату в Москву: «я буду ждать от тебя письма, в котором ты напишешь, смогу ли я жить в Москве, смогу ли я поступить на службу, в университет, консерваторию и т. д.».
Так что уже в Одессе у Петрова совсем другие планы на своё будущее.
Удостоверение ГУУР Катаева Евгения Петровича. Фото: Yakovkovalenko/WikipediaКатаев мой брат
Брат, вообще охотно помогавший людям сделать карьеру (было такое редкое качество у Валентина Петровича), не оставил брата. Евгений приехал в Москву и некоторое время жил в квартире брата. Если верить Валентину Катаеву, Евгений, чтобы не сидеть у брата на шее, поспешил устроиться на работу. Почти по специальности… надзирателем в Бутырской тюрьме. Валентин пришёл в ужас и заставил брата круто переменить судьбу. Буквально усадил за стол и велел писать: «Он сел за мой письменный столик между двух окон, придвинул к себе бумагу, окунул перо в чернильницу и стал писать – не быстро, но и не медленно, как автомат, ни на минуту не отрываясь от писания, с яростно-неподвижным лицом, на котором я без труда прочёл покорность и отвращение.
Примерно через час, не сделав ни одной помарки и ни разу не передохнув, он исписал от начала до конца ровно шесть страниц и, не глядя на меня, подал свою рукопись через плечо.
– Подавись! – тихо сказал он».
Рассказ «Гусь и украденные доски» с подписью «Евг. Петров» напечатали в газете «Накануне», платившей хорошие гонорары. За час работы автор получил больше, чем платили надзирателю Бутырской тюрьмы за месяц.
Сейчас биографы Петрова подвергают сомнению достоверность этой истории. Возможно, писатель что-то и досочинил, превратив эпизод из биографии брата в целую новеллу, однако и сам Петров вспоминал, как брат помогал ему, ездил с ним по редакциям.
Почти одновременно с Катаевым-Петровым в Москву переехал ещё один одессит – Илья Ильф. Они быстро подружились, а когда Петрова призвали на год в армию, Ильф писал ему. Другие московские знакомцы его на время позабыли. По возвращении Петрова из армии они с Ильфом некоторое время вместе работали в редакции газеты «Гудок». Там подрабатывал и Валентин, там трудились Михаил Булгаков и Юрий Олеша. Все они вскоре покинут «Гудок», добившись известности, славы. Путь к славе для Ильфа и Петрова проложил всё тот же Валентин.
Валентин Катаев стал достаточно известным и успешным писателем. Евгения даже спрашивали: «Вы брат Катаева?» Тот отвечал: «Нет, это Катаев мой брат».
Ильф и Петров
Летом 1927-го Валентин Катаев решил создать нечто вроде «литературной артели». Вспомнив, что у Александра Дюма были литературные помощники, он решил сам стать кем-то вроде Дюма-отца, Дюма-пэра. Он придумывает тему, а помощники, «литературные негры», облекают её в плоть и кровь. После этого Катаев пройдётся по их творению «рукой мастера». Тема – поиски бриллиантов, «спрятанных в одном из двенадцати стульев, разбросанных революцией по стране».
Илья Ильф. Фото: общественное достояние«Почему же это, Валюн, вы вдруг захотели стать Дюма-пэром?» – заметил ироничный Ильф. Впрочем, друзья с предложением мастера согласились. Катаев уехал в тёплый южный Батуми, а Петров с Ильфом остались в дождливой осенней Москве. Когда литературный мэтр вернулся, друзья отдали ему первые семь авторских листов будущего романа «Двенадцать стульев». Петров вспоминал, что брат прочёл рукопись и очень серьёзно сказал: «Вы знаете, мне понравилось <…> вы совершенно сложившиеся писатели». Серьёзность тона, такая необычная для смешливого мэтра, для меня важнее слов. Молодые писатели, которых он ещё недавно снисходительно называл «мои литературные негры», «мои крепостные» и даже «мои рабы», намного превзошли «мэтра». «Ученики побили учителя, как русские шведов под Полтавой», – признал он.
В 1928 году роман «Двенадцать стульев» вышел сначала в журнале «30 дней» (в нескольких номерах с иллюстрациями), затем его выпустило отдельной книгой издательство «Земля и фабрика». Критики молчали. Роман их озадачил. Художественное совершенство и занимательный сюжет, характерный скорее для массовой литературы. Поэтому и молчали, не зная, как оценить, на какую полку поставить. Зато оценили читатели. Книгу переиздавали из года в год. Роман переводили на иностранные языки. Его начали экранизировать за границей, адаптируя историю о поиске сокровищ под реалии Польши, Англии, Италии, Германии.
«Двенадцать стульев» ещё не считали классикой (сейчас это, конечно, классика), но Остап Бендер, Киса Воробьянинов и даже людоедка Эллочка вошли в жизнь читателей. Как Евгений Онегин, как Обломов, как Наташа Ростова, Пьер Безухов, Андрей Болконский, Родион Раскольников. Несколько поколений разговаривают фразами из «Двенадцати стульев». Вспомним:
«Может быть, тебе дать ещё ключ от квартиры, где деньги лежат?»
«Мой папа был турецко-подданный».
«Мы с вами чужие на этом празднике жизни».
«Лёд тронулся, господа присяжные заседатели!».
В 1931 году Ильф и Петров повторят успех своего первого романа, когда из печати выйдет «Золотой телёнок» (в черновиках он назывался «Великий комбинатор»). К этому времени знаменитые писатели превратились в очень влиятельных журналистов. Они работали уже не в скромном «Гудке», а в «Правде», главной партийной газете Советского Союза. После их фельетонов начинались прокурорские проверки, а большие начальники чуть ли не оправдывались перед Ильфом и Петровым.
Евгений Петровичи сам со временем станет большим начальником, но об этой истории расскажем в другой раз. На исходе – декабрь, впереди – новогодние праздники. Хорошее время, чтобы заново открыть «Двенадцать стульев» и прочитать: «В уездном городе N было так много парикмахерских заведений и бюро похоронных процессий, что казалось, жители города рождаются лишь затем, чтобы побриться, остричься, освежить голову вежеталем и сразу же умереть. А на самом деле в уездном городе N люди рождались, брились и умирали довольно редко. Жизнь города N была тишайшей. Весенние вечера были упоительны, грязь под луною сверкала, как антрацит…»
