В субботу – благотворительный концерт московского пианиста. В среду – экскурсия для организации «Антон тут рядом», помогающей людям с аутизмом. В пятницу – киноклуб. Каждую неделю – музыка, каждый день – выставки и инсталляции. А каждое воскресенье – три богослужения: одно на английском и два на русском. Это не ещё один арт-центр Санкт-Петербурга, это действующая лютеранская церковь святой Анны, более известная как Анненкирхе, а работники кирхи называют её просто Анна.
Это место, снова открывшись в 2013 году после 80 лет очень непростой жизни, быстро стало культовым для Петербурга. Культурная столица продолжает удивлять небывалым для России либерализмом: такого синтеза с современным искусством и молодёжной культурой мало где можно найти. Но не приводит ли такая свобода к падению уважения перед святым местом и самой духовностью?
В то же время настоятель храма Евгений Раскатов уверен: открытость и современный подход идут только на пользу делу. Шаг за шагом Анненкирхе стала самой посещаемой лютеранской церковью России, утверждает он.
– Как вы, будучи церковной организацией, пустили сюда рок-музыкантов и современных художников?
– Почти все лютеранские церкви проводят концерты органной, хоровой, классической, барочной музыки. При этом, если говорить о Петербурге, в большинстве из них устроить концерт, например, джаза будет странно, – не очень гармонично впишется. А у нас – так само собой сложилось – джаз звучит часто. И поп-музыка тоже. И вообще даже в храме Христа Спасителя есть концертный зал, так что удивляться нечему.
У нас это получилось нечаянно. Поначалу делами занимался другой священник, а потом Анненкирхе передали в миссионерский отдел, который я возглавлял. Кто-то ведь должен был разбираться с заявками, которые приходили от художников и музыкантов. У меня был опыт устроения христианских рок-концертов в других местах. И тогда, в 2015 году, епископ сказал: вот новая церковь, надо проводить работу с молодёжью. И мы организовали здесь фестиваль. Людям понравилось. Далее мы стали реагировать на заявки, сами же почти никого сюда не приглашали. Такие группы, которые прямо рок, к нам и не обращались. А известные люди были: Iowa в акустике, «25/17», «Несчастный случай».
– Ваши интерьеры в их стиле, с элементами «готики». Обращались ли к вам музыканты тяжёлого жанра? Или вы против «металлических» концертов в кирхе?
– Принципиально – не против. Например, известный гитарист Майкл Шенкер, будучи с концертом в Петербурге, снял у нас клип. Но концерт был в клубе А2, наши стены бы не вместили столько публики.
А так – заявок не было. Поступят, будем смотреть. Обычно тяжёлая музыка – демоническая по характеру. Её концерты подразумевают соответствующий контингент, львиная часть которого не может не слэмиться, не употреблять алкоголь. У всего есть свои рамки. Хотя знаю и христианские тяжёлые группы, в основном зарубежные, некоторые из них приезжали в Петербург. Среди них есть классные, которые я бы с удовольствием здесь послушал.
– Выставки и музыку вы уже попробовали. Будет что-нибудь новенькое?
– Хотим ли мы чего-то большего? Думаю, да. Но мы очень сильно зависим от такого фактора, как коммунальные услуги. В частности, после пожара у нас до сих пор нет водопровода и отопления. Есть туалет, но воду для него доставляют водовозами. И здесь холодно зимой. Нам бы хотелось, чтобы люди здесь проводили больше времени. Я не против того, чтобы люди покупали в KFC еду и сидели потом здесь за столиками, например.
И нужно, конечно же, продолжать реставрацию. Когда её следующий этап будет закончен, то часть кирхи, выходящая на Кирочную улицу, будет продолжать служить молодёжным центром. Можно будет проводить концерты на 200 человек вокруг лестницы – это вполне реально. Часовни уже не будет, потому что откроется большой богослужебный зал. Может быть, не все концерты, которые сейчас будут, уместны эстетически, но в целом мы продолжим работать в том же ключе. Я не хотел бы потерять той Анненкирхе, которой она стала.
– Вас не смущает то, что в сознании обывателя Анненкирхе – это скорее арт-кластер или даже тусовочное место, нежели храм?
– У нас нет задачи заниматься жёсткой пропагандой. Около 90 % наших постоянных прихожан впервые пришли сюда не как в церковь. Например, Настя, наш пиар-директор, пришла на рождественскую ярмарку. И мы пользуемся этим в миссионерских целях. Перед концертами я выхожу приветствовать людей, в том числе рассказываю историю нашей церкви и чем мы занимаемся. Кому это не интересно, тот уйдёт, а кто-то другой услышит, что мы занимаемся богообщением, духовностью, и вернётся уже за этим.
У этого подхода есть результаты: 150–200 человек в год проходят здесь курс «Основы христианской веры». Не знаю, может ли Казанский собор или какой-нибудь другой приход в Петербурге похвастать тем же.
– Но ведь приходят и сделать селфи ради селфи, и алкоголь проносят, и воспринимают храм как развлечение.
– Если люди ничего против правил не делают, мы не возражаем. Алкоголь же можно пронести и в Эрмитаж. Один раз я выгнал двух человек, которые распивали вино, перепутали храм с парадкой. А селфи – пожалуйста. Пусть хоть покемонов ловят, это не страшно.
– А чем вино хуже селфи? И то и другое – наркотик.
– Желание людей освещать каждый свой чих в интернете не кажется мне чем-то здоровым, но всё-таки это просто фотография. Употребление алкоголя в общественном месте запрещено по закону, а селфи не запрещено.
Почти все эти люди когда-то пришли просто пофотографироваться, на концерт, на ярмарку. Вот если бы сюда приходили тусоваться тысячи людей, а в приходе было три калеки, была бы больная тема. А так, мы два богослужения в воскресенье проводим потому, что на одно все не помещаются.
Мы рады всем. Бог любит людей. Это объективная реальность, в которой мы живём. Наша задача – донести эту реальность до человека. Через чай, через улыбку, через мероприятие, которое здесь проходит. Когда-нибудь он дотянется до той божественной любви, которую мы называем благодатью, но поначалу духовное таинство может быть ему непонятно, а музыка и чай понятны.
– Чтобы вместить большую паству, нужно реализовать проект по реставрации, о котором вы говорили. Кто финансирует и насколько этот план реален?
– Анненкирхе – памятник федерального значения, который принадлежит не только нам, а всей России. Если государство возьмёт на себя часть расходов, это решит вопрос. А так – все наши деньги мы собираем через мероприятия и с пожертвований. К нам приходят примерно 100 тысяч человек ежегодно. Но реставрация, особенно в том виде, как хотим, – это огромная сумма, речь идёт о проекте от 150 млн рублей.
Сначала у нас был план вернуть интерьерам вид XVIII века насколько это возможно, а потом мы пришли к тому, что – наоборот – какие-то части нужно законсервировать. Оставим некоторые элементы нынешних обгоревших стен как арт. Кстати, сделать это – с соблюдением всех технологий по безопасности – дороже, чем реставрировать полностью. Мы ходили на приём к главному архитектору города, чтобы посоветоваться, насколько это возможно. Скоро итоговый проект реставрации будет направлен в КГИОП (Комитет по государственному контролю, использованию и охране памятников истории и культуры). Там уже им воодушевились. И после утверждения будем искать средства на реставрацию.
– Большая ли команда нужна для управления таким храмом, как Анненкирхе?
– В команде у нас буквально несколько человек. Прежде чем мы их взяли на работу, они были волонтёрами. Около 100 волонтёров помогают и сейчас.
– Ваш храм очень демократичен по своей концепции.
– Демократия – это решение большинства, у нас такого нет. Так что это слово здесь не подходит.
У нас самоорганизация, это другое явление. Она означает, что любой наш прихожанин может начать здесь любую деятельность, соответствующую нашим целям: доносить до людей Божью любовь и заботиться о памятнике. Именно благодаря такому подходу здесь много чего происходит. Если, например, кто-то из прихожан хочет вывесить здесь свои картины или поставить спектакль, то мы решаем это коллегиально: есть беседа в «ВКонтакте», где несколько активных прихожан, наш арт-директор Светлана и я обсуждаем, что подходит, а что – нет.
– А вертикаль власти в Анненкирхе есть?
– Реально я тут ничем иерархически не руковожу! Только никому не говорите. Моя единственная роль – вдохновлять и хвалить людей. Всё! Больше я ничего не делаю.
– Что будет, когда вам на помощь придут другие священники? Хотите быть настоятелем Анненкирхе, скажем, до старости?
– Навечно здесь точно не останусь. Я дал себе время примерно до 2025 года. Когда один пастор долго на одном месте, это, как правило, не создаёт здоровую ситуацию в церкви. Должна быть ротация: приходит новый человек с новыми идеями, со свежими силами. Но священников мало. Хотелось бы видеть здесь несколько пасторов к этому времени, чтобы один из них мог стать настоятелем. Важно чтобы доминирующую роль играл приход, а не настоятель, потому что пастор – фигура всегда временная. Такова моя внутренняя этика. Проблема пасторов – выстраивание ими жёсткой иерархии. Мне кажется, это бред полный. Так человек купирует деятельность. Поэтому я тут почти ничего не контролирую и хочу, чтобы уровень самоорганизации был таким, что я вообще ничем не управляю, а всё само управляется.
Справка
Первый лютеранский приход Санкт-Петербурга образовался в 1704 году. Вначале была небольшая церковь на территории Петропавловской крепости, но число прихожан быстро росло, поскольку в городе жило много немцев, шведов и других лютеран. Было решено переехать на место нынешней Анненкирхе: многочисленные литейщики, которые жили на проспекте рядом, были немецкого происхождения. От них пошло название проспекта – Литейный, а Кирочная улица, на которой стоит Анна, названа в честь кирхи. Нынешний храм – третий по счёту на этом месте. Он построен в конце XVIII века знаменитым архитектором Юрием Фельтеном, автором Малого и Большого Эрмитажа. Сам Фельтен был прихожанином Анненкирхе, так же как семьи Фаберже, Брюлловых, путешественник Миклухо-Маклай и другие известные люди имперской столицы. Да и вообще храм был весьма посещаемым местом, поскольку лютеранская церковь до революции была второй по численности конфессией в России.
В 1920–1930 гг. здесь находилась первая и последняя лютеранская семинария в СССР. Потом и она была закрыта, а службы прекратились в 1935 году. Церковь была разорена и перестроена под кинотеатр «Спартак», который существовал до 1990-х годов. В таком виде он попал в фильм «Брат» Алексея Балабанова. В 2002 году суд обязал владельцев клуба передать здание верующим, поскольку оно было приобретено в 90-е незаконно. Когда клуб выезжал, а община еще не въехала, в храме произошёл сильный пожар. Бытует версия о поджоге. После пожара церковью снова стало владеть государство, а после внешней реставрации в 2012 году Анну передали лютеранской общине Церкви Ингрии.
