Русский музей перенял от Третьяковской галереи «репинскую эстафету»: теперь и в Санкт-Петербурге открылась огромная выставка к 175-летию Ильи Репина. Как выяснилось, при всех различиях между крупнейшими музеями отечественного искусства общего в их трактовке творчества «главного русского художника» гораздо больше: так, оба музея, не сговариваясь, сделали смысловым центром экспозиции огромное полотно «Приём волостных старшин императором Александром III во дворе Петровского дворца в Москве». К императору ведут все дороги, отчего кажется, что строгий монарх с отеческой лаской и заботой в васильково-синих глазах настигает зрителя в любом углу выставки, что буквально каждое полотно – революционное ли, ироническое или, напротив, верноподданническое – готовит зрителя к встрече с апофеозом Русской империи.
И такой эффект не случаен, но, напротив, самым прямым образом перекликается с нынешней трактовкой творчества Репина. Дескать, чего только по молодости не было: и революционеров писал, и антиправительственные пасквили на выставки проталкивал, но уже в зрелости Илья Ефимович всё осознал и покаялся перед государем в своих ошибках и заблуждениях, начав творить настоящую живопись, принизанную животворным духом подлинного патриотизма и гражданственности.
Правда, факты несколько не согласуются с теорией: Илья Ефимович получил от дворцового ведомства заказ на «Приём волостных старшин...» как раз во время работы над полотнами «Не ждали» и «Иван Грозный и сын его Иван...». Так что творчество Репина куда многограннее, чем любая из теорий. Это отмечали и современники художника.
– Слишком уж часто вы, Илья Ефимович, меняете свои убеждения, – упрекали они Репина.
– Я люблю разнообразие, – неизменно парировал он.
Тем не менее эта картина стала настоящей вехой не только для Репина, но и для истории всего российского искусства.
* * *
Александр III вступил на престол на следующий день после похорон своего отца – императора Александра II, убитого 1 марта 1881 года народовольцами. Однако официальная коронация в Успенском соборе Московского Кремля состоялась через два года: нужно было всё продумать, учесть каждую мелочь. Тем более в таком случае, когда российские нигилисты открыто объявили охоту на нового монарха.
Поэтому первые месяцы император, которому только что минуло 36 лет, оставался в своём любимом дворце в Гатчине, опасаясь покушения. По настоянию обер-прокурора Священного Синода Константина Петровича Победоносцева Александр III издал Высочайший манифест «О незыблемости самодержавия»: «Посреди великой Нашей скорби Глас Божий повелевает Нам стать бодро на дело Правления в уповании на Божественный Промысел, с верою в силу и истину Самодержавной Власти, которую Мы призваны утверждать и охранять для блага народного от всяких на неё поползновений...»
«Поползновения» действительно пресекались бодро: министр внутренних дел граф Михаил Лорис-Меликов, считавшийся главой придворной либеральной группировки, был отправлен в отставку, а его проект Конституции погребён под шквалом обвинений в попустительстве социалистам. Все реформы в стране были свёрнуты, либеральные газеты закрыты, вводились новые законы с новыми наказаниями за пропаганду революционных идей. В составе Департамента полиции при МВД был создан новый Особый – позднее Политический – отдел, которому были переданы все полномочия Третьего охранного отделения. Вернее, старой «охранке» и не снились новые полномочия тайной полиции. Также была усилена роль и Отдельного корпуса жандармов: в частности, согласно новому «Положению о чрезвычайной охране», жандармы могли вводить чрезвычайное положение в любое время и в любом месте Российской империи.
Архитектором «консервативного реванша» стал новый обер-прокурор Константин Победоносцев, имевший большое влияние на царя: ещё с 1861 года Константин Петрович, профессор юридического факультета Московского университета по кафедре гражданского права, был преподавателем законоведения в царской семье. Сначала он учил праву наследника престола великого князя Николая Александровича, который в возрасте 22 лет трагически умер от туберкулёзного менингита, затем он стал учить и Александра Александровича – будущего государя Александра III. От своего наставника цесаревич на всю жизнь запомнил основной закон самодержавия: царь – это заступник своего народа, его отец и покровитель.
Обер-прокурор Константин Победоносцев* * *
Большое влияние на будущего императора имел и писатель Фёдор Михайлович Достоевский. Малоизвестный факт: ещё до своего назначения обер-прокурором профессор Победоносцев был постоянным автором журнала «Гражданин», который редактировал Достоевский, а сам Фёдор Михайлович был частым гостем в профессорской квартире на Литейном проспекте. Именно Победоносцев ввёл бывшего каторжника и социалиста в круг общения цесаревича.
Известно, что после выхода в 1873 году «Бесов» Достоевский через Победоносцева послал экземпляр романа цесаревичу, сопроводив его письмом, что хотел показать в романе тех, кто готовит гибель России: «Мне льстит и меня возвышает духом надежда, что Вы, государь, наследник одного из высочайших и тягчайших жребиев в мире, будущий вожатый и властелин земли русской, может быть, обратите Ваше малое внимание на мою попытку, слабую, я знаю это, но добросовестную, изобразить в художественном образе одну из самых опасных язв нашей настоящей цивилизации». После этого между писателем и цесаревичем установилась постоянная переписка.
А уж после выхода в 1880 году романа «Братья Карамазовы» Фёдор Михайлович написал уже не письмо, но целую политическую программу русского национализма. «Даже самые талантливые представители нашего псевдоевропейского развития давным-давно уже пришли к убеждению о совершенной преступности для нас, русских, мечтать о своей самобытности. Всего ужаснее то, что они совершенно правы; ибо раз с гордостью назвав себя европейцами, мы тем самым отреклись быть русскими. В смущении и страхе перед тем, что мы так далеко отстали от Европы в умственном и научном развитии, мы забыли, что сами, в глубине и задачах русского духа, заключаем в себе как русские способность, может быть, принести новый свет миру, при условии самобытности нашего развития. Мы забыли, в восторге от собственного унижения нашего, непреложнейший закон исторический, состоящий в том, что без подобного высокомерия о собственном мировом значении никогда мы не сможем быть великой нацией и оставить по себе хоть что-нибудь самобытное для пользы всего человечества. Мы забыли, что все великие нации тем и проявили свои великие силы, что были так „высокомерны“ в своём самомнении и тем-то именно и пригодились миру, тем-то и внесла в него, каждая, хоть один луч света, что оставались сами, гордо и неуклонно, всегда и высокомерно самостоятельными».
Эти письма стали для цесаревича своеобразным политическим завещанием Достоевского, скончавшегося через два месяца после выхода в свет «Братьев Карамазовых».
И, придя во власть, Александр III стал последовательно проводить в жизнь программу Достоевского: «Россия – для русских и по-русски».
Философ Константин Леонтьев сразу же увидел целую смену эпох: «В эпоху Александра II весь прогресс, всё благо в представлении русского общества неразрывно соединялись с разрушением исторических основ страны. При Александре III вспыхнуло национальное чувство, которое указывало прогресс и благо в укреплении и развитии этих исторических основ. Остатки прежнего антинационального, европейского, каким оно себя считало, были ещё очень могущественны, но, казалось, шаг за шагом отступали перед новым, национальным».
* * *
Этот национальный разворот Александр III и решил сделать одной из главных тем своей коронации. Ведь венчание на царствие – это не просто красивый древний обряд, но и в значительной степени ещё и политическая декларация вступающего в свои права монарха. А в нашем случае это декларация сына, занявшего трон после трагической гибели своего отца. Поэтому Александр с такой настойчивостью и проводил исторические параллели с Земским собором 1613 года, когда всем народом на царствие был избран Михаил Фёдорович Романов, основатель династии, желая услышать от народа подтверждение старых клятв верности дому Романовых. Для этого государь Александр III повелел собрать на коронацию не только знатных вельмож и иностранных послов, но и волостных старшин – делегатов от простого народа со всех концов империи.
НазваниеЗдание волостного правления в селе Вятское Даниловского уезда Ярославской губ. (1900-е гг.) Справа ― бюст российского императора Александра II[/caption] Для императора их присутствие имело особое символическое значение ещё и потому, что именно на коронации Александр III – первый за два века государь, носивший окладистую «простонародную» бороду – решил представить свою новую идеологию национальной Русской империи. В специально изданной Министерством Двора брошюре «В память священного коронования Государя Императора Александра III и Государыни Императрицы Марии Фёдоровны» национальная идея России излагалась просто и доходчиво: «В лице волостных старшин собрались люди решительно с каждого клочка Русской земли. Тут были представители решительно всех племён и народов, входящих в состав Империи. Тут ясно можно сказать, что масса русского народа так велика, что все „народы“ составляют только ничтожную частичку, прилепившуюся к русской массе, и что все эти народы в нравственном значении давно уже поглощены всеобъемлющим духовным миром русского народа. Те, которые навязывают России понятие о том, что она представляет собой „конгломерат народов“, действуют без понимания дела, с целями, враждебными государству. В России один народ – народ русский. Один Государь – Русский Царь. Всё остальное лепится к русскому зданию у подножия русского престола, как гнёзда ласточек лепятся под крышами громадных домов. Так что нет ни малейшего сомнения, что собрание волостных старшин в Москве имело особую важность, и притом это было первое собрание ото всех местностей Империи в её теперешних границах».
Небольшое уточнение: в России конца XIX века, согласно «Общему положению о крестьянах, вышедших из крепостной зависимости», волость являлась низшей административной единицей крестьянского самоуправления, образуемой из смежных сельских обществ (то есть сельских поселений) с численностью населения от 300 до 2 000 ревизских душ мужского пола. Проще говоря, это аналог нынешнего муниципального района, при этом выборный волостной старшина отвечал за сохранение «общего порядка и спокойствия» и за ведение мелких административных дел. К примеру, в его обязанности входили сбор налогов, ведение паспортного и кадастрового учёта, контроль за содержанием дорог, исполнением законов и судебных приговоров. Поэтому в старшины выбирали наиболее грамотных и авторитетных крестьянских «большаков», которым полагалось жалованье в размере 400–600 рублей в год и офис – вернее, изба волостного правления, где обычно сидел помощник-писарь.
В России насчитывалось свыше 18 тысяч волостей. В Министерстве Двора решили приглашать по одному от каждого уезда (то есть уезд – это несколько десятков волостей, объединённых вокруг какого-либо крупного города, три-четыре уезда образовывали губернию). В 1883 году в России насчитывалось 619 уездов, то есть на коронацию в Москву, где для гостей были сооружены особые бараки и казармы на Немецкой (ныне Бауманской) улице, был приглашен каждый 30-й старшина.
* * *
Коронация началась утром 15 мая и продолжалась почти неделю. В торжественных мероприятиях волостные старшины были задействованы в самого начала: представительные старики в крестьянских армяках встречали царскую семью на вокзале, они первыми – сразу после взвода кавалергардов с парадными знаменами и царскими регалиями – входили в Успенский собор Кремля, где митрополит Московский Иоаникий в присутствии 4 архиереев – митрополитов Киевского, Новгородского, Владимирского и Ярославского – отслужил чин венчания государя и государыни на царствие.
Сама же встреча императора с волостными старшинами состоялась ровно через неделю – 21 мая – в Петровском путевом дворце, что был построен на въезде в Москву со стороны Петербурга (Петровский дворец прекрасно сохранился до нашего времени – он стоит в парке у метро «Динамо»). Возле дворца были устроены три громадных продолговатых шатра, внутри которых были накрыты столы. Сохранилось описание торжественного обеда: «Под шатрами тянулись продолговатые столы, которые были переполнены вазами с фруктам и бутылками с вином. Перед каждым из приборов была разложена роспись с кушаньями: борщ, кулебяка, судак фаршированный, телятина с овощами, жаркое разное, огурцы, левашники (небольшие пирожки с крыжовником или с чёрной смородиной – авт.)»
В конце обеда к столам вышел сам государь император, который обошел строй замерших по стойке «смирно» старшин. Затем государь, вдруг резко отступив от протокола, решил обратиться к собравшимся с речью. Придворный хроникёр так описывал это событие: «Их Величества обошли выстроившихся старшин. С благоговейной радостью следили за Государем выборные старшины. Общее настроение спокойствия, непринуждённости и чисто детской радости. Такое спокойствие, которое вселяет бесконечное доверие. Такая непринуждённость, которая говорит о величии души русского человека, такая радость, какая наблюдается только в добрых семьях. Государь, обратясь к старшинам, почтительно стоявшим в отдалении, изволил произнести:
– Я хочу сказать вам несколько слов, подойдите ближе.
Едва Государь произнёс эти слова, как старшины единодушным движением бросились к нему и в одно мгновение окружили Государя Императора и Государыню Императрицу. Все обратились во внимание, все с трепетом выжидали каждого нового выражения...
Государь говорил с такой твердостью, с такой силой и с таким выражением, что каждое Его слово неслось к сердцу и производило впечатление. Государь коснулся такого предмета, который заставил внимать не только слову Его, но каждому малейшему движению звука и интонации... Потом, ни от кого ни секрет, что в течение довольно долгого времени всевозможные подпольные листки, злокозненные агитаторы и прочая мерзость пропагандировали в народе передел земли. В конце концов никогда и никто не сомневался в большом природном уме и в громадном смысле русского крестьянина, но, тем не менее, никто не может отрицать, что соблазн не раз побуждал людей, даже умных, на неправильные деяния и увлекал даже честных с правильного пути. И вот Государь – высшая земная власть – буквально стал лицом к лицу к земледельцам и открыто, прямо, честно повёл к ним речь, разрушая иллюзии и миражи и выдвигая вперед закон и правду...
Некоторые слова – „Помните, никакого передела не будет“ – Государь изволил повторить несколько раз. Вот тут надо было наблюдать за выражением лица волостных старшин. Они внимали словам Государя как голосу свыше. В разных местах группы старшин вырвалось, как из глубины души: „Не надо нам, Государь, не надо!“ и „Мы не хотим, Государь, не хотим!“ И это „Не надо, не надо!“, „Не хотим, не хотим!“ повторилось, как отзвук, всеми старшинами. От имени земли они дали Государю ответ на Его царское слово. Когда Государь сказал, чтоб, вернувшись домой, они сказали это своим, последовал единодушный и чистый ответ: „Скажем! Скажем!“ На слова Государя: „Слушайте ваших предводителей дворянства“, они отвечали: „Будем, государь, будем!“»
* * *
Новая идеология нуждалась в визуальном оформлении, и тогда придворный живописец и близкий друг государя императора Алексей Боголюбов посоветовал обратиться к модному и знаменитому Илье Репину, чтобы тот запечатлел для потомков эту историческую встречу монарха со старшинами.
В самом деле, это был отличный пропагандистский ход: перековавшийся либерал-«шестидесятник», рисовавший картины про нигилистов-террористов, теперь пишет официальный портрет государя императора.
Кстати, оцените иронию судьбы: по своему происхождению Алексей Петрович Боголюбов был родным внуком писателя Александра Николаевича Радищева – ярого западника и антимонархиста. Его внук Александр Боголюбов стал не просто первым консультантом Александра III по формированию коллекции живописи, ставшей основой Русского музея в Петербурге, но и одним из самых влиятельных вельмож, близким советником по идеологии: именно Боголюбов говорил о необходимости формирования своего «русского стиля» и в архитектуре, и в живописи, и в культуре вообще.
Заказ Царского двора на изображение встречи государя императора с волостными старшинами Репин принял с огромным воодушевлением. Во-первых, были обещаны приличные деньги. Во-вторых, порадовала сама задача: до этого никто и никогда не писал парадных портретов венценосных особ в окружении простого народа. Конечно, в мировой истории был немало групповых портретов монархов: к примеру, картина Герарда фон Кюгельгена «Портрет Павла I с семьёй». Но на таких полотнах цари и короли сидели с членами семьи, то есть с равными себе по положению. Живописцам прошлого и в голову не пришло бы ставить рядом монарха и простолюдинов. Конечно, нынешнему зрителю, выросшему на советской пропаганде, воспевавшей вождей в окружении доярок и механизаторов, подобные постановочные кадры давно уже набили оскомину, но тогда подобный парадный портрет государя был в диковинку. И обрадованный Репин писал Третьякову: «Вы желаете знать, что я делаю? Эта новая тема довольно богата, и мне она нравится, особенно с пластической стороны. Сколько разнообразия типов, выражений, лиц, контрастов, самых неожиданных, художественных!»
Потом, правда, восторги сменились нервозностью: каждый шаг требовал долгих согласований с Министерством Двора. К примеру, рисовать царские костюмы ему позволили только в Петергофе, а добиться свидания с царём, чтобы сделать его портрет, вообще оказалось сущей мукой.
«Ах сколько я теряю времени с моей теперешней работой! – жаловался он Третьякову. – Какие проволочки! Какие это свиньи там, в Петергофе и Александрии! Вот втесал меня Боголюбов… И не дай Бог повторения подобного заказа – врагу не пожелаешь. И главное – времени, времени сколько…»
В 1886 году Репин завершил работу над полотном, и, по условиям контракта с Министерством Двора, поместил её на 14-ю выставку Товарищества передвижных художественных выставок. Затем картина была экспонирована и на следующей выставке передвижников в 1887 году, после чего полотно перевезли в Москву и повесили в Большом Кремлевском дворце – на стене верхней площадки парадной лестницы.
* * *
Возможно, творение Репина так бы и осталось в истории как самый удачный портрет Александра III, но картину испортили сами царские пропагандисты.
Во-первых, они сделали огромную золочёную раму, увенчанную гербом Российской империи и гербами всех российских губерний. Художник писал своему другу арт-критику Владимиру Стасову: «Рама что-то не того... Надо было самому шаблоны нарисовать. Ну теперь не переделаешь...»
Во-вторых, к раме была прибита огромная бронзовая табличка, на которой была выгравирована вся речь государя императора к старшинам – от первого до последнего слова. Возможно, сами придворные действительно были убеждены, что все слова, вылетающие из августейшего рта Его Императорского Величества, достойны занесения золотыми буквами на скрижали истории как образец неземной мудрости. Но только не в этом случае. Потому что государь на самом деле сказал полную глупость.
Вот текст его выступления: «Я очень рад ещё раз видеть вас. Душевно благодарю вас за ваше сердечное участие в торжествах наших, к которым так сердечно отнеслась вся Россия. Когда вы разъедетесь по домам, передайте всем моё сердечное спасибо, следуйте советам и руководству ваших предводителей дворянства и не верьте вздорным, нелепым слухам и толкам о переделах земли, о даровых прирезках и тому подобному. Эти слухи распускаются нашими врагами. Всякая собственность точно так же, как и ваша, должна быть неприкосновенна. Дай Бог вам счастья и здоровья!»
Во-первых, губернские и уездные предводители дворянства занимались делами дворянского сословия и никаким образом в жизнь крестьян не вмешивались, полагая, что мужики и без их советов сами лучше знают, когда и как им сажать репу.
Во-вторых, глупостью были все слова о земельном вопросе. Конечно, может быть, среди тёмных и отсталых крестьян и ходили слухи о новом земельном переделе – дескать, государство вот-вот отнимет само у себя землю и прирежет новые наделы бедным селянам, но вот старшины, грамотные и деловые мужики, верить в такую чушь не могли. Потому что старшины прекрасно знали, что и в 1861 году при освобождении крестьян земли раздавали вовсе не даром, а по рыночной цене с процентной рассрочкой платежей на 50 лет. Причём многие сельские общины до сих пор за свои наделы не расплатились, и старшинам, которые собирали недоимки по платежам, это было известно лучше всех.
То есть ничего действительно важного государь не сказал. Более того, он даже не смог выдать стандартную речь политика перед населением – дескать, дорогие наши селяне, делаем для вас всё возможное для вашего счастья и процветания и будем делать еще. Вместо этого царь просто выдал толпе обуревавшие его страхи и тревоги перед крестьянскими бунтами и восстаниями, хотя в тот момент в губерниях России всё было тихо и спокойно.
Разумеется, у Александра III были смягчающие обстоятельства. Напомним, что эта речь была экспромтом: по протоколу мероприятия царь вообще не должен был ничего говорить крестьянам. Но расчувствовавшийся государь – всё-таки торжества и пиры шли уже целую неделю – решил сказать тост.
Во-вторых, на обед к старшинам государь пришёл уже изрядно подшофе: до встречи с волостными старшинами царь принимал парад сразу четырёх полков, после которого был банкет с бравыми гусарами и драгунами. После банкета царская семья посетила народное гуляние на Ходынском поле, где были построены аттракционы с качелями и каруселями, и за народным весельем царь-батюшка наблюдал из специального павильона, где были накрыт роскошный стол.
Так что к моменту встречи со старшинами, рискнем предположить, Александр Александрович уже утратил способность мыслить критически. Впрочем, и старшины не ждали от этой встречи каких-то особых откровений: бесплатная поездка в Москву на великолепный праздник, блеск царского дворца, богатый обед и неожиданное личное обращение царя привели их в полный восторг, когда сами слова были уже не так важны.
Никто бы и не вспомнил, кто и что там говорили на банкете, но тут правительственные чиновники, не осознавшие всей глупости сказанного, решили буквально отлить речь государя в бронзе – в назидание потомкам.
В итоге весь труд Репина пошёл насмарку.
Вместо мудрого отца нации, внимающего нуждам народа, перед зрителем предстал растерянный человек, не вполне понимающий, чего от него хотят все эти обступившие его люди. Показного единения власти с народом не получилось: картина Репина вдруг показала совершенную оторванность «власть имущих» от народа. Ни сам царь-батюшка, ни его правительство и на трезвую голову понятия не имели, чем в действительности живёт тот самый русский народ, которого они на все лады превозносили.
И сказать власти русскому народу было абсолютно нечего.
