Об этом «Стол» решил побеседовать с профессором РГГУ и НИУ ВШЭ Максимом Кронгаузом.
Максим Кронгауз– Нужно ли спасать родные языки?
– Спасти язык лингвисты не могут – они его только документируют: записывают тексты, готовят словари и грамматики. Мы ценим каждый язык. Язык – это особая вселенная, взгляд на мир. Но возродить его могут только носители языка, если у них есть такое желание и государственная поддержка.
– Это возможно в условиях глобализации?
– Задача часто неподъёмная, но иногда мы видим примеры возрождения огромного масштаба. Скажем, иврита или ирландского языка. В Австралии, знаю, сейчас пытаются возрождать языки аборигенов, на которых говорят уже очень немного носителей.
– Какими вы видите тенденции в развитии малых языков России?
– Печальными, скорее направленными на угасание. Трудно выживать в таких условиях. Если остаётся небольшое количество носителей, особенно если носители не очень молоды, у молодых людей нет стимула. Влияют экономика, престиж родного языка. Смерть последнего носителя является символическим знаком умирания языка, но на самом деле понятно, что язык умирает раньше: не с кем разговаривать. В данном случае, если мы говорим о лингвистах, они должны обеспечить возможность возрождения языка, то есть наличие текстов, на основании которых можно в будущем учиться.
– Родные языки в России включены во ФГОС. Однако ученики часто в качестве родного языка выбирают русский. Значит ли это, что мера неэффективна?
– Она эффективна там, где есть желание поддерживать свой язык. Дети и их родители сами должны хотеть сдавать экзамены по родному языку. Желание народа – вещь не абстрактная, должны быть энтузиасты. Люди начинают на своем языке говорить, учить в школах, детских садах, издавать газеты, журналы, создавать википедии. Но инициатива должна поддерживаться подготовкой учителей, а эта проблема тяжело решаема для языков, находящихся на грани вымирания. В России зона активного вымирания языков находится на севере. Но что касается больших языков – языков республик – тут всё достаточно просто и эффективно.
Школьники Бурят-Монголии, 1933 год. Фото: russianphoto– Расскажите о тенденциях изменения русского языка.
– С русским языком происходят одни и те же процессы в течение примерно двух-трёх десятилетий. В 90-х эти изменения были более бурными, решительными, быстрыми. Последние два десятилетия – нулевые и десятые годы – мы наблюдаем некое продолжение той эпохи. Продолжаются заимствования преимущественно из английского языка. Это факт глобализации. В молодёжном жаргоне мы наблюдаем огромное количество английских слов. Иногда поразительно бывает: непонятно ничего, даже если вспомнить английские слова.
– С заимствованиями нужно бороться?
– Сложно сказать. Поставить заграждения заимствованиям трудно. У нас повсеместно возникают требования защитить язык, появляются программы. Но если мы посмотрим на два с лишним века, ни одна из этих программ не была успешной. К примеру, в Исландии очень чётко все иностранные корни в словах заменяются на родные. Есть страны, где за этим вообще не следят. Сказать, что одно плохо, а другое хорошо, нельзя. Чем существование исландского лучше существования русского?
Но когда пал «железный занавес», начался активный взаимообмен на английском языке. Наша культура впитывала известные в мире понятия. И тяжёлый поток заимствований в 90-е годы приводил к разрыву групп людей, в первую очередь к разрыву поколений. Этот процесс отчасти продолжается. Конечно, попутно заимствовалось большое количество «ненужных» слов.
– Что значит «ненужных»?
– Отличить, нужное слово или нет, трудно: часто с его появлением создаётся нюанс в значении. Одна из моих любимых тем – смена названий профессий. Манекенщица стала моделью, маклер – риелтором, парикмахер – стилистом. Все эти профессии были когда-то не очень уважаемыми, иногда за пределами закона. Может, вспомните конструкцию «чёрный маклер». Попытка сделать образы профессий респектабельными, престижными привела к тому, что были заменены названия.
– Некоторые полагают, что грамматические конструкции вроде «траст-банк», «контент-менеджер» несут языку серьёзную угрозу. Они ведут к тому, что русский станет логическим языком, как английский.
– Эти конструкции плохи для тех, кто привык, что такой конструкции у нас нет. Никто вам не скажет, что какое-то изменение – это хорошо. Почитайте дискуссии. Под влиянием английского появились и продолжают появляться слова и конструкции, которые не изменяются: экаунт-менеджер. Они и раньше были, но не очень были распространены. К примеру, бой-баба. Это два существительных, одно определяет второе и должно быть прилагательным: боевая баба. На мой взгляд, новой конструкцией язык обогатился. Могло её не быть? Наверное, могло. Но мы бы должны были придумать огромное количество прилагательных. «Экаунт» перевести на русский в качестве прилагательного – сложная работа.
Фото: pixabay– Изменения возможны только путём внешнего влияния на язык?
– Говоря о внутренних тенденциях, нужно отметить, что молодёжный сленг стал очень влиятельным. Очевидно, что за последние лет пять рэп из сугубо молодёжной субкультуры стал массовым. Все знают, что такое рэп, батл, хайп. Влияние молодёжной культуры, активности молодых людей, действительно, очень заметно в последние годы. Это приводит к тому, что меняется иерархия в обществе. Всегда те, кто старше, находились выше, но сейчас мир очевидным образом становится другим. В каких-то областях очевидно, что люди постарше и не могут занимать ведущие позиции: в компьютерах и компьютерных играх, например. Там чем моложе, тем лучше.
Есть изменения в языке, которые провоцируются культурными тенденциями. Сегодня чрезвычайно важны обсуждения тем, связанных с психикой человека. В наш обиход вошли психологическая и психиатрическая лексика. Мы всё время слышим «нарушить чьи-то границы», «нанести травму» в новых значениях. Раньше для нас границы всегда были государственными, а травма – физической. Это уже внутренние ментальные процессы.
Глобальные культурные явления влияют на русский язык. Происходят заимствования типа «абьюз», «бодишейминг». Это огромный пласт лексики, который входит на волне новой обсуждаемой проблематики отношений мужчины и женщины. Меняется иерархия между мужчинами и женщинами. И это тоже требует новых слов. Мы заимствуем новые слова, потому что эти темы мы обсуждаем позже, чем весь мир. Но часто, транслируя то, что обсуждается на английском, мы не проживаем темы, заимствуем быстро. И от этого употребляем большое количество новых слов, не всегда точно их понимая. И начинаются дискуссии, а что же это такое.
– Все процессы в языке стали проходить быстрее?
– Да-да, интернет вообще ускорил все процессы, в том числе коммуникативные. Сленг и жаргон всегда менялись стремительнее, чем литературный язык. Сегодня 20-летние уже не очень понимают язык тинейджеров 15 лет. Разница в пять лет даёт нам фактически другое поколение. Это связано со скоростью передачи информации. Очень яркий пример – мемы. Вообще говоря, в языке были аналогичные явления – так называемые крылатые слова. Но они появлялись редко, заимствовались из книг и позднее из кино. Цитаты существовали веками, и сейчас все вспомнят несколько известных из Грибоедова и Пушкина. А сегодня мем – это однодневка, он живёт неделю. Но как тенденция важен чрезвычайно.
– В чем секрет долголетия мема?
– Этого не знает никто. А больше всех хотят знать рекламщики. Только сверхпопулярные мемы живут год и два. До сих пор помнят мем под названием Ждун – образ яркий, есть визуальное подкрепление. Фактор неожиданности способствует долголетию мема. Карл как завершение фразы прожил в активной фазе год-полтора, но до сих пор его помнят, хотя прошло несколько лет. Но, кстати, факт знания мема показывает, что ты относишься к этому поколению. Я иногда читаю лекции на языке падонков, которые были популярны в нулевые годы, вспоминаю их устойчивые выражения, мемы. «Ф Бабруйск, жывотнайе!», «убей сибя ап стену», «многабукв»… Я вижу, что это аудиторией забыто абсолютно. Если кто-то улыбается – значит, этот человек старше аудитории. Мода на эти мемы начала резко всходить в 10-е годы.
Ждун. Фото: wikimedia commons– Почему вы считаете мем важным для понимания современного носителя русского языка?
– Мемы стали обязательным механизмом для языка в интернете. Шуточки обновляются постоянно. И важен уже не результат, а бесперебойная работа механизма. Какие мемы он порождает, уже не очень важно. Они всё равно через месяц умрут. Но важно, что он всё время порождает новые и новые. И, опять же, молодые поколения должны следить за новыми мемами, которые вырабатываются. А потом забывать.
– Значит ли это, что мы перестаём аналитически мыслить?
– Нам хочется всегда доводить любую тенденцию до конца. Но так же не бывает! Когда был модным язык падонков – они играли с орфографией – все говорили, что это деградация и разрушение орфографии. До какой-то точки это дошло – и тенденция на этом завершилась. Искажённые тексты гораздо труднее воспринимать, особенно образованным людям, которые привыкли к правильной записи. Некоторые тенденции могут длиться веками. Многие жалуются, что перестали склонять числительные в русском языке. А есть примеры, что и в начале XX века их плохо склоняли. Думаю, что такое происходило и раньше, нужно исследования проводить. Моя догадка, что эти сложности длятся несколько веков.
Есть тенденции, которые живут, но никогда не доходят до конца. То есть не произойдёт так, что мы перестанем склонять числительное. И есть тенденции, которые просто в какой-то момент исчезают. Например, мода на язык падонков и игры с орфографией. Иногда сразу начинают действовать две противоположные тенденции. Одна из важнейших сейчас – тенденция на распад языка. С одной стороны, в интернете создаются разные сообщества, и в каждом сообществе возникает свой жаргон. Это разъединение приведёт к распаду языка на множество маленьких языков. Но, с другой стороны, есть и противоположная тенденция. Пространство интернета объединяет всех, я могу зайти на любой сайт и увидеть любое жаргонное слово. Некоторые слова вбрасываются в общее пространство, становятся известны всем. Какое-нибудь слово «няшка» из жаргона анимешников в какой-то момент становится популярным для всех.
– Какое из изменений вы бы назвали глобальным?
– Появляются новые коммуникативные пространства – You Tube, например. Глобальным изменением, связанным с нашим сознанием, я бы назвал моду на подкасты и появление новой практики – умения слушать длинные тексты. Раньше такого не было. И это говорит о важных изменениях в сознании. К тому же идёт жёсткая конкуренция между письменной и устной речью в коммуникации. Это как раз тот случай, когда ни одна из них не исчезнет.
– Наша речь грамматически упростилась?
– Популярный вопрос. Иногда ещё добавляют: деградировала. Ответ – нет. Нет тому прямого доказательства. В чём видят упрощение? Берут речь в интернете и сравнивают с речью классической русской прозы. А её сравнивать надо не с письменной речью, а с тем, как разговаривали в XIX и XX веке. Я уверен, что Лев Толстой не разговаривал в жизни безумными длинными сложноподчинёнными предложениями.
Фото: russianphoto– Но мы понимали книги Льва Толстого, а для наших детей они написаны будто на иностранном языке.
– Язык изменился, многих слов уже нет. И действительно, если мы говорим об опасностях, которые могут возникать для языка, то, если не читать художественную классическую литературу, нам грозит угроза культурного языкового разрыва. Язык русской классики XIX века и даже XX отдаляется от нас стремительнее, чем до перестройки. Но важно, что сейчас есть хорошая литература, разнообразная литература, и это очень важно. Другое дело, что у нее нет того статуса, который был у литературы XIX и XX веков. Властителями дум выступают, вероятно, блогеры, рэперы, нероссийское кино. И они быстро сменяются.
– Исчезнет ли русский язык в процессе глобализации?
– Пока даже никакого намёка на это нет. Более того, если будут доведены до ума устные автоматические переводчики, то потребность изучения другого языка резко упадёт. Изобретение интернета оказало революционное влияние на язык. Что придумают люди в ближайшее время? Мы ждём развития в двух направлениях: компьютерном – появление разных гаджетов, девайсов, программ, связанных с коммуникацией и переводом, и в нейролингвистике – когда мы научимся читать мысли и общаться с помощью технических средств без слов.
– Нужно ли в таком случае поддерживать русский язык?
– Серьёзный вопрос. Я обозначу болевые точки. Во-первых, конечно, нам нужен большой интернет-словарь, которым все могли бы пользоваться. Новые слова невозможно фиксировать на бумаге. Во-вторых, у нас нет народной грамматики русского языка. Есть устаревшие грамматики, написанные к тому же тяжёлым академическим языком. А если человек хочет разобраться в грамматических нормах, какую книгу ему открывать? Лингвисты, к сожалению, занимаются более локальными проектами. Запрос на эту работу есть, если посмотреть, сколько вопросов поступает в справочные службы: gramota.ru, или телефонная справочная Института русского языка им. В.В. Виноградова. Трудно современную грамматику написать, когда язык меняется, но это могла бы быть интернет-грамматика. В-третьих, нужна поддержка начинаний энтузиастов: языковых фестивалей, и популярных лекций, что сейчас модно. И последнее: социолингвистические исследования языков России были бы чрезвычайно важны. Поддерживать русский язык нужно, а защищать – нет. От кого защищать? Никто не заставляет нас говорить модные словечки и заимствовать из английского. Это всё мы сами.
