Эдуард Лимонов (Савенко) родился 22 февраля 1943 года в Дзержинске Горьковской области. Далее Лимонов проживал в Москве, работал журналистом и писал книги. В 1974 году Лимонов эмигрировал из СССР в США.
После развала СССР Лимонов вернулся на родину и начал участвовать в политической жизни. В 1993 году Лимонов основал Национал-большевистскую партию – НБП (организация, запрещённая в РФ). В 2001 году Лимонов был арестован по делу о незаконном хранении оружия, был приговорён к четырём годам лишения свободы, но вскоре условно-досрочно освобождён. Последнее время Лимонов был членом партии «Другая Россия».
Лимонов – автор более 30 романов, повестей и сборников рассказов.
Сегодня «Стол» публикует подборку самых ярких высказываний Эдуарда Лимонова – о себе и о нашем времени.
* * *
Жизнь сама по себе – бессмысленный процесс. Поэтому я всегда искал высокое занятие себе в жизни. Я хотел самоотверженно любить, с собой мне всегда было скучно. Я любил, как вижу сейчас, – необычно сильно и страшно, но оказалось, что я хотел ответной любви. Это уже нехорошо, когда хочешь чего-то взамен.
* * *
Вы думаете, я никогда не тоскую о рабстве? Тоже тоскую иногда. О белом доме под деревьями, о большой семье, о бабушке, дедушке, отце и матери, о жене и детях. О работе, которая купит меня всего с головой, но взамен я буду иметь чудесный дом с лужайкой, с цветами, со множеством домашних машин, улыбающуюся чистенькую жену-американку, конопатого, в веснушках, измазанного вареньем сына в футбольных бутцах…
Но что мечтать, – бесполезно. Судьба есть судьба, я слишком далеко уже ушёл. У меня никогда не будет всего этого. Не рассядется семья за вечерним столом, и я, адвокат или доктор, не расскажу, какое у меня сегодня было сложное дело или какая трудная, но интересная операция. Я подонок. Я получаю Вэлфэр. Сейчас мне нужно питать себя – жрать щи. Я один, мне нужно помнить о себе.
* * *
Несправедливость заключается ещё и в том, что мать, в сущности, не интересует, как Эди-бэби живёт, весело ли ему жить, грустно ли, о чём он думает. Мать яростно воюет с ним за мелочи, за то, чтобы он носил брюки шириной 22 сантиметра, а не 18 сантиметров, мать злит пробор Эди-бэби и его жёлтая куртка. Раньше мать нервничала из-за его длинных волос.
* * *
У Николая я учусь как не надо жить. У Евгения Леонидовича Кропивницкого я также учился как не надо жить. У моих родителей я учился как не надо жить. Учиться как не надо жить также необходимо – нет-нет, более необходимо, чем учиться как надо жить.
* * *
Вглядываться в дальние дали полезно для глаз и для мании величия. Вообще мой совет – пестуйте свою манию величия! Всячески культивируйте своё отличие от других людей. Нечего быть похожим на эту скучную чуму.
* * *
Я смотрю на русский литературный мир с большим презрением. Книги моих знакомых, друзей и соотечественников меня совсем не трогают. Возможно, что что-то ценное сейчас пишется молодёжью, но я такого не видел. Я этого не исключаю, но до сих пор я не читал ни одной книги, которая бы меня поразила и заставила сказать: «Боже, это здорово. Хотел бы я быть автором». Ничего подобного я не видел за последние тридцать лет.
* * *
Если вы можете проснуться однажды дождливым весенним утром, полежать, подумать, послушать музыку и честно сказать себе вдруг: «А ведь я никто в этой жизни – говно и пыль», – тогда на вас ещё рано ставить крест. Только честно, не для людей, а для себя признаться.
* * *
«Как ты там мог жить, Эдвард?» – спросила девушка Тереза. Как мог? Да так и жил, с ножом в сапоге ходил, меня никто никогда не трогал, я везде могу жить, что мне.
* * *
Среди молодёжи столько же идиотов, сколько их среди взрослых. Более того, есть подозрение, что возросшие в более искусственных условиях современного мира молодые люди качественно хуже их сверстников из других эпох.
* * *
Я дизбалансирую моих женщин. Пожив со мной, они повышают свою self-estimation (самооценку) до нереальной высоты, принимая себя за меня. Но, расставшись со мной, камнем падают вниз, потому что выясняют, что они всего лишь маленькие птички, а не огнедышащие драконы.
* * *
Нас, человеков, – свыше семи миллиардов. Мы вытоптали, высосали планету. Наши идеалы вполне укладываются в детские голливудские антиутопии. Мы никому не нужны в бездне Хаоса, кроме самих себя. Бесполезное поголовье. Нашу плоть даже никто не ест. Мы вообразили себя.
* * *
Я всё равно вас презираю. Не всех, но многих. За то, что живёте вы скушно, продали себя в рабство службе, за ваши вульгарные клетчатые штаны, за то, что вы делаете деньги и никогда не видели света.
* * *
В литературе того времени было два потока отвратительного ханжества – советская литература и диссидентская. Я оказался прав – они обе сгинули. Все было основано на существовании СССР. СССР нет, и как сейчас читать книги Максимова, например?
* * *
Довольно давно, когда у меня с либералами ещё были неплохие отношения, я был на передаче Собчак. В конце передачи она традиционно дарила книги. Мне подарила Горького и смотрит на меня так, с издевкой. А я ей говорю: «Вы хоть знаете Горького? Только роман „Мать”, наверное, читали, и то вам это внушало отвращение? А Горький был великий писатель – вся Европа перед ним преклонялась. А кому он подражал-то? Почему у Горького такие усы?». Она не знает. А почему он жил в Сорренто? Он подражал Ницше – человеку, который написал строки „свой дом у подножья вулкана” – и жил у подножья вулкана». Ничего не знает.
* * *
Я инстинктом, ноздрями пса понял, что из всех сюжетов в мире главные – это война и женщина. И ещё я понял, что самым современным жанром является биография. Вот я так и шёл по этому пути. Мои книги – это моя биография: серия ЖЗЛ...
* * *
Есть небольшое недоразумение: меня обвиняют то в себялюбии, то в том, что я только о себе и умею писать. Всё это глупости! В моих первых книгах я брал себя как, например, турист, который, приезжая в Египет, ставит своего знакомого у пирамиды и снимает, чтобы показать разительную мощь огромной суперструктуры в сравнении с человеком. Я пользовался собой как примерным прибором для измерения. Я там был абсолютно не важен – вопреки тому, что люди думают. А люди не всегда умные, вы знаете.
* * *
Я всегда не слушал других – и правильно делал. И шёл своим путём, и я считаю, что ни разу не ошибся. Все депутаты моего времени, писатели ушли к Господу Богу и куда-то там рассеялись, задымились и исчезли, и их нет. А я по-прежнему есть, по-прежнему актуален, а когда меня приберёт Господь, как говорят, я буду ещё более актуален. Это факт. И будут читать все мои книги. А больше никого не будет.
* * *
Я надевал на себя маску любовника и Дон-Жуана, чтобы скрыть под ней философа и провидца. Я многие годы его – философа и провидца – стеснялся.
* * *
А я вам чем не лидер? Вы чего меня в упор не видите? Или таких, как я, на дороге валяется за раз по полсотни?.. Моя фамилия Савенко, происходит она от имени Савва, что значит мудрый. Мудрый, понятно?
* * *
Как радостно, бравурно мы въехали в войну на броне бэтээра батальона «Днестр» с молодыми зверюгами в чёрной форме! Вы когда-нибудь ездили на бэтээре через города с молодыми зверюгами? Железо оружия пылает на теле. Не ездили? Тогда вы жалкий тип, и только. Когда ты так едешь, то чувствуешь себя воином Александра, покоряющим Индию…
* * *
Всё в жизни – политика. Вы выходите на улицу, идёте… Темно, под фонарём три молодых человека. Надо решить: пройти мимо с гордо поднятой головой, перейти трусливо на другую сторону или повернуться и не идти? Русская политика – та же ситуация под фонарём, только со множеством действующих лиц.
* * *
«Вы бы видели, с каким ожесточением мой сокамерник отмечал в календаре прошедший день, как он вычеркивал число, ставя на нём крест. Мои же дни за решёткой «бежали» незаметно, я был очень загружен.
* * *
Я к юбилеям легко отношусь. 60-летие встретил в тюрьме. В ЦДЛ (Центральном доме литераторов) праздновали всякие политики и литераторы – хорошо, что меня там не было. Юбилеи – это вульгарно.
* * *
Я в конце концов уже после тюрьмы понял, что сознание и культура простого русского парня – это лишь в ничтожной её части книжная культура. А основной фундамент – это песенный, музыка даже и очень низкого качества. Артёмы, Антоны и Денисы с Колянами не взросли на Библии, не выросли на пуританских советских книгах вроде «Как закалялась сталь», не построили себя на традициях шариата или адата, как в мусульманских странах и регионах, но на популярной музыке.
Один из таких парней – рыжий Антон, сидевший со мной в камере Саратовского централа, с гордостью рассказывал, как дед и бабка отдали ему сарай в глубине сада, и он переоборудовал тот сарай, и к нему приходили слушать музыку его товарищи и девушки. Когда я поинтересовался, что за музыку он слушал, он назвал какие-то невзрачные, чуть ли не дворовые коллективы и напел несколько тусклых мелодий. Но я догадался, что не качество музыки, а та вполне нехитрая философия жизни, содержащаяся в ней, была для рыжего Антона главным в музыкальном треске, раздающемся в глубине его сарая. В этом треске слышалась ярость заброшенного поколения, его дикость, его визжащий протест. Этот треск и бит сообщал нехитрые заповеди, не такие уж плохие и не так уж отличающиеся от заповедей мировых религий и воинских уставов.
* * *
Директору выставки сообщил, что готовлюсь написать книгу «Как сделаться самым ненавидимым человеком в России».
– И как же? – спросил директор. – У вас есть рецепт?
– Есть. Следует всегда говорить правду. Мгновенная и вечная ненависть вам обеспечена.
* * *
И я ненавижу цивилизацию, породившую монстров равнодушия, цивилизацию, на знамени которой я бы написал самую убийственную со времён зарождения человечества фразу: «Это твоя проблема». В этой короткой формуле, объединяющей всех Жан-Пьеров, Сюзанн и Елен мира, содержится ужас и зло. А мне страшно, Эдичке, вдруг душа моя не найдёт здесь, к кому бы прилепиться, тогда и за гробом обречена она на вечное одиночество. А это и есть ад.
* * *
Я думаю, что стоит прямо с самолёта отправлять эмигрантов из СССР в Вэлфэр-центр. Они, которые надеялись на золотые горы здесь, совершенно не могут усвоить себе скромную философию западного труженика. Быть как все – зачем было тогда уезжать? Здесь простой человек с гордостью произносит: «Я как все».
* * *
Щи с кислой капустой – моя обычная пища, я ем их кастрюлю за кастрюлей изо дня в день, и кроме щей почти ничего не ем.
* * *
Счастье – это то состояние, когда ты можешь любить настоящее. Не прошлое, не будущее – но настоящее.
* * *
Когда я был счастлив, я почти не замечал, что в мире так много несчастных людей. Теперь их объявилось огромное множество.
* * *
Не вульгарный экономизм объясняет мир, а злоба, амбиции и эмоции. Если во главе государства стоит человек с плохим характером, Нерон, то вся страна подражает Нерону, и любой легионер стремится вышибить из тебя душу. Руководитель государства – всегда модель. Злоба – она, возможно, от неудавшегося большого куска жизни, от личной незащищённости. Путин уволился в начале 1990-х. В том возрасте он мог быть черт знает кем, а он всего-то был подполковником.
* * *
Все говорят, что оппозиция ничего не добилась. Оппозиция заставила власть проявиться, как она бы не хотела проявляться. Теперь, когда во время маршей мобилизуются тысячи звероподобных мужчин на улицах, мы видим, насколько она жестока и репрессивна.
* * *
Я очень зол на философов ночного горшка, которые сидят и говорят: а вот сейчас на марш вышло меньше. Да пусть идут к чёртовой матери со своими подсчётами! Ты сам выйди в эту кашу – даже глазом моргнуть не успеешь, как скрутят… Кто тут сможет точно сосчитать, сколько пришло?
* * *
Я вообще не плачу, но у меня несколько слёз выкатилось, сейчас скажу точно, в 2006 году. Поехал к матери на день рождения, и мне сказали, что разрушают мой завод «Серп и молот» в Харькове.
И я встал на эстакаде и смотрел, как там огромный, гигантский кран раскачивал болванку, и она ударяла в корпуса. И я вспомнил, как через эту проходную мы все выходили – молодые, весёлые, получив зарплату, шли в столовую, предводительствуемые бывшим зэком. И знаете, у меня две слезы скатилось. Потому что я ненавидел этих сук! Там вьетнамцы купили этот завод и собрались делать торговый центр. Мой завод загубили! Я ушёл, ну так, стесняясь, слезу смахнул.
* * *
Я люблю одиночество, обожаю одиночество. Семья убивает. Вот смешной короткий почти анекдот. Перед 31 декабря мне звонит журналистка из газеты и говорит: «Вы идёте на митинг сегодня вечером?» Я говорю: «Да». Она вздохнула и говорит: «А как же так, ведь это же Новый год! Вам что, не хочется побыть с близкими?» А я ей ответил вопросом на вопрос: «А вы ещё не ненавидите своих близких? Вы всю жизнь с этими близкими, со своими этими пирогами, салатами! Вам не надоело это всё?» Я провожу 31-е с ментами, и что? Менты – интересный человеческий материал. Если они тебя не боятся, они держатся с тобой более раскованно. Они интересные.
* * *
Я нелюдим. У меня нет желания общаться с людьми. Они мне неинтересны, а рассказывать о себе у меня нет желания.
* * *
Семья – ненадёжное основание для человека. Мать-отец умрут, дети станут ничтожествами, жена изменит. Зыбкая, ускользающая из-под ног платформа в бушующем море жизни, она постоянно сбрасывает тебя в пучину вод, эта семья.
* * *
Если вы решили стать политиком, то должны были быть готовы сразу же к подобным лишениям, к тюрьме. Более того: по гамбургскому счёту нужно быть готовым умереть здесь и сейчас.
* * *
А вы что думаете, мне было легко? Меня что – с распростёртыми руками везде брали? Я, когда сюда приехал, мне не на что было жить. Я жил на деньги Натальи Медведевой. И газету выпускали отчасти на её деньги первые годы.
* * *
Я долго не замечал времени. Потом заметил. Оказывается, все в могилах лежат. А тот, кто не лежит, тот ложится.
* * *
Я хладнокровно подсчитываю и знаю, что мой отец умер в 86 лет, моя мать в 87, а мои благородные предки и того больше, кто до 98, кто до 104 лет даже доживал. Мне хватит сил, чтобы пережить Путина.
* * *
Я отношусь к безумию современности с огромным почтением. Я считаю, что всё это не так глупо, как кажется: мы куда-то несёмся, нас что-то ожидает. Чёрт его знает, что именно.