«Любите книгу! Она облегчает вам жизнь»
В этом смысле нам всем очень повезло: с самого начала формирования российской детской книги как отдельного художественного явления туда, по выражению Марины Цветаевой, ринулись мастера с «высокой культурой руки и глаза». Произошло это по большей части из-за того, что цензура в детском книгоиздании всегда была всё-таки немного помягче, чем у взрослых.
Самые неформальные, нонконформистские писатели и художники, которым ничего не светило в «большой» книге, могли работать в детских издательствах, зарабатывая таким образом на хлеб и получая возможность «легализации». Помогло, как это часто у нас бывает, несчастье, но при этом советская детская книга достигла невероятных высот – и литературных, и графических.
Впрочем, основа этому была заложена немного раньше – на рубеже веков, когда к оформлению книг присоединились художники объединения «Мир искусства». Они обратились прежде всего к детской книги не потому, что очень любили детей, – из-за своей страсти к наивному, примитивному, чистому искусству, к сказке, лубку. Можно сказать, что «Азбука в картинах Александра Бенуа» (1904) положила начало иллюстрированной детской книге.
Билибин, Добужинский, Чехонин, Григорьев, Конашевич, Штеренберг, Купреянов, Анненков, Нарбут… Эти художники подняли планку дизайна российской детской книги на недосягаемую высоту. Но и иллюстрации стали важной частью их творчества, да и вообще художественной жизни Москвы и Петербурга.
В первое революционное десятилетие детская книга стала играть роль открытого манифеста экспериментов в искусстве: на место сказок приходит «Супрематический сказ про два квадрата в 6 постройках» с картинками пионера конструктивизма Эля Лисицкого. Татлин иллюстрирует абсурдистские произведения Хармса, ученица Малевича Вера Ермолаева организует артель «Сегодня», где печатаются кустарные детские книжки, которые потом раскрашиваются от руки художниками. Из футуристической традиции вырос и Владимир Лебедев, который станет вскоре главой ленинградской школы детской книги. 20-е годы ХХ века называют периодом советского «книжного ренессанса», именно тогда и появился сам термин «искусство книги».
К началу 30-х годов этот уникальный ренессанс был грубо закончен, эксперименты объявлены вредными, многие графики названы «формалистами» и жестоко репрессированы, тиражи детских книг отправлены под нож. Печально-знаменитая статья 1936 года «Художники-пачкуны», по выражению искусствоведа Юрия Молока, «захлопнула дверь за самой яркой эпохой этого искусства».
«Добросовестная халтура»
Возрождение началось лишь в 60-х годах, когда московские художники-концептуалисты подхватили традиции советского книгоиздания 20–30-х годов, и вновь детская книга стала едва ли не единственным открытым местом для литературного и художественного инакомыслия.
Виктор Пивоваровов, Илья Кабаков, Эдуард Гороховский, Юло Соостер, Эрик Булатов и Олег Васильев – все они в 60–80-е годы находились за чертой официального советского искусства. Работа в издательствах для них была не только хлебом, но и возможностью получить статус: в Союзе художников они состояли как художники-графики.
Но вынужденная работа для них была не просто халтурой. Она давала возможность андеграундным художникам высказаться: поэтому они работали с детскими книгами и журналами, где особенный читатель и зритель – не зашоренный, не испорченный официозом, открытый для эксперимента, а значит, есть поле для фантазии.
У каждого художника был свой путь к иллюстрации и особые с ней отношения. Один из лидеров советского неофициального искусства Виктор Пивоваров, которого сегодня называют «основоположником московского концептуализма», за 20 лет оформил около 50 книг, по большей части детских, работал в журналах «Мурзилка» и «Весёлые картинки».
«До определённого времени казалось, что я смогу полностью реализовать себя в иллюстрации, тем более в какой-то момент мне стали предлагать очень хорошие книги. И я оформлял их с огромным наслаждением. Но потом понял, что мне необходимо освободиться от „чужого текста”, искать свой. Так появилась книга „Большое и маленькое” – комикс о жителях маленького домика, стоящего в большом саду на маленькой улице большого города».
Илья Кабаков, профессиональный книжный график, шутил, что если другие художники сменили профессию из-за «страшных обстоятельств, необходимости заработка», то его выбор был предопределён тем, что по живописи он получил тройку. Рисовал он быстро, строчил, как на швейной машинке: «Я свои книги шью», – говорил художник и называл это «добросовестной халтурой». Вкусу редакторов не доверял, поэтому работал «под Конашевича», чтобы приняли без проблем.
Эрик Булатов и Олег Васильев в течение нескольких десятилетий вели двойную жизнь: полгода, когда много света, творили свое «неофициальное искусство», полгода – осенью и зимой – сидели над книгой, создавая свои удивительные, наполненные светом, как витражи, иллюстрации. Тогда два совершенно самостоятельных художника сливались в одного, он так и назывался – «Булатов и Васильев». Окончив очередной «Цветик-семицветик», они собирали рюкзаки и уходили на несколько недель в поход, чтобы очистить разум и чувства для другого, «настоящего» творчества.
Эдуард Гороховский, архитектор по образованию, учился книжной графике «на лету». В результате он оформил около 200 книг и занимался этим вынужденным делом до начала 90-х, когда книгоиздание на время почти перестало существовать.
Кабаков, по воспоминаниям Гороховского, ругал его и Пивоварова: «Вы очень много времени уделяете книге, нельзя так расточительно тратить время на ерунду».
Но благодаря это «ерунде» несколько поколений советских детей выросли, может быть, даже не зная этого, на произведениях больших художников.