– Вы родились ещё в Советском Союзе, в его крепкие годы, застали Сталина и книжный дефицит. Вы имели какое-то отношение к самиздату? – Кто в советское время не занимался самиздатом, тот, я думаю, не жил до конца. Погоня за книгами – это был такой благодатный и прекрасный вид спорта. Если тебе дают книгу, надо успеть прочитать её за ночь. Некоторым удавалось «заксерить» – такой благословенный глагол тогда использовали. В крайнем случае, как у Александра Галича: «А „Эрика” берёт четыре копии – и этого достаточно». Ну вот мы и долбили по своим машинкам: на папиросной бумаге через копирку пробивали до девяти страниц. Цитаты выписывали. Брали атеистические книги и выписывали цитаты из Писания, святых отцов, философов. – Вы помните первое, что вы перепечатывали? – «Доктор Живаго» Пастернака. Это была моя первая самиздатская книга. Мне её напечатали на рулоне. Я принес этот рулон домой, и моя бедная мама всю ночь разрезала эти страницы, клеила, делала собственный переплёт.
Александр Копировский. Фото: sfi.ru– А мама не боялась за такие увлечения сына? – Ну конечно, боялась, а что делать? Я её приохотил. Она печатала очень хорошо на папиросной бумаге. У меня портативная трофейная машинка «Триумф» была. Отец её привез из Германии после войны, на ней мы и бабахали. Мама мне рассказывала, как её трясло от каждой страницы. А ведь это была не политика, только духовные вещи. А мама говорит: «Вижу слово „Бог”. Я понимаю, что его нужно печатать с большой буквы, но моя рука автоматически тюкает с маленькой. Потом перебивала букву». В моих ранних книгах часто «б» перебитое. Советская инерция – и ничего не поделаешь. – А где вы всё это брали? Откуда доставали тамиздат? – Привозили знакомые. Иногда сами доставали. В 1983 году я первый раз съездил за границу – в Венгрию. У меня там был знакомый, он меня вызвал персонально. На Музей Рублёва, где я тогда работал, отправили официальное приглашение. Все удивились, потому что я был младшим научным сотрудником, а тут такое внимание и официальная просьба сделать доклад о «Троице» Рублёва. Разрешили. Я поехал. Там меня поводили по православным церквям, в приходы, водили по знакомым венграм. И так привели в один дом. Я стою в прихожей, меня спрашивают хозяева: «Русский?». И смотрю: этот православный венгр уже несёт стопку книг. А там от Достоевского до Серафима Саровского!
Копия оригинального русскоязычного издания Доктора Живаго , тайно изданного ЦРУ. Напечатана во Франции. Фото: cia.gov– На русском языке? – Конечно! Я с этими пачками прихожу в номер, набиваю чемодан и начинаю соображать, что мне это через таможню надо как-то перевезти. Думаю: пусть меня схватят, пусть посадят, но эти книги я здесь не оставлю. Пришлось даже на пару дней пораньше уехать, потому что этот чемодан стоял и «кричал», что его надо везти домой, в Россию. И вот я в аэропорту прохожу венгерскую таможню. Там молоденький таможенник смотрит на меня сурово, спрашивает: «Щюба? Магнитофон?». Я говорю: «Книги». Он: «Проходи». Сижу уже в самолёте, читаю Библию и думаю: «Ну, в последний раз. Наверное, сейчас заберут». В Шереметьево меня спрашивают: «Вы по какому коридору идёте – по зелёному или по красному?» Спрашиваю: а что это значит. Мне объясняют, что красное – это декларация, то есть надо писать всё, что у тебя в чемодане, а зелёное – это можно так идти. Я на трясущихся ногах с битком набитым тяжёлым чемоданом прохожу зелёным коридором… и меня никто ничего не спрашивает. Вот так. – А были ли среди ваших знакомых те, кого брали? Те, кому не удавалось проскочить зелёным коридором? – Были случаи. Однажды мой знакомый, сейчас это протоиерей, очень легкомысленно в ограде Елоховского собора в центре Москвы обменивался со своим другом самиздатовскими книгами. Мимо – с внешней стороны забора – проходил милиционер. Он это увидел, зашёл внутрь и взял их обоих. Привёл в участок, стал смотреть, стыдить: мол, что же вы, молодой человек, не пойми чем занимаетесь! Ну а Анатолий, он человек простой, говорит: «А чем заниматься: кино, вино и домино?». И тот как-то присел, что – да, действительно, альтернатива неприятная. Отпустил его, а книги забрал. Потом эти же книги опять попадали на рынок, так сказать, во вторичный оборот. Все люди хотят жить, всё понятно. Сотрудникам органов тоже кушать надо. Знакомые рассказывали, как проходили обыски, изымали литературу. Была смешная история с одним мальчиком из семьи, связанной с кругами барда Петра Старчика. Этот паренёк сочинил гениальное стихотворение, которое я не забуду до конца жизни: Однажды товарищи к нам приходили И папины книги в мешки положили. Не верите мне, а я не соврал, – Забрали все книги, что папа читал. – Какие-то всё больше весёлые истории у вас. – Были, конечно, случаи и менее приятные. В конце 70-х мы столкнулись с моей одноклассницей. Мы много лет не виделись, она оказалась верующей и попросила меня дать что-нибудь почитать. Я принёс несколько книг. Там были перепечатанный Амвросий Оптинский, что-то ещё в таком духе. Она взяла и стала у себя на работе, в госучреждении, это перепечатывать. Зазевалась – и её забрал сотрудник первого отдела, то есть просто КГБ. Пришёл, цапнул и спрашивает: «Что такое, откуда?». И она раскололась с испугу. Всё назвала: меня, адрес, телефон, обстоятельства дела – всё! Она потом очень каялась, очень просила: «Прости! Я испугалась! Я не знала, что сказать, и не утерпела, всё выдала сразу». Но, слава Богу, всё обошлось, никого не тронули. – А вы лично строили сеть распространения книг? Как-то системно этим занимались? – Есть очень известный человек, который этим занимался. А мы ему помогали. Была в Москве прекрасная, может быть, единственная в своём роде библиотека, где можно было брать книги бесплатно и надолго. Это была библиотека Николая Евграфовича и Зои Вениаминовны Пестовых – такой московский духовный антик. Николай Евграфович – профессор, дважды орденоносец, доктор наук, которого деликатно выставили из Института химического машиностроения на пенсию, потому что студенты донесли, что он ходит в церковь. И он говорил, что заведующую кафедрой, которая, очень смущаясь, объявила, что ему придётся уйти, считает своей самой большой благодетельницей, потому что она пересадила его от лабораторного стола за письменный. И он, во-первых, начал сам писать духовные вещи, а во-вторых, на свою профессорскую пенсию нанимал машинисток, и они печатали ему книги, какие он хотел. На него работало 8 машинисток, и за двадцать с лишним лет – ни одного прокола: никто его не сдал, и он не попался. Это было совершенное чудо.
Пестовы Николай Евграфович и Зоя Вениаминовна. Фото: psmb.ruКогда он познакомился с отцом Георгием (а потом отец Георгий и меня туда привёл), он нам очень доверял и давал книги. Я говорил ему: «Николай Евграфович, как же так, ведь книги у вас пропадают! Их же не возвращают, конечно?». А он в ответ: «Ну что же делать! Может быть, им книги нужнее». Я: «Да у вас порядка нет! Давайте я вам опись сделаю в библиотеке!». И он согласился. Потом, конечно, ему семья устроила: кому ты разрешил, что за молодой человек? Может, он попадётся! «Ну, ничего, он ведь хотел». Мать Силуана была человек мистический. Рассказывала, что почувствовала, как ей голос от Бога сказал: «Ты должна создать библиОтеку!». Она говорила со старым произношением, да ещё и с довольно сильным французским прононсом. По-моему, Николай Евграфович тоже так говорил: библиОтека. Так вот, она сразу вспомнила, что у неё есть подруга, миллионерша Констанс. «Я пойду к ней, попрошу денег на библиОтеку, и она мне даст». И вдруг слышит голос: «Ты дай эти деньги!» (Она мне это сама рассказывала, я только пересказываю.) «Господи, – отвечает, – но ведь у меня ничего нет». Она выскочила из дома с каким-то маленьким чемоданчиком – и всё. А ей опять откровение: «Ты дай эти деньги!» Ну, думает, это уж, наверное, не случайно. И вспомнила про тот чемоданчик, с которым ушла и который несколько месяцев не открывала. Что женщина могла взять с собой? Ну конечно, свои драгоценности! Просто сгребла всё самое ценное, что у неё было, свои бриллианты. Так они устроили библиОтеку в Париже – в православном приходе. Видимо, это как-то продолжалось, когда она переехала в Россию. Здесь её постригли с именем Силуана, и ей мы возили эти книги, потому что из Эстонии можно было их отправлять куда угодно. Никто ни на что не реагировал: русские книги в посылках – да на здоровье! Но всё-таки посёлок Куремяэ, где находится Пюхтицкий монастырь, – это не Таллин. Скоро на почте обратили внимание, что какая-то монахиня отправляет посылки во все уголки родной страны.
Пюхтицкий Успенский монастырь в деревне Куремяэ, Эстония. Фото: pxfuel.comПригласили кого надо, вскрыли посылку. Её вызвали в КГБ и сказали: «Вы чем занимаетесь, пропагандой?» Но тут она – как настоящая женщина и человек с очень большим опытом и образованием – прикинулась шлангом и захлопала глазами: «Что же тут плохого? Это же о божественном!». Они ей: «Да как же так?». А она: «Нет, это о божественном! А если парашютист спустится, я первая к вам прибегу». И представляете, от неё отстали, и она продолжала делать то же самое. Довольно часто Николай Евграфович даже дорогу нам оплачивал. Господи, ну откуда у нас деньги? Правда, тогда билеты были не очень дорогие. Едешь поездом Москва–Таллин, выходишь в Куремяэ и идёшь к матери Силуане, а она уже всё отправляет дальше. Распространение книг было очень радостным периодом, но, к сожалению, не очень долгим. – Наталья Дмитриевна Солженицына и несколько лет назад рассказывала, что им тамиздат привозил в том числе епископ Кирилл, нынешний патриарх. Она говорила: что бы сейчас с ним ни происходило, она не утратит благодарности за тот его риск. – Это было дело чести. Иногда, начитавшись русской литературы начала века, мы возили книги в разные города просто как подпольщики и контрабандисты – на себе. Под пиджак закладываешь несколько книг, перематываешься – и вперёд. Это у контрабандистов называется «носить в припарку». Возили и в сумках, и в чемоданах, иногда приклеивали советские обложки на случай, если чемодан откроют... – Как Шаламов свои стихи хранил дома: советская литература, а внутри его стихи. – Да-да. Ну вот отца Павла Адельгейма ведь это не спасло. У него был обыск, и нашли стихи Ахматовой, Пастернака и Мандельштама. Ему в обвинительном заключении написали отдельный пункт: сочинял антисоветские стихи и надписывал их именами известных русских советских поэтов. И посадили в итоге.
Священник Павел Адельгейм. Фото: sfi.ru– А не случалось от этого всего какой-то паранойи? Потому что ты понимаешь, что это риск, что рискуешь ты не только собой, а ещё мама у тебя это перепечатывает, а ещё человек, который тебе это дал. Вам не начинало казаться, что за вами кто-то ходит, следит. Или всё было на кураже? – Нет, куража какого-то не было. Просто было понятно, что надо делать – и всё. В основном ранних отцов церкви собирали, они были редкими – те, что до IV века. Остальное до революции более-менее хорошо печаталось. Это мы хотели как следует узнать традицию. Мы из себя не изображали подпольщиков, которые там что-то прятали. Просто было понятно, что без книг нельзя. Нужно было читать и распространять, нельзя было сидеть как собака на сене. Мы чувствовали, что это хорошее правильное дело. Ведь мы делали это не только и даже не столько для самообразования и просвещения узкого круга знакомых, сколько на случай тотальных гонений на церковь и закрытия всех духовных учебных заведений. Хотя за нами следили, и мы видели этих хвостов. Вот, например, бывало, мы приедем на улицу Дыбенко. К слову, её надо сделать музейной, там сплошь жили отец Дмитрий Дудко, отец Глеб Каледа, по-моему, отец Глеб Якунин и отец Георгий Кочетков, но он ещё тогда не был священником. И вот, бывало, мы приходили к отцу Георгию домой, там была какая-то большая встреча. Мы заканчиваем, выходим в подъезд, а там на лестничной клетке сверху стоит человек. Через полчаса встречаю его на автобусной остановке. Постоял-постоял, значит, и пошёл. Как-то к отцу Дмитрию Дудко мы пришли, ну и как всегда по русской привычке основная беседа ведётся в прихожей. Я открываю дверь – стоит женщина, приткнувшись, как бы смотрит куда-то в электросчётчик и «греет уши». И, конечно, мы не занимались никакой коммерцией. Были же целые отрасли, печатали и ксерили Библии. Молитвенников – я не знаю, сколько миллионов их самиздатом напечатали по стране. С мизерным тиражом патриархийного издания не сравнить. А вот за русскую религиозную философию били по рукам здорово. – За что? Она же русская. – Ну так и что? Это религиозная философия. Это значит, интеллигенция и церковь. Это очень не поощрялось. Это было почти как политика. Именно Бердяев, Булгаков, даже Флоренский были в чёрном списке. Поэтому мы это делали. Ведь нет же ничего, а надо было учиться. Вот у нас собралась такая библиотека. Ксерили, перепечатывали. Причём ксерили люди на рабочем месте за государственный счёт! – То есть за государственный счёт? Бесплатно? – Нет. Вот, например, как-то мы нашли одну девочку, одноклассницу сестры из нашей общины. Она работала в министерстве, а Оля (сестра) жила там по соседству. Мы договорились с этой девочкой, и она нам печатала. Бог дал нам самый дешёвый ксерокс в Москве! У нас было и по 3 копейки разворот, и по 4, когда везде уже было по 7. И вот эту девочку подозревал её начальник и прямо говорил ей в лицо: «Я знаю, ты что-то делаешь. Я тебя поймаю». Она, как это принято у женщин, в ответ хлопала глазами. И получалось так: например, утром она напечатает, в обед придёт Оля, которая живёт в соседнем доме, она ей передаст. После обеда обыск – ничего нет, уже всё отдала. Или поздно вечером сдаст, а утром обыск. Она приходит на работу, ей говорят: давай открывай. Открывает, а ничего нет. Этот начальник несколько раз так приходил и не попадал. Так ничего и не нашёл.
Православный самиздат. Копия с оригинала. Фото: Архив общества "Мемориал"– А я слышал, что у вас была какая-то история с сетками и КГБ. – Это было полное безобразие. Я с двумя сетками ожидал в метро одну нашу сестру. Это лучше, чем с чемоданом ходить, – не так подозрительно. В сетках – перевязанные пачки, закрученные (что-то святоотеческое там было). Ждал- ждал на Площади Ногина (теперешний Китай-город). 10, 15, 20 минут – нету. Что-то случилось. Потом подумал: может, она ждёт не у последнего вагона, а у первого. Думаю, ну что я с сетками побегу? Оставлю на 20 секунд, сбегаю до первого вагона. Сбегал – сестры нет. Возвращаюсь – сеток тоже нет. Тут уже до меня дошло, что Россия – такая страна, где всё, что плохо лежит, обычно уходит очень быстро, в том числе и сетки с чем бы то ни было. Я заметался в ужасе. Ещё в большем ужасе от того, что там были книги. Мы деньги отдали! Мы купили книги, мы сделали их, теперь надо переплетать, и вот кто-то унёс. Какой ужас! У меня даже мысли не возникло, что могло случиться что-то совсем другое. Люди заметили, что я мечусь вокруг этого столба. Спрашивают: что случилось? Я говорю: мои сетки пропали. «А вон, смотрите, парень понёс». Я кидаюсь за ним, готов был его просто разорвать, по-христиански так... – Кротко, смиренно… – Ну, да. Идёт этот здоровенный парень, с крепкими плечами. Я на это не смотрю, ведь он мои вещи украл. Хватаю его за руку: «Вы что?». Он: «Это ваше?» «Моё». И тут он мне показывает книжечку: «Комитет госбезопасности». Что может сделать человек в такой ситуации? Начать выкручиваться: ах, не моё; ах, извините... Но нет, я был кристально открыт и честен – как нормальный человек, получивший воспитание в советском обществе. Я действовал искренне, по-детски, ведь сказано: будьте, как дети. Я и сказал, как дети: «Ух ты!». Снегурочка сразу растаяла от такого уважения. Разве может быть врагом человек, который искренне восклицает: «Ух ты!»? Мне вернули мои сетки, сказав: «Больше не бросай!». Я приезжаю домой, где сидит вся команда, отец Георгий и остальные, и рассказываю им эту историю. Было не до смеха, потому что замели бы всех, отобрали бы все наши библиотеки и посадили на много лет. Но ничего, как-то Господь уберёг. Теперь даже приятно вспомнить. – А где вы хранили ваши библиотеки? – Дома на книжных полках всё стояло. – А много среди них было книг с автографами? – Много. Вообще говоря, у нас не было страсти что-то коллекционировать. Но действительно были встречи, которые радостно вспоминать. Например, у меня есть автограф Дмитрия Сергеевича Лихачёва. Как-то раз на Музей Рублёва был большой наезд, и директриса, которая у нас тогда была, попала под удар. Всегда считалось, что в идеологическом плане Музей Рублёва – очень плохое, больное место. Собрались верующие, проповедуют там про иконы. Поэтому мы всё время были под ударом, и вот теперь надо было передать письмо Лихачёву, который очень хорошо знал Музей Рублёва и нам помогал. Написали ему такую, как это называется в церковных кругах, «слезнушку» с просьбой помочь.
Дмитрий Сергеевич Лихачёв - филолог, культуролог, искусствовед. Фото: likhachev.lfond.spb.ruЯ тогда преподавал в Духовной академии и ездил в Ленинград раз в неделю. И мне сказали: поезжайте, добейтесь приёма. Я еду на один день, телефона Лихачёва у меня нет. Приезжаю, звоню в Пушкинский дом (Институт мировой литературы АН СССР) и говорю, что я из Музея Рублёва, мне надо повидаться с Дмитрием Сергеевичем. Я придумал такой ход: взял в киоске музея красивую кабинетную медаль (Музей Рублёва, на обороте – изображение Троицы), которая была выставлена на продажу. Мол, хочу от имени музея вручить Дмитрию Сергеевичу медаль. Сработало, дали мне его домашний телефон. Я звоню Дмитрию Сергеевичу: так и так, из Музея Рублёва, медаль, письмо. «Хорошо, приезжайте». Я говорю: «Я могу только сегодня, приехал на один день, утром – лекции, днём – в академии». Он спрашивает: «В 2 часа можете?» Я бледнею, потому что у меня в 2 часа лекция на «Ленфильме». «Ну хорошо, в четыре». Я говорю: «Хорошо». Но приехал в пять, потому что после лекции были вопросы, и я задержался. – Не страшно было ехать к академику? – В пять часов на трясущихся ногах вхожу в подъезд. Он жил на первом этаже, и недавно его, академика, в подъезде избили – так, профилактически. Он открывает дверь сам – значит, ничего не боится. Я вхожу, приготовил все возможные виды извинений. А он спрашивает: «Как Ваша лекция?». Я был сражён. Мы объяснились, долго разговаривали, я передал ему письмо и сказал: «Дмитрий Сергеевич, медаль – это повод, у нас проблемы». Он прочитал, сказал: «Не волнуйтесь, сделаю всё, что смогу». Я думал, что на этом всё – я отнял у него время, заставил ждать, дважды переносить встречу. Но он меня усадил, и мы разговаривали ещё часа два. И когда я уже прощался в прихожей, то сказал ему: «Вы знаете, я читаю лекции по „Слову о полку Игореве”. Показываю картинки, слайды, иконы, храмы, которые могли видеть герои „Слова о полку”». Он: «О, как интересно, рассказывайте!». Берёт меня за руку, опять сажает в кресло. И на прощание подарил мне свой перевод «Слова о полку» с автографом. – Сейчас существуют целые школы, целые курсы о том, как правильно читать книги: от простого скорочтения до структурного, медленного чтения. У Вас есть какой-то особый секрет чтения книг? – У меня не секрет, у меня болезнь. Сейчас, с возрастом, немного меньше, но у меня вообще болезненная страсть читать всё время. Читать через плечо – это просто национальный вид спорта. В метро обязательно надо посмотреть, кто что читает. Раньше было так: ты куда-то пришёл, увидел книгу, и ты её уже смотришь. Сейчас это меньше стало, а раньше постоянно надо было что-то читать, причём не всё подряд, не всякую дрянь, а читать хорошо. Думаю, здесь во многом повлияла советская эпоха, когда надо было всё время что-то выискивать. С одним моим близким другом был такой случай. Однажды он с приятелем ехал в метро, и они увидели молодого человека, который, не отрываясь, читал книгу. Заглянули к нему через плечо – «Архипелаг ГУЛАГ». Они стали как-то подталкивать этого парня, но он не реагировал, читал. В конце концов мой знакомый просто толкнул этого молодого человека и сказал: «Слушайте, будьте поосторожнее». А тот поднял голову, посмотрел сквозь него и сказал: «А? Ну да». И опять уткнулся туда же. Понимаете, народ, который умеет так читать, непобедим. – Вы говорите, что секрета нет, есть болезнь. Но я помню советы, которые Вы давали, когда я у Вас учился. Как правильно читать книги? Откуда начинать, как прочитывать? – Конечно, но это не о том, как читать книги, а о том, как работать с научной литературой. Это всё-таки совсем другая песня. Про научную литературу я всем своим студентам говорю: книги, над которыми работаешь (не те, которые читаешь, а над которыми работаешь), надо читать с конца. Прежде всего надо смотреть выводы, потом оглавление, выбирать наиболее важные для тебя разделы и просматривать только их, иначе никогда не успеешь – всё прочитать нельзя. Но теперь объём знаний уже таков, что никакая техника не позволит обладать всей информацией. Надо работать со справочниками и с людьми, которые знают, на что нужно обратить внимание; выбирать какие-то вещи и просто стараться много читать, много знать. Сейчас приходит эпоха, когда надо больше думать, просто размышлять. Аверинцев когда-то приводил цитату из Томаса Манна о том, что человеческого понятия (не знаний!) на всё достанет. Если думать, если соображать, то Господь тебя на что-то наведёт. Твои внутренние ресурсы, которых ты сам не знаешь, позволят тебе как-то догадаться, сориентироваться в правильную сторону. Сейчас уже не получится всё съесть, а потом вычленить главное, – слишком много информации. Поэтому во многом надо полагаться на интуицию. Помолиться и, зная, что тебе нужно, в эту сторону как-то искать. Иначе не получится. – Вы сказали, что у вас было много надписанных книг. А бывали ли у вас друзья среди авторов? – Это среди ранних восточных святых отцов IV–V века? Были из более поздних. Я тогда учился в университете, получал второе образование – искусствоведение. В новом здании МГУ – на первом этаже под лестницей – есть такое местечко, называется «сачок», или «сачкодром», где студенты читают, курят или что-то делают – одним словом, отдыхают. И вот я там тихо сижу себе, никого не трогаю, читаю «Вестник РСХД». Рядом, чуть ниже, сидит девушка. У меня рефлекс: автоматически смотрю ей через плечо – читает «Вестник РСХД», тот же самый, что и у меня. Она тоже поворачивается ко мне и видит, что я читаю. Реакция – общий смех. Никто ничего не боится, все смеются. Мы познакомились, поговорили, прекрасно пообщались. Кстати, благодаря этой встрече я познакомился с поэтом Александром Величанским. Эта девушка была его знакомой и рассказала ему, что встретила в университете человека, который сидел и читал «Вестник РСХД». Он сказал: «Ну, этого человека надо немедленно пригласить». Так я с ним и познакомился, мы очень тесно дружили, и он даже не просто надписал мне книгу, а посвятил мне целый сборник. Вот такая встреча.
Вестник русского христианского движения 1932 года. Русскоязычный религиозный, философский и литературный журнал русской эмиграции. Издаётся в Париже с 1925 года. Фото: Дом русского зарубежья имени Александра Солженицына– У вас есть список книг, какой-то минимальный набор, без которого неприлично говорить об образованности и воспитании человека? – У меня такого списка нет, и я не считаю, что он должен быть. Если говорить об уже готовых списках, то есть «100 книг Бродского». Я не буду их рекомендовать, просто знаю, что такой список есть, я его проглядывал. Во всяком случае, это, как говорится, солидная рекомендация. Второй список я уже могу рекомендовать. Он есть у нас на сайте kateheo.ru. Это перечень книг для тех, кто входит в церковь, оглашается, проходит катехизацию. Там, кроме духовной литературы, довольно большая подборка прозы и поэзии. Я к этому тоже приложил руку, но основное было от отца Георгия. Вот этот список я могу рекомендовать. Но не в том смысле, что тот, кто эти книги не прочитал, не человек. Просто если человек входит в церковь, эти книги могут ему помочь. Не обязательно их все читать, но многие из них – это, как мы их назвали, художественная литература духовного содержания. Достоевский и так далее – я не буду сейчас перечислять. Кто хочет – пожалуйста, зайдите на сайт kateheo.ru и посмотрите список духовной литературы. Она разбита по этапам оглашения, а в приложении – художественная литература духовного содержания и, конечно же, поэзия. Но я думаю, что всё-таки главный ответ на ваш вопрос заключается в том, чтобы читать много и не обязательно по системе. Надо читать. Особенно тем, кто начинает жить. Потом то, что надо, всплывёт, и к этому можно будет вернуться. И не надо бояться перечитывать по нескольку раз. Я вспоминаю слова Мандельштама, как бы брошенные вскользь, но очень точно: «Образование – это школа быстрейших ассоциаций». Вот главный момент: человек читающий входит в какую-то глубину образования именно потому, что читает не для того, чтобы что-то получить. Он читает не для расширения кругозора. Это вхождение в мир, где всё неожиданно, где всё свободно, где книга или какое-то слово могут заставить тебя сильно переменить жизнь. И последнее, что надо сказать: должна быть дисциплина, нельзя на всё бросаться. Аскетика особенно необходима в наше время, когда практически всё доступно. Это покруче, чем аскетика на еду, сон, развлечения, сладкое – это всё ерунда. А вот попробуйте воздержаться от чтения чего-то интересного, когда хочется просто размяться. И за чтением нужно отдыхать, но нельзя читать пустые вещи. Это всё равно что оскоромиться. Такая аскетика тоже воспитывает, даёт какой-то навык. Не надо расслабляться: духовная борьба продолжается!
