В годовщину трагической смерти «Стол» решил опубликовать несколько цитат из интервью Виктора Цоя, данных им в разные годы разным изданиям. Полагаем, очень поучительно посмотреть, о чём и как думали люди на излёте советской эпохи.
17 августа 1990 года, Ленинград. Фото: Wikimedia commons
* * *
Мне давать интервью неинтересно. Поскольку у нас практически нет профессиональных журналистов в стране, то разговаривать с вашими коллегами крайне скучно. Потому что вопросы все одинаковые, и отвечать на них в сотый раз уже надоело...
* * *
Моё увлечение музыкой началось с гитары – я не избег общей участи мальчишек моего возраста, охваченных желанием овладеть столь престижным в те годы инструментом. Мне было четырнадцать лет, и занимался я тогда в художественном училище, но постепенно, как ни странно, бесперспективное занятие рок-музыкой взяло верх. Я бросил свои живописные начинания и стал писать песни. Мечтал собрать музыкантов и создать группу. В 1982 году руководитель «Аквариума» Борис Гребенщиков послушал мои песни, они ему понравились, и он помог записать первый магнитофонный альбом, который очень быстро из рук в руки разошёлся по всей стране.
* * *
Иногда я рисую очень реалистические картины. Я учился рисованию, живописи десять или одиннадцать лет, поэтому я умею рисовать. Я знаю анатомию, как падает свет и всё такое прочее, иногда рисую собирательные картины. Мне больше нравятся собирательные картины как некая вещь, которая имеет меньше отношения к академическому искусству.
* * *
Для настоящего музыканта обстоятельства внешней жизни не имеют почти никакого значения. Ему для того, чтобы что-то делать, нужен инструмент – и больше ничего. Я знаю массу людей, которые говорят: вот если бы у нас была аппаратура… У нашей группы аппаратуры нет вообще, ну, кроме инструментов. Однако мы продолжаем что-то делать, а те сидят и ждут, пока у них аппаратура появится.
* * *
Мы пытаемся создавать имидж только для себя, и получилось из этого что-то очень русское, хотя и без каких бы то ни было фольклорных мотивов. Нам нравится работать над нашими костюмами. Другие группы главным образом стараются походить на своих кумиров на Западе. Мы тоже прошли через этот период, но теперь мы пытаемся создать свой собственный стиль – в одежде, в поведении, в движении, найти собственный сценический облик.
Группа "Кино", 1988 год. Фото: Wikimedia commons* * *
Только на концертах мы можем показать людям, о чём мы думаем, показать наш новый облик, показать себя. Только через записи сделать это невозможно. А так как видеоклипы нам пока недоступны, то концерты остаются единственной для этого возможностью.
* * *
Я думаю, что оставаться всё время на одном уровне популярности довольно трудно. Нам это удаётся, возможно, потому, что мы пытаемся делать собственную музыку. Уже мой первый альбом мгновенно стал популярным, и мне не приходилось искать контакт с публикой. Я просто делаю то, что я делаю, и песни эти – результат. Мы не пытаемся их ни для кого аранжировать, и мы никому не подражаем. Конечно, мы слушаем много музыки и впитываем её, но мы никого не копируем.
* * *
Я никогда не хотел и никогда не пытался стать официальным музыкантом. Это влечёт за собой массу проблем в отличие от работы где-то в другом месте и занятия музыкой с друзьями. Официальные музыканты зависят от каких-то организаций и уже не в состоянии делать то, что им хочется. Они должны работать ради денег. А для нас самое важное – делать то, что мы хотим.
* * *
– Какая ваша любимая игрушка в детстве?
– Пластилин...
– И что из неё получалось?
– Всё!!!
* * *
Я считаю, что слова играют огромную роль. Очень часто бывает, что тексты доминируют над музыкой. И это, в принципе, единственный путь для самодеятельных групп, чтобы хоть как-то выжить, поскольку при современном уровне развития воспроизводящей, звукозаписывающей техники мы не можем конкурировать с западными музыкантами, которые имеют возможность записываться в специальных студиях, делать музыку гораздо более качественную. Самодеятельные музыканты просто не в состоянии приобрести всю эту технику, инструменты, ведь это очень дорого, и мы оказываемся неконкурентоспособными даже с отечественными профессиональными группами. А если бы у нас ещё тексты были слабые, то нас бы просто никто не слушал.
* * *
Можно считать себя честным сколько угодно. Главное в том, считают ли тебя честным остальные. Человеку же, который заведомо пишет музыку для того, чтобы жить в достатке, но поёт о том, что он борец за идею, – просто не верят.
* * *
По большому счёту, мне всё равно, где играть: в квартире, в подпольном клубе или в зале на десять тысяч человек. У меня есть возможность играть – я играю. Нет такой возможности – я готов это делать бесплатно. Сейчас у меня есть возможность шире выступать – я ею пользуюсь, и то не всегда. В любом случае делаю то, что хочу.
Фото: И. Мухин / Wikimedia commons* * *
Конфликт «отцов» и «детей» существует всегда и везде. И даже на Западе всем группам, направлениям и течениям приходилось через это проходить. А потом, всё новое всегда натыкается на сопротивление старого. Но с нашим роком, конечно, сыграла свою роль и ситуация в стране, которую называют периодом застоя. Это слово, хоть его уже затаскали, по сути своей очень точное – застой. И оно говорит само за себя. Согласитесь, это очень странно, когда пишешь песни, в которых нет ничего крамольного, а воспринимаются они и как крамола, и как мерзость. При том что сам ты точно знаешь, что можешь собрать многотысячный зал, – и люди придут, и будут слушать, и откликаться, и переживать вместе с тобой. Но ведь, правда, странно – всерьёз предполагать, что в зал этот собираются тысячи подонков и мерзавцев? А если почитать некоторые газеты, то так оно и складывалось в чьих-то недалёких умах и ещё преподносилось как истина в последней инстанции.
* * *
Поэтический язык, язык символов, образов, которые составляют бардовскую песню, сейчас звучит фальшиво. И то, что они продолжают это петь сегодня, не замечая фальши, рождает недоверие и неприятие. Я не понимаю, как сегодня можно слушать песни о том, что все замечательно, когда мы сидим в палатке, у костра, и до чего здорово, какая у нас здесь любовь, дружба и так далее. Мало кто этому поверит. И не верят. И правильно делают. Возможно, когда-то это было актуально и когда-то, быть может, действительно молодёжь сидела у костров и пела. Но сейчас ведь они не верят во всё это – в романтику стройотрядов и всё, ей сопутствующее. Не верят! Потому что всё это прошло.
* * *
Так получилось: как только началась гласность – все как с цепи сорвались говорить правду. Это было очень популярно. А в наших песнях нет никаких сенсационных разоблачений, но люди по привычке пытаются и здесь найти что-то эдакое. И в результате «Перемены» стали восприниматься как газетная статья о перестройке. Хотя я её написал давно, когда ещё и речи не было ни о какой перестройке, и совершенно не имел в виду никаких перестроек. Конечно, это не очень хорошо, но я думаю и надеюсь, что в конце концов всё встанет на свои места.
* * *
Мои тексты ассоциативны. Каждый может вынести из них что-то своё, хотя основаны они на моих личных проблемах и наблюдениях, в то же время я представитель определённого поколения и отражаю чувства и тревоги своего поколения.
* * *
Мне кажется, что в моих песнях много смысла, что рассматривать их можно с разных сторон и что каждый может извлечь из них то, что ему захочется. Это песни о жизни… О разных сторонах жизни… О людях, о человеческой психологии. У каждого человека иногда возникает чувство, что он в клетке. В клетке ума. И ты ищешь выход… Человек живёт и не может найти способ освободиться от того, что тормозит его, что давит на него. Как будто ты ходишь на работу, которая тебе не нравится и делать которую ты не хочешь…
* * *
«Асса»… Нормальный фильм. Весело было работать – хорошая компания подобралась. Он мог быть ещё лучше, если бы был покороче. На мой взгляд, он затянут. Движения не хватает.
* * *
Сейчас на Западе очень сильна мода на Россию: на советскую символику и всё остальное. Но отношение ко всему этому очень несерьёзное, как к матрёшкам: мол, смотрите, русские на гитарах играют, почти так же, как мы. И масса групп, используя возможность, бросилась просто очертя голову за границу, сознательно идя на то, что их там будут принимать на самых плохих условиях – как финансовых, так и концертных. Мне меньше всего хотелось выглядеть такой «матрёшкой». Ведь дело тут уже не столько в деньгах, сколько в престиже страны. Если уж так хочется за рубеж, то лучше уж ехать туристом. Что касается нас, мы всё-таки совершили попытку сделать иначе. Во-первых, сначала выпустили во Франции пластинку. Во-вторых, это было не просто мероприятие типа «Концерт из России», а очень известный в Европе фестиваль рок-музыки. Поэтому я решил поехать и посмотреть, насколько можно установить коммуникацию. Не могу сказать, что это было очень удачно, потому что от нас скорее ждали какой-то русской экзотики, а увидели собственно рок-музыку.
Апрель 1986 года. Фото: Wikimedia commons* * *
Когда я начинал заниматься рок-музыкой, в последнюю очередь я думал о деньгах. Тогда было понятно, что, кроме неприятностей (причём самых серьёзных), за это ничего не получишь. Мы были значительно беднее, чем могли бы быть, работая на каких-то работах… И всё время сталкивались с гонениями, были люди с совершенно испорченной репутацией.
* * *
Я вообще ни к чему в этой жизни серьёзно не отношусь, за исключением здоровья близких, и всерьёз не воспринимаю. Честно говоря, я и саму жизнь серьёзно не принимаю к голове и сердцу, потому что на слишком многое ненужное пришлось бы отвлекаться, много всякой бессмыслицы делать.
* * *
Мы никогда не стремились к популярности. Мы никогда не задумываемся, в каком стиле мы играем и как долго будем популярны. Играть и любить это дело – важно для нас прежде всего. Как только перестанет быть важным, мы уйдём со сцены.
* * *
– Ты как-то говорил, что у тебя мечта попасть на телевидение.
– Я соврал.
– Ты часто врёшь?
– Очень часто. Почти всегда, честно говоря.
– И сейчас в том числе?
– Не знаю. Минут через 10 скажу.
