«Человек современен лишь Богу»

В августе исполнилось 80 лет со дня рождения и 30 лет со дня кончины поэта Александра Величанского

На кадрах любительской киносъёмки – переполненная людьми обычная советская квартира: они празднуют. «Передайте салатик… Вам хлеба? Желаю, чтобы поэтов печатали при их жизни…». Виновник торжества спокоен и радостен, читает стихи и поёт, всем хорошо. 1990 год, Александру Величанскому – 50 лет. Через два дня его не станет. Свою смерть он предсказал в стихотворении.

Совсем вблизи она походит на

ту предотъездную не суету пустую,

но пустоту, что тупо стеснена

в подвздошье где-то. И пока ты всуе

 

одно и то же тщишься в сотый раз

не позабыть – но что? – вот в чём загвоздка,

она стоит, как позабытый класс

на фотоснимке вкруг тебя, подростка…

 

Вблизи она походит на пробел

в подспудной памяти иль в знании ответа…

Как будто «на дорожку» ты присел,

и нету сил подняться, Лизавета.

 

Так и вышло… Жена Лиза поднялась к дочери на другой этаж, а он присел, прислонился головой к стене. Когда она вернулась, он был уже не здесь, а там.

Книга Александра Величанского с автошаржем

«Как настоящий поэт, который всегда обладает ещё и пророческим даром, он в своих стихах открывает больше, чем написано, – говорит друг Александра Величанского искусствовед Александр Копировский. – Его творчество, несомненно, христианского содержания. Это видно в огромном количестве стихов на библейские, церковно-культурные или просто церковные темы: о храмовом зодчестве, о монахах Псково-Печёрского монастыря. И лирика его имеет духовную основу: трагическое бытие человека и мира, прорыв к Богу и отчуждённость от Него – в неявных или явных словах об этом». Как здесь, например:

Как возродился всё же 

Язычества мираж, 

Так возродиться, Боже, 

Ты Своей вере дашь.

То рассветает, а не

Смеркается впотьмах;

Заря в своем тумане,

Как Лазарь в пеленах. 

«Русский язык у Величанского замечательный – московский русский язык, эта стихия диалектов, простонародной речи, которая в Москве гораздо слышнее, чем в Питере, – рассказывает поэт Ольга Седакова. – Он очень хорошо знал русский фольклор, нетривиально знал, у него есть целая книга, написанная по мотивам народных русских песен». Вот одно из стихотворенией в духе русского фольклора:

Бог еси на небеси – всяк в заботе на Руси:

богомольцы Богу молятся, 

горемыки горе мыкают, 

тугодумы туго думают, 

краснобаи красных девок ймут, 

а чистоплюи-то поплевывают, 

толстосумы в деньгах рядятся, 

пустомели бел-камень едят, 

кровопийцы руманею пьют, 

казнокрады всё казну крадут, 

а побратимы, знай, братаются.

О себе как об авторе Величанский написал в предисловии к книге эпиграмм «Охота на эхо»: «...всю жизнь выбиравший между полной бессмыслицей мелодической цезуры и поэзией смысла, где даже цезура семантически перенасыщена». Смысл и звук – два полюса его поэзии.

Вы мне на слово не верьте –

верьте мне на звук

иль на отзвук лучше. Ведь я

сам лишь отзвук. Слух

всколыхнется, как разлука –

отзыв тайных уз, –

и заблещут слитки звука,

вспыхнут сгустки уст.

«Смысл у Величанского никогда не бывает плоским, одномерным, а звук – бессмысленно самоупоённым. Он берёт слова такими, какие они есть, а состояние их, надо сказать, было тогда весьма специфическим», – пишет в предисловии к двухтомнику стихов Величанского «Пепел слов» литературный критик Владислав Кулаков.

Специфическим Кулаков называет советский язык в его «языковой убогости и ущербности», звучанию которого Величанский сумел открыться: «ему важен звук – ничего не попишешь, раз звук у этого времени такой». Сам поэт осознавал свою повреждённость «советскостью»:

Рос я при социализме

победившем. Поздно в жизни

я очнулся. Звук

изо всех наук

поздно выбрав понаслышке,

я с тех пор поднесь –

весь – вокзальная одышка:

опоздал… конец.

«Тоталитарная промывка мозгов, “сознаний и душ геноцид” никого не миновали. От этого действительно требовалось “очнуться”. Кому-то удавалось прийти в себя, к своему “звуку”, раньше, кому-то позже, но с неизбежным опозданием, “временным лагом”, и “понаслышке”, то есть не естественно, органично, с “молоком матери”, а с чужих слов. Это мучило потом всю жизнь, – пишет Кулаков. – И однако же этот чисто психологический комплекс неполноценности способствовал преодолению катастрофической культурной ситуации – тем, что давал хоть какую-то точку опоры, основу для поисков собственного языка».

Возможно, именно способность принять звук своего времени дала поэзии Величанского пророческое содержание, сделав его язык по-настоящему живым, подарив ему свой голос, своё звучание.

Иосиф Бродский высоко оценил не только поэзию Величанского, но и его переводы. «Почему вы не рассказываете мне о Величанском, ведь он – единственный из нас, кто знает английскую и американскую поэзию лучше меня?» – вопрошал он своего друга поэта Юрия Кублановского.

Величанский переводил стихи Шекспира, Джона Донна, Джорджа Герберта, Эмили Дикинсон, Константиноса Кавафиса, Галактиона Табидзе, Нико Самадашвили. Эмили Дикинсон Величанский бесконечно чтил.

«How happy is the little stone» E. Dickinson 

(«Как счастлив этот маленький камушек» – ред.)

 

Уважаемая мисс Дикинсон,

Ваш маленький камушек

такой неприметный… пыльный,

беззаботный и в вечность канувший,

затерявшийся на земле обильной –

он больше любого огромного камня, 

хоть тот настоящий и его можно потрогать,

и он даже не уместился бы на дороге,

по которой Вы гуляете вечером несказанным, 

уважаемая мисс Дикинсон,

аккуратно глядевшая себе под ноги.

«Непременный атрибут поэзии – сокровенность. Каждое подлинно поэтическое произведение есть тайна. Несмотря на то, что поэзия живёт языком, она, если можно так выразиться, выше, шире языка. Поэзия есть средство сообщения душ, она парадоксально словами выражает не выразимое словами – существо жизни человеческих душ. Сокровенное открывается в откровении, которым и старается быть подлинная поэзия», – так выразил Величанский задачу поэтического перевода.

Александр Величанский

«Его переводы не вошли в советский переводческий канон. Он шёл поперек этого канона – писал переводные стихи, как собственные, как живые, выбирал слова, которые могут быть написаны, а не подбирал слова к написанным: это самый естественный способ стихотворного перевода», – рассказывает поэт и филолог Ольга Седакова.

 

Александр Величанский

 

Я умерла за красоту –

И сразу вслед за мной

Тот – кто за правду отдал жизнь –

В соседний лег покой.

 

 

«За что?» – спросил.

«За красоту», –

Шепнула я в ответ.

«А я – за правду – ведь они

Сродни», – сказал сосед.

 

Как близкие – сойдясь в ночи –

Мы говорили с ним –

Покуда мох не тронул губ

И наших имён не скрыл

 

 

 

Emily Dickinson

 

 

I died for Beauty – but was scarce

Adjusted in the Tomb

When One who died for Truth, was lain

In an adjoining Room –

 

 

He questioned softly why I failed?

"For Beauty," I replied –

"And I – for Truth – Themself are One –

We Brethren are," He said –

 

And so, as Kinsmen, met at Night –

We talked between the Rooms –

Until the Moss had reached our lips –

And covered up – our names –

 

1862, publ.1890

 

Несмотря на признание, Величанский не был широко известен публике, лишь одно его стихотворение из самиздата ушло в народ – «Под музыку Вивальди». Помимо нескольких подборок его стихотворений в журналах «Новый мир» и «Октябрь» при его жизни в свет вышел только один сборник стихов – «Времени невидимая твердь». В его время «так» не писали. Может, просто ему не повезло со временем? Или времени слишком повезло с ним?

«Величанский был адекватен своему времени: в какое время он жил – в такое он и пел. А вот сейчас время плохое: народ унывает, духовно умирает, – сказал Александр Копировский на литии, прошедшей в Свято-Филаретовском богословском институте, где поэта поминают каждый год. – Антропологическая катастрофа, о которой говорил Мамардашвили, произошла, она – реальность. Советской власти нет, но переработка человеческого материала произошла, „новый человекˮ – это печальная реальность. Поэтому люди мало читают стихов, зато много их пишут и, к сожалению, печатают всё подряд. Это надо пережить как татаро-монгольское иго. Рано или поздно люди возьмутся за вещи, которые не стареют. И тогда Сашу обязательно будут читать!»

«Современность», ты миф эфемерный – тебе

Фимимамы,

зря курит рифмоплет или философ-профан – 

нет на свете тебя: человек современен лишь Богу:

Богу предвечному в миг все современны века.

«Но даже если его не будут читать в Политехническом музее, как когда-то Евтушенко, Вознесенского и других, или на стадионах, – это не смертельно. Главное, чтобы нашлись те, кто, прочитав его стихи, вздрогнет, кто почувствует, что в них смерти нет. В его стихах смерти нет, а значит, нет и в нём самом. Величанский очень хотел, чтобы его услышали в церкви – и это произошло, по крайней мере в нашем братстве. Здесь его читают, его поют», – говорит Александр Копировский.

Юбилейный вечер, посвященный 75-летию со дня рождения и 25-летию со дня кончины поэта Александра Величанского. Фото: YouTube канал "Преображенское братство"

Величанский как-то сказал, что счастлив тот поэт, чьим последним произведением будет псалом. Его он и написал 8 августа 1990 года, в свой последний день рождения. По воспоминаниям Елизаветы Горжевской, его жены и самого близкого друга, он же написал к нему мелодию. Вот он:

Высоко иль низко,

тяжко иль легко,

но пока Ты близко –

мы недалеко:

Ты – фитиль, мы воска

жар и холод враз,

пока словно воздух Ты

окружаешь нас.

 

Раньше или позже,

но в урочный час,

удаляясь, Боже,

оглянись на нас

ещё не испитых

судьбою до дна,

пока даль путей Твоих

не отдалена.

Читайте также