Алексей Варламов
«Одсун. Роман без границ»
Книга «Одсун. Роман без границ». Фото: издательство АСТ«Одсун» Варламова – победитель национального конкурса «Большая книга» 2024 года. И неслучайно наш обзор мы начинаем именно с этого романа.
Алексей Варламов – ректор Литературного института имени Горького, автор восьми романов – довольно длительное время не писал крупной художественной прозы, сосредоточившись на писательских биографиях в серии ЖЗЛ: Михаил Пришвин, Алексей Толстой, Александр Грин, Михаил Булгаков, Андрей Платонов, Василий Шукшин, Василий Розанов. Но после успеха романа «Душа моя Павел», который вышел в 2018 году и был инсценирован в РАМТе, Варламов решил взяться за модную тему психологии современных российских релокантов. И для этого Варламов обратился к истории, вроде бы не имеющей к нам никакого отношения, – к геноциду, который после Второй мировой войны устроили чехи с судетскими немцами. Собственно, чешское слово «одсун» имеет двойное значение: «эвакуация» и «выселение». После войны судетским немцам устроили «одсун»: им запрещали говорить по-немецки, ездить на общественном транспорте, совершать покупки в магазинах, обязывали носить на рукаве букву N и т.д., вынуждая бежать из Чехословакии. Аналогии более чем прозрачны: нынешние европейцы сегодня практикуют такой же «одсун» в отношении русских релокантов.
Главный герой – релокант из России, преподаватель высшей школы, который от безденежья и бездомности вынужден служить работником у православного священника и грека – хозяина местного ресторанчика. Собственно, весь роман – это исповедь героя православному попу. Здесь и история советского детства, и зарисовки России начала 90-х годов, и украинские «майданные» страсти…
Цитата
Вот уже неделю я живу в батюшкином доме. Помогаю хозяину по мере сил в храме или в саду, хотя никакой особенной помощи там не требуется, но как человек деликатный он, видимо, не хочет, чтобы я чувствовал себя нахлебником.
По воскресеньям в церкви собирается народ, не очень много, однако человек двадцать приходит. Приезжают из соседних деревень и даже из Польши. Жена священника, две их дочери и сын поют в хоре, предлагали петь и мне, но я никогда не остаюсь на службу. Ухожу гулять вдоль ручья. Матушке это, похоже, очень не нравится, и она считает меня сектантом. Я ее боюсь и правильно делаю. Она производит впечатление весьма властной женщины, и мне кажется, всё в доме держится на ней. Она отвозит детей в школу, ездит каждый день на работу в курортную больничку на горе, воюет с призраком судьи, а батюшка служит. Не для людей – для Бога, потому что в будние дни в храме никого нет, а он всё равно служит.
Мне это трудно понять. Моё сознание не до такой степени вертикально устроено, а вот поп наверняка что-то чувствует – другого объяснения у меня нет. Надо быть очень стукнутым, чтобы бросить работу, квартиру в городе и переехать в горную деревушку вместе с женой и тремя капризными детьми в дом с привидением, да ещё каждый день испытывать женское скрытое и явное недовольство и желание к чему-нибудь прицепиться. Например, ко мне. Я это физически ощущаю и уверен, что матушка ругает мужа из-за меня, твердит, что у них будут неприятности, говорит, что у них дети и нельзя быть таким доверчивым и беспечным. На каком основании они должны мне доверять?
– С русскими надо быть осторожным. Может быть, этот бездельник – путинский шпион и пробрался сюда с заданием нас отравить? Отравили же в Англии отца с дочерью! – вопит Анна на весь дом, и я хорошо слышу её торопливые нервные слова, которые мне даже не надо переводить. Славянские языки так устроены, что, когда ты в общих чертах представляешь, что именно хочет сказать другой человек, ты его понимаешь.
Но Анне, кажется, на это наплевать. А может быть, она даже хочет, чтобы я всё слышал.
– Знаешь ли ты, отче, что написали недавно на двери гостиницы в Остраве?
– Что, любовь моя?
– Русские здесь не обслуживаются!
Но батюшка только улыбается в ответ. Он немножко блаженный, и её это раздражает, однако конфликтовать с ним всерьёз она опасается: видимо, у её власти есть пределы и она чувствует черту, которую нельзя переступить.
Мы не говорим с отцом Иржи о моём будущем, я не знаю, как велико его милосердие и сколько продлится моё пребывание в этом доме. Я вручил ему свою судьбу вместе с новеньким заграничным паспортом и истекшей визой и в ответ занимаюсь тем, что подметаю и без того чистый храм и жду, пока вырастет газон, чтобы его постричь. Как работник Балда, с той только разницей, что во мне нет балдовской расторопности, а в нём – поповской жадности, и потому ничего, кроме крова и харчей, мне здесь не полагается…
* * *
Михаил Шемякин
«Моя жизнь: до изгнания»
Книга «Моя жизнь: до изгнания». Фото: издательство АСТВторое место в конкурсе «Большая книга – 2024».
Михаил Шемякин – советский, американский и российский художник, скульптор, график, живописец, иллюстратор, художник театра, кавалер орденов, почётный доктор российских, европейских и американских университетов. Из школы при Репинском институте его отчислили в 1961 году, после этого заключили в закрытую психиатрическую лечебницу, в 1962-м состоялась его первая официальная выставка, из СССР его вытурили в 1971-м, лауреатом российской Государственной премии он стал в 1993-м… И по сей день, в 81 год, продолжает творить.
Книга «Моя жизнь» – первая часть автобиографии мастера: от рождения в Москве в 1943 году до изгнания из страны в 1971-м. Воспоминания читаются как захватывающий авантюрно-философский роман. В книге Шемякин рассказывает свою историю, а заодно историю родителей, переживших революции, историю послевоенной Германии, Прибалтики, Беларуси, Средней художественной школы и подпольных педагогов, историю карательной психиатрии, беглых монахов, описывает жизнь внутри монастыря при знаменитом наместнике о. Алипии, закулисье Эрмитажа, бытие Ленинградского художественного андеграунда.
Цитата
...В раннем детстве я страстно желал ему смерти. И эдипов комплекс тут ни при чём. Просто каждый раз, когда отец был сильно пьян, а это случалось постоянно, он не только угрожал, но и много раз пытался на моих глазах убить мою мать. Он гонялся за ней с ножом, с кинжалом, размахивал вытащенной из ножен шашкой, целился в неё из пистолета или же прикладывал его к её виску. Я орал от ужаса, повисал на его руке, обхватывая ладошкой дуло пистолета, надеясь, что она может остановить пулю и спасти мою маму от смерти. Сколько раз до хрипоты в горле, сквозь слёзы и рыданья кричал одну и ту же фразу: «Папа! Папочка! Не убивай маму!!!»
И каждый предмет в доме превращался в моём воспалённом сознании в орудие убийства, убийства любимой мной мамы – красивой, высокой, стройной, умной и любящей меня и мою маленькую сестрёнку Танюшу, читающей мне стихи и поющей песни. Кухонные ножи, вилки, бутылки – всё могло стать в руках пьяного отца страшным оружием. Мне хотелось вынести из дома и спрятать все вещи, которыми отец мог бы воспользоваться. Но куда там! На стене висели перекрещенные кавказские кинжалы, несколько шашек и сабель, а главное – это пистолет, с которым отец никогда не расставался.
Я ненавидел все праздники, дни рождения, Новый год. Потому что накануне в моей детской душе поселились страх и тревога: а папа в этот вечер не убьёт маму? Иногда за день или за два до начала праздника я подходил к отцу и тихим просительным голосом говорил: «Папа, а ты не убьёшь маму?» Отец, свирепо сверкнув серыми глазами, резко бросал: «Не говори глупости! Марш отсюда!» И я, понурившись, отходил. А праздничный вечер, как дурной, кошмарный сон, заканчивался теми же сценами, теми же криками: «Юля! Я убью тебя!»
– Убивай, сволочь!
– Папочка! Папа! Не убивай! Пожалуйста, не убивай маму!
Моя маленькая сестрёнка, проснувшаяся от воплей и криков, вылезала из кроватки и молча, забившись в угол, сжавшись в комок, смотрела на происходящее широко раскрытыми от ужаса голубыми глазами. Лучше бы она кричала, как я, или плакала...
Потому что однажды ночью мать, подойдя к её кровати, увидела, что тельце спящей дочки дёргается и изгибается в конвульсиях.
Срочно вызванный полковой врач долго сидел у кровати, наблюдая за дёргающимся телом. Уходя, строгим голосом произнёс: «Будете в присутствии ребёнка продолжать дебоширить, ваша дочка будет выделывать эти движения не только во сне, а и проснувшись. На научном языке эта болезнь называется “хорея”, а в народе зовётся пляской святого Витта».
Возникало ли у меня чувство обиды за те ужасные сцены, которые пришлось мне пережить в детстве по вине моих родителей?
Нет! Обижаться на пьяные страшные дебоши, на то, что детский возраст не принимался во внимание, как было бы положено в нормальном обществе? Опять же – нет! Надо помнить, что само время, которое я описываю, тоже не было нормальным. Я рос в среде военных офицеров. Многие из них, как и мой отец, были участниками Гражданской войны, прошли всю Великую Отечественную.
Сказать, что психика у большинства из них в норме, было бы неточно.
Пьяные скандалы со стрельбой, увечьями, драками и бесконечными сценами ревности, выяснениями отношений были в порядке вещей. Ну а дети? А что – дети? На них никто особо внимания не обращал, с ними не церемонились, не цацкались.
«Вырастут – многое сами поймут. Мы в детстве и не такое видели и не такого насмотрелись!» Так рассуждали наши родители…
* * *
Захар Прилепин
«Собаки и другие люди»
Книга «Собаки и другие люди». Фото: издательство АСТТретье место в конкурсе «Большая книга – 2024».
Книгу «Собаки и другие люди» Захар Прилепин посвятил своему близкому другу Александру Шубину – он погиб 6 мая 2023-го во время покушения на писателя.
Книга «Собаки и другие люди» стоит особняком среди прозы Прилепина. Главные герои этой книги – животные (сенбернар Шмель, чёрный мастино наполетано по кличке Нигга, бассеты Золька и Толька, борзая Кай, тибетский мастиф Кержак, алабай Тигл, попугай Хью, коты Мур, Ляля и Кысун). Текст буквально погружает в атмосферу неторопливой жизни в нижегородской деревеньке. Это сборник нежных историй о преданности, любви и боли.
Цитата
Отряхивая налипший снег и притоптывая, раскрыл дверь в свою городскую квартиру – и тут же увидел его.
Он жил у нас третий день.
Меня носило по городам, и семья умолчала о появлении нового жильца – щенка сенбернара, который не имел ещё тогда имени: оно пока не приходило.
Щенок лежал посреди квадратной, с высокими потолками, прихожей.
Он уже пересчитал всех домашних и обжился, а тут я – большой, пахнущий холодом, накрутивший на свою шубу сорок дорог.
Заскользив и расползаясь в стороны неловкими ещё лапами, он поспешно отбежал в угол, где, усевшись спиной к стене, уставился на меня: «Ты кто?».
– Это что ещё за шмель? – спросил я, не сдержав улыбки.
Он был пушистый и чуть нелепый, как шмель: рыжий, летний, безобидный.
Я полюбил его с первого взгляда.
– Шмель! – закричали дети. – Шмель!
Так у него появилось имя.
* * *
Наталья Илишкина
«Улан Далай»
Книга «Улан Далай». Фото: издательство АСТПервое место читательского голосования на конкурсе «Большая книга – 2024».
«Улан Далай» – это семейная сага о трёх поколениях семьи донских калмыков, которая разворачивается на фоне событий первой половины ХХ века. Само название переводится как «красный океан». Красный океан в мифологии калмыков – это один из символов ада, в котором оказались все народы советской империи.
Если кратко, то это смесь «Архипелага ГУЛАГ», «Тихого Дона» и «Зулейха открывает глаза».
Цитата
Пока ехали вдоль Волги – умерших складывали в первом вагоне. После Сызрани Баатр отошёл подальше от всех на санитарной остановке – срамота же рядом с женщинами в снег садиться «след смотреть». Конвойные дверь в первом вагоне распахнули, а оттуда полуголые окоченевшие тела выпадать стали, прямо им на голову. Мат-перемат – солдаты совсем не боятся, что накличут беду на себя и своих близких. Запихнули умерших кое-как обратно, а сверху ещё положили.
А когда проехали Златоуст, в сумерках выгрузили трупы из вагона под насыпь. Не успели отъехать, а рядом уже вой раздался – вожак скликал стаю. Впервые за неделю Баатру захотелось, чтобы дверь вагона скорее заперли. Гора тел огромным муравейником высилась среди сугробов. А кругом огромные мохнатые деревья – тайга называется. Баатр столько деревьев никогда не видел. Хорошо, что стемнело быстро. Страшно в открытые глаза покойникам смотреть. А закрыть им глаза не всегда успевали. В вагоне Баатра старик Чованов вечером жив ещё был, сидел у печки-буржуйки, грелся. Только руки протянул – вагон дернулся, он печку так и обнял, да ещё и лицом к железу прилип. Намазали курдючным салом, всю ночь стонал, к утру затих. Двери в Златоусте распахнули, а у Чованова на ожогах и на бровях иней, а глаза такие круглые, каких у калмыков при жизни сроду не бывает.
Много страшного пережил Баатр в своей жизни, но такое… Весь народ от мала до велика от родной земли оторвали и на погибель в холодную Сибирь отправили. Это не власть сделала, нет. Товарищ Сталин мог бы его старшего сына Очира в Сибирь отправить – он в Белой армии воевал, да. Мог бы младшего Дордже выслать – на ламу учился, да. И среднего сына товарищ Сталин мог наказать – сбился красноконник с пути, женился на девушке белой кости. Но зачем товарищу Сталину высылать верных ему людей – ведь вся хуторская головка в соседнем вагоне едет. И главный энкавэдэшник из района с русской женой там же. А у него два ордена Красного Знамени, а нога всего одна – вторую за Сталинград отдал. Нет, товарищ Сталин такого не мог сделать. Это воля рассерженных богов…
* * *
Яна Вагнер
«Тоннель»
Книга «Тоннель». Фото: издательство АСТВторое место читательского голосования на конкурсе «Большая книга – 2024».
Яна Михайловна Вагнер – известная российская писательница, создавшая такие романы, как «Вонгозеро» (по этому роману снят сериал «Эпидемия»), «Живые люди», «Кто не спрятался».
Её новый роман «Тоннель» – как бы роман-катастрофа.
Лето. Воскресенье. Вечер. В бесконечной пробке в трёхкилометровом Северо-Западном тоннеле застряли полторы сотни машин. Пассажиры изнемогают от духоты и скуки, всем хочется поскорее домой, ведь уже поздно, а завтра рабочий день. Легковушки с дачниками, детьми, собаками и котами. Газель «Напитки из Черноголовки» с юным таджиком-водителем, ни слова не понимающим по-русски. Рейсовый автобус с пассажирами. Начальственный лимузин с престарелым чиновником, его помощницей и охранником. Минивэн с бригадой строителей. Польский рефрижератор. Полицейская машина с избитым арестантом на заднем сиденьи. Красный кабриолет с накачанным загорелым пижоном и его неотразимой юной спутницей.
В какой-то момент выясняется, что это не просто пробка – выхода из тоннеля нет. По какой-то причине сработали механизмы гермозатворов, закрывшие тоннель с обеих сторон. А для верности перед огромными воротами c потолка упали гигантские железные решётки.
И спасатели снаружи как-то не торопятся идти на помощь, что намекает, что и наверху ситуация складывается не самым удачным образом.
И лишь в конце книги (внимание: спойлер!) читатели узнают, что спасателей не было по простой причине: в результате хакерской атаки в Москве сработали все системы спасения, созданные на случай атомной войны. Остановилось метро, и более суток спасатели доставали из-под земли сотни тысяч пассажиров. А вот до Северо-Западного тоннеля руки дошли в последнюю очередь. Но за те сутки, что эти пятьсот человек провели вместе в тоннеле, они устроили сами себе настоящий ад. Мораль: преисподняя – это не какие-то ужасы в стиле Данте. Это то, что каждый из нас носит в себе. И порой достаточно приступа паники, чтобы благополучные с виду люди превратились в садистов и убийц. Впрочем, не только в садистов. Тоннель под Москвой-рекой оказывается моделью нашего мира, где поведение людей часто не укладывается в простую схему «хороший – плохой». Тем интереснее наблюдать за поведением главных героев, одновременно спрашивая себя: а как бы мы сами, дорогие читатели, поступили в подобной ситуации?
Цитата
Заряд дроби № 00 (диаметр – 4,5 миллиметра, радиус поражения – 35 метров) разлетелся широким ярким снопом и убил сначала пожилую владелицу Лендровера, теплотехника Красовского в брезентовой кепке и светловолосую девушку из Порше Кайен.
Учитель биологии Тимохина стояла чуть сбоку и умерла не сразу, потому что между нею и пучком разлетающейся дроби оказалась ладонь товароведа из «Пятёрочки», и сначала дробь эту ладонь оторвала, а только после, уже потеряв скорость, пробила учителю Тимохиной печень и правое лёгкое.
Остальные пять десятков свинцовых дробин стукнули в бронированный борт Майбаха и брызнули в разные стороны. Часть их, изменив траекторию, ударила вбок, в третий ряд, миновав почему-то первые два, часть завернула вверх к потолку, одна отскочила в затылок сердитой дачнице в шортах. А последняя часть полетела назад и попала сантехнику Зотову в спину, плечо и рюкзак, где сантехник носил инструмент, запасные носки и рабочий комбинезон, и это спасло четверых ополченцев, стоявших слева от двери, чиновницу в синем и рябого охранника в чёрном костюме, который занят был молодым водителем автобуса, никакую банку горошка не видел и поэтому выстрела не ожидал.
Горбоносый визит-профессор, напротив, брошенную из-за Майбаха банку увидел первым – к двери он стоял спиной, и как только человек с разбитым лицом поднял руку, профессор узнал его и даже услышал выстрел, который ещё не произошел, и кинулся к своим дочкам. На бегу он толкнул круглолицую мамочку из Пежо; та упала, а грузный профессор упал на неё сверху, и оба изрядно расшиблись, однако остались живы.
У чиновницы в синем от выстрела лопнула барабанная перепонка, потому что набитый дробью патрон двенадцатого калибра разорвался слева почти у неё над ухом. Голова её тоже как будто бы взорвалась и дёрнулась вправо, а оттуда ей в глаза, в нос и в рот брызнула кровь седой хозяйки Лендровера, так что на мгновение чиновница не только оглохла, но и ослепла и ей показалось, что кровь – её собственная…
* * *
Дарья Бобылева
«Магазин работает до наступления тьмы»
Книга «Магазин работает до наступления тьмы». Фото: издательство АСТТретье место читательского голосования на конкурсе «Большая книга – 2024».
Дарья Бобылёва – одна из самых известных российских писательниц в жанрах хоррора и фантастики. Её самый известный роман «Вьюрки» – сборник рассказов о садовом товариществе, которое в один день оказалось отделено от остального мира некими силами, веками сидевшими то ли под землёй, то ли в лесах. Потом был создан книжный сериал «Наш двор», где местом действия стал обычный московский двор, в котором люди спокойно уживались с нечистью до тех пор, пока её покой не был нарушен.
Сюжет нового романа построен вокруг антикварного магазина. Как узнает главный герой – тридцатилетний блогер Славик, этот магазин – портал между мирами.
Цитата
О том, что бесомраки предпочитают ослабленные, неспособные к сопротивлению умы, он догадался уже во Франции. Из Константинополя пришлось бежать почти сразу же – там были легионы бесомраков, первый встретил его уже в порту. Он изображал нищего: тянул к прохожим трясущуюся, покрытую болячками ладонь, некоторые давали ему монеты, но они выскальзывали, и бесомрак затаптывал их в пыль. Деньги его, похоже, не интересовали. Двигался он в точности как та барышня в ресторане – неуклюже переваливался с ноги на ногу, подёргивался всем телом, точно в виттовой пляске, странно выворачивал шею. Это, кажется, был первый бесомрак, которого он рассмотрел внимательно, почти спокойно, при свете дня. И понял странную, но очевидную вещь – этой твари неудобно, человеческое тело ей жмёт, подобно сшитому по чужим меркам громоздкому костюму. Или подводному скафандру… Однажды он видел, как спускают в реку тускло поблескивающего водолаза, похожего на огромного жука-бронзовика с единственным круглым глазом. Как, должно быть, тяжко в этом двигаться… Увлечённый причудливыми ассоциациями, он сам еле переставлял ноги, и толпа чуть его не опрокинула.
Совсем близко, нос к носу, он столкнулся с бесомраком уже в Париже, когда ему вновь незаслуженно повезло. По протекции кого-то из всё той же компании молодых медиков – вспомнить бы теперь хоть имя благодетеля, хоть голос – он попал в огромную старинную лечебницу для нервнобольных. Не пациентом попал, как можно было бы подумать, а надзирателем в отделение для неимущих, стражем и укротителем иностранных безумцев. И в первый же день, скручивая вместе с коллегой бьющегося в припадке пациента – щуплый французик будто камаринскую плясал, – увидел у того под кожей знакомую черноту. Когда пациент был надёжно упакован в смирительную рубашку, наклонился и посмотрел на бесомрака в упор. Огоньки глаз немного слепили, как голые электрические лампочки, вязкая тьма переливалась под кожей загустевшими чернилами. Ему вдруг захотелось проткнуть чем-нибудь эту кожу, чтобы посмотреть – вытечет тьма или нет. Длинное рыло бесомрака шевельнулось, и раздалось тихое хихиканье.
– Ты ему понравился! – засмеялся коллега и швырнул пациента на койку.
Ночью, обходя смрадную богадельню, он увидел их во множестве. Огоньки горели в темноте, будто кончики папирос. В основном бесомраки лежали, туго спелёнутые, на койках, а те, кто избежал смирительной рубашки, либо сидели, покачиваясь, либо осторожно, держась за стену, пытались ходить. И вот у этих, ходячих, движения были куда плавнее и естественнее, чем у всех, кого ему доводилось видеть прежде. Они терпеливо повторяли одно и то же, пока тело не начинало слушаться. В соседнем отделении, где держали пациентов поприличнее, с таким же сосредоточенным старанием учились ходить заново старички, которым посчастливилось прийти в себя после удара. Бесомраки, выходит, тоже учились…
* * *
Олег Рой
«Сашка Вагнер. Вера. Отвага. Честь»
Книга «Сашка Вагнер. Вера. Отвага. Честь». Фото: издательство ВЕЧЕ«Неотправленные письма»
Книга «Неотправленные письма». Фото: издательство ВЕЧЕОлег Рой (настоящее имя – Олег Резепкин) – пожалуй, самый плодовитый писатель России. За два десятилетия он написал более 60 романов в различных жанрах: сентиментальная проза, эротика, психологический триллер, фантастика, фэнтези и приключения для детей.
По данным Российской книжной палаты, вот уже более десяти лет Олег Рой входил в десятку самых продаваемых российских авторов.
Последние два года Рой пишет книги о специальной военной операции на Украине.
Из аннотации к книге «Сашка Вагнер. Вера. Отвага. Честь»: «Артёмовск-Бахмут превращён неонацистами в неприступную твердыню, где в катакомбах укрываются боевики. Но для того чтобы решить задачи Специальной военной операции, город нужно взять любой ценой. Александр Вагнер – человек непростой судьбы. Он вырос в неблагоприятных условиях, но сохранил благородство души, прошёл Афганистан, а потом оказался за решёткой, хотя его преступление вовсе не было злодеянием. Теперь Вагнер участвует в СВО как командир разведывательно-штурмовой группы, в составе которой люди с такими же непростыми судьбами. В ходе боёв группа Вагнера освобождает заложников, в числе которых оказывается девушка – корреспондент иностранного СМИ, чей взгляд на войну меняется буквально на глазах. После полной опасностей “прогулки” по подземельям Артёмовска команда узнаёт о скрытой в них угрозе. Остановить катастрофу можно только ценой чьей-то жизни, и командир отряда принимает непростое решение…»
Из аннотации к книге «Неотправленные письма»: «Одиннадцать солдатских писем оказались в руках женщины-почтальона, которая должна прочитать их, чтобы отправить адресатам. Одиннадцать солдатских судеб переплетаются с судьбами главной героини, её мужа, главврача военного госпиталя, их детей, сотрудников, односельчан… и молодой девушки, потерявшей будущее, спасая ребёнка от мины-ловушки… и таинственного человека без имени, за которым охотятся украинские нацисты».
* * *
Надя Алексеева
«Полунощница»
Книга «Полунощница». Фото: издательство АСТ«Полунощница» – яркий дебют Нади Алексеевой, финалистки премий «Лицей» и «Любимовка». Роман исследует темы памяти, духовности и преемственности поколений, погружая читателя в атмосферу Валаама.
Итак, главный герой – москвич Павел, представитель высокооплачиваемого «офисного планктона», едет волонтёром на Валаам. Ему не даёт покоя давняя семейная история. Брат бабушки Петя Подосёнов считался погибшим в Великой Отечественной войне, но случайно найденное уже после её кончины письмо позвало Павла в дорогу.
В письме говорилось, что Петя не погиб, что он жил на Валааме в доме инвалидов и у него остался сын. Этого своего родственника и едет искать Павел.
Причём отправляется молодой человек на Валаам в самое необычное для православного мира время: на Страстной неделе, предшествующей Пасхе. В итоге получается паломничество, в котором очень много всего мирского и низменного и мало высокого. Если идёт разговор о земном и небесном, то здесь земное и низменное явно перевешивает и не уравновешивается ничем.
Иногда даже непонятно, при чём тут Валаам: те же события могли произойти хоть в Подмосковье, хоть где. Порой Валаам – просто красивая экзотичная декорация.
Цитата
После аварии, той, первой, в которой погибли родители, дед запер машину в Бутово, на даче, на которую все махнули рукой. Домик покосился, а гараж стоял крепкий. Баба Зоя говорила, что дед любил эту машину и в гараже возился с удовольствием, пока не «случилось». Так баба Зоя называла аварию – «случилось». В последний год она часто плакала, а Павлу загорелось. Он просто вскрыл замок гаража, врезал новый, ключ отдал механику. Механик, тощий, глазастый, как страус, едва не обнюхал покореженную «Победу», сказал: «Восстановим, если три такие же пустим в расход». Павел подумал, согласился. Ипотеки у него не было, платили в «Интеграле» прилично – треть зарплаты он бабе Зое на хозяйство отдавал, треть пускал на «Победу». Механик уведомлял его, что установил бампер, сиденья, какие-то детали. Павел перекидывал деньги. Печка в машине работала исправно, а вот ради двигателя и правда пришлось купить ещё одну «Победу». Полгода её ждали. От другой машины взяли левое крыло. Пришлось дважды перекрашивать, чтобы добиться того самого дымчатого оттенка.
А вот теперь не надо никуда ехать. На бампере «Победы» небольшая вмятина. Можно чинить или так продать. Всё равно. Павел увидел, как что-то блеснуло на стене гаража – сообразил, что механик всё же подобрал ключ к бардачку. Вышел, захватил ручной пылесос, понимая, что найдёт внутри ворох мусора. Надавил ключом, щёлкнул замок, дверца откинулась. Заглянув внутрь, Павел зашвырнул пылесос на заднее сиденье, погрузил в бардачок обе руки (нежно, словно ловил там бабочку), выгреб пригоршню отсыревшего табака пополам с обломками сигарет. Втянул запах. Понял, что вот это, это отец его курил. Ещё в бардачке были жёлто-коричневые фантики «Золотой ключик». Это он, он их ел, ириски эти. К фантику прилип обрывок бумаги, сложенный вдвое. Край обтрепался, почернел. Павел развернул, прочёл, да так и просидел в машине, пока совсем не стемнело. В письме обращались к бабе Зое:
«Дорогая Зоя Кондратьевна!
Вы меня не знаете, а я к вам с просьбой. Ваш брат Пётр Подосёнов проживал в доме инвалидов на Валааме. Я тоже инвалид, фронтовичка, сестра жены его. Родня мы, выходит. Может, вы и знаете, что он тут обитал, тогда извините за беспокойство. А нет – так заберите отсюда хотя бы его сына. Пропадет ведь среди обрубков и психов. Или сопьётся.
Я безногая, отец его – тоже был. Мать…
Тут у нас порядки меняются, может, нас всех скоро переведут отсюда. Не знаю куда. Парень восьмилетку кончил уже, хоть в техникум какой его определите там, в Москве. Он головастый, хороший. Пропадёт тут.
Пётр, может, и не писал вам. У него два ордена Красной Звезды, на тележке он ездил, утюгами отталкивался. Погиб он. Если вы живы, срочно приезжайте на Валаам любым теплоходом, я вам на месте всё расскажу. Спросите…»
Край письма был оборван. Павел тогда ещё пошарил – нет ли конверта? Нет. На пальцах осталась последняя, истлевшая в пыль, щепотка табака…
* * *
Анастасия Максимова
«Дети в гараже моего папы»
Книга «Дети в гараже моего папы». Фото: издательство Альпина ПаблишерАнастасия Максимова – журналистка, редактор журнала Cosmopolitan, в 2020 году дебютировала в литературе под псевдонимом «Харт Уна» выпустила два романа в жанре фэнтези: «Троллий пик» и «Дикая охота». Также написала книгу по психологии «Из депрессии. Выход рядом».
На этот раз Максимова выпустила крайне реалистичный психологический триллер. Шестнадцатилетний Егор Каргаев приходит домой из школы, где обнаруживает полицейских и отца в наручниках – его обвиняют в убийстве какой-то семилетней девочки. Но в дальнейшем обнаруживаются и другие жертвы.
И как теперь жить, когда твой родной папа – тот самый монстр, «сибирский Гейси», как прозвали его в прессе? Справедлива ли травля родственников убийцы обществом? И как дальше жить с этой травмой: проклясть, отречься и сделать вид, что ничего не было?
Цитата
Сейчас он бы всё отдал, чтобы поехать с папой к озеру. Рыбачить он никогда не умел и не любил, так что они просто разбили бы палатки, а ночью рассматривали бы звёзды и жарили рыбу, купленную тут же на берегу, у рыбаков, и пекли бы картошку в золе.
Кусок в горло не лезет, пожаловалась мама, но Егор всё равно достал из холодильника помидор, нарезал на мелкие кусочки, стараясь не выдавливать из него весь сок, а потом разбил в глубокую миску пару яиц и взбил вилкой. Да, это определённо лучше бутербродов всухомятку. Поставил чайник и только потом решился спросить:
– Что адвокат сказал? Как папа?
– Признался.
Егор размазал масло по сковороде, высыпал помидоры.
– В чём признался, мам?
– Да во всём. В чём ему сказали, в том и признался. В убийстве девочки этой признался – прости господи – и во всём остальном тоже.
Помидоры приходилось мешать, и так Егор отвлекался. Ему нравилось, когда яйца схватывались не сплошным куском, а как бы кашей. Из-за слишком высокого огня на сковороде всё зашкварчало, помидоры норовили прилипнуть. Сковорода старая – новую бы.
Папа признался. Его сломали. Что с ним там делали? Избивали? Пытали электрошоком? Что-то похуже? Чередовали то одно, то другое? Думай о помидорах. Здесь и сейчас ты ничем не можешь помочь – разве что накормить маму яичницей, чтобы она не упала в обморок от голода.
* * *
Владимир Березин
«Уранотипия»
Книга «Уранотипия». Фото: издательство Азбука-АттикусБерезин – прозаик, критик, эссеист, родившийся в Москве в 1966 году. Из регалий – премия журнала «Новый мир», премия «Неистовый Виссарион», опыт написания романов для вселенных «Метро 2033» и S.T.A.L.K.E.R.
Но на этот раз Березин написал исторический роман о русских картографах XIX века.
В основе сюжета лежит экспедиция российских картографов на Святую Землю. Помимо легального задания – максимально точно выполнить чертеж храма Гроба Господня – участники должны выполнить секретную миссию по составлению подробнейшей карты Иерусалима в свете напряжённой политической ситуации и надвигающейся войны. Сделать они это планируют при помощи ноу-хау, метода уранотипии. Это вымышленная технология, но в романе её изобрел художник-экспериментатор Максим Белов. Его сопровождают два офицера – подполковник Генштаба Пётр Львов и капитан Орлов.
Цитата
На постоялом дворе в тот же день он увидел другого русского, писавшего что-то в книжечку. Отличало русского то, что его протез торчал круглой деревяшкой в сторону. От этого казалось, что у стола лишняя ножка. Двое русских для одного дня – это было много, и он стал расспрашивать юношу, продававшего смокву, кто это.
«О, Старик-деревяшка! – воскликнул юноша. – У нас его многие знают. Он записывает разные разности и, кажется, хочет написать книгу».
– «Все путешественники хотят написать книгу, – рассудительно ответил Витковский. – Кроме купцов, конечно».
Юноша согласился, что купцы очень практичны и не занимаются глупостями.
Итак, это был паломник из страны, где правил русский царь. Юноша прибавил, что Старик-деревяшка совершает паломничество по святым для христиан местам и рад любым знакомствам.
Но Витковский решил исключить это знакомство из планов. Из такой встречи можно было вывести литературный сюжет, но читателю в пределах империи всегда интереснее читать про торговцев опиумом и смокву, древние развалины, причудливый нрав нездешних женщин и климат, в котором тепло не является тем благом, каким оно считается в странах, где реки застывают зимой, а земля покрыта искрящейся водой по полгода.
Но судьба была жестока к Витковскому. Наутро, когда он уже отправлялся в Яффо, к нему пристал русский барин. Барин совершил паломничество ко Гробу Господню и теперь собирался обратно.
Витковский уже не знал, как от него отвязаться, но потом решил, что сэкономит на охране от лихих людей – ведь с этим барином был крепкий на вид слуга. Этот слуга, именем Еремей, носил за поясом пистолеты и более походил на разбойника, чем на слугу.
(Все цитаты романов взяты из Яндекс.Книги)
Продолжение следует
