Ничто не даёт такого портрета прожитой эпохи, как написанные книги. «Стол» на основании рейтингов продаж книжных сетей составил свой список самых важных художественных романов в российской литературе
Книга «Тонкие вещи». Фото: издательство Виртуальная галерея
В аннотации к новой книге прозаика, критика и эссеиста Игоря Кузнецова «Тонкие вещи» говорится: «Раньше, уже немного давно, одна любимая тогда женщина требовательно и даже с некоторым раздражением попросила:
– Да напиши ты наконец про свои “тонкие вещи”, а то только всё говоришь и говоришь…»
«Тонкие вещи» созданы в память Татьяны Морозовой (1956–2011) – жены, соавтора, друга Игоря Кузнецова, талантливой писательницы и незаурядной художницы. О художественном даре Морозовой свидетельствуют иллюстрации (заставки к составляющим книгу текстам) и обложка: это всё рисунки Татьяны.
Цитата
Когда я сочинил трудную повесть про остров прокажённых, где роль одного из персонажей сыграл мой армейский друг Володя, я ему её отправил – почитать.
Володя позвонил через пару дней:
– Здорово ты написал про наш остров! Особенно как мы на медведя ходили.
Я выдержал ошеломлённую паузу.
– Вова, я же всё это придумал!
Володя строго, но снисходительно хмыкнул.
– Да будешь ты мне говорить!
* * *
Мария Лебедева
«Там темно»
Книга «Там темно». Фото: издательство АСТ
«Там темно» – яркий дебют Марии Лебедевой, литературного критика, решившей попробовать себя в прозе. Роман исследует сложные семейные отношения двух сестёр, которые знают друг о друге только по разговорам родных.
Кира работает в хостеле и мечтает написать книгу. Яся – школьница, с нетерпением ожидающая окончания учёбы. Сёстры практически не знакомы и связаны лишь общим отцом. Ещё у них одинаково обострённое чувство эмпатии.
И поэтому большая белая птица, появившаяся как бы из ниоткуда, становится триггером, который вынуждает сестёр объединиться.
Цитата
Вечно птицы всё портят.
Они никогда не бывают к добру, будь то влетевшая в комнату чайка, ворон на кладбище или ещё кто. Даже если какой-нибудь парень, допустим, прикован к скале – так прилетит же орёл и сделает жизнь в сто раз хуже.
Так что всё началось с неё, с этой проклятой птицы.
Поначалу я стала замечать её на улице. Слишком часто, чтобы это выглядело случайностью.
Она выглядывала из кустов – ветки сгибались под тяжестью тела. Птица была жирновата.
Она прогуливалась у подъезда, пыталась смешаться со стайкой воробьёв. Выходило нелепо: птица торчала среди них, как айсберг.
И хуже всего – она принялась являться ночами, с дьявольским терпением карауля меня до рассвета.
Неотступно.
Повсюду.
Неотвратимо.
Казалось, что вот глянешься в зеркало, а там нет лица, только птичья башка. Уставится смородинными глазами, будто обычное дело.
Птица определённо была проблемой.
Стоит спросить о ней у других – и все отвечали невнятно. Ну да, говорят, птица. Ты что, не видела, что ли, таких. Тыкали пальцем, показывали на экране какого-то голубя, чайку…
Иные и вовсе крутили пальцами у виска: мы ничего не видим, о чём ты, нет нигде никого.
Птица была. Однажды она пролетела так близко, что задела крылом – щёку ожгло, как горячим воздухом из фена.
Тогда я перестала спрашивать других.
Немногим позже поняла, что и камера её не видит: сколько ты ни старайся, на месте пернатой будет засвет, пустота, брошенный кем-то пакет.
Тогда я перестала верить камере.
Той ночью, дождавшись, пока мама покрепче уснёт, я вышла на кухню. По ту сторону стекла влажно поблёскивали два чёрных немигающих глаза.
– Тюк! – с мрачной решимостью птица стукнула клювом в стекло.
Я страшно замахала руками. Птица глянула с интересом, мирно склонив голову набок. Казалось, перья мягко светятся в темноте. Мои движения нисколько её не пугали, скорее казались забавными. Она думала, я смешная.
– Тюк-тюк, – чуть вежливей постучалась птица.
– Пошла вон, – прошипела я.
Птица не шелохнулась.
Лучше синица в руках, чем журавль в небе, и оба они всяко лучше, чем птица-сталкер за окном. Я схватила кувшин, из которого поливали жирное денежное дерево – ну конечно, мы те ещё богачи, – распахнула форточку и вылила воду на белые чистые перья.
Птица взъерошилась, отряхнулась. Мне немедленно стало стыдно. Что, если она не может улететь, и я сейчас издеваюсь над раненым или больным существом?
– Тюк-тюк-тюк.
Да это она издевается.
– Тюк, – подтвердили с той стороны окна.
– Маму разбудишь, – строго шепнула я.
И тут, к моему удивлению, птица исчезла. Это было бы слишком уж просто: конечно, она вернётся.
Книга «Ветер уносит мертвые листья». Фото: издательство Альпина Паблишер
«Ветер уносит мёртвые листья» – второй роман лауреата премии «Лицей» Екатерины Манойло. Это психологический роман о двух сёстрах, Анне и Луизе, с запутанным сюжетом. Всё начинается с того, что старшая Аня забирает младшую сестру после школы и сообщает, что убила их отца. На самом деле Аня никого не убивала, а просто решила вместе с сестрой сбежать из дома от отца-тирана.
Цитата
Сестра была, как всегда, аккуратно причесана и накрашена. Её маленькое личико источало свет, подобный лунному. На шее плясал с ветром газовый платок, обнажая скобочки старых синяков, похожие на мазки йода.
– Быстрее! – скомандовала сестра и села за руль.
Луиза закатила глаза и, скинув рюкзак, плюхнулась на переднее пассажирское сиденье. Боль в голове колыхнулась.
– Ну и погода сегодня. А какое солнце! Куда мы едем? Давай в Парк Горького? Погуляем! Мы там в последний раз были года два назад.
– Три, – поправила сестра и после паузы добавила: – Я это сделала.
– А кстати, почему такая спешка? – Луиза утрамбовала рюкзак между ног.
– Я. Это. Сделала.
– Что? — рассеянно спросила Луиза.
– Я убила его.
– Как?
– Как и планировали, – сухо ответила Нюкта и завела мотор. Тот рыкнул, задохнулся, выровнялся.
Александр Мелихов окончил матмех ЛГУ, кандидат физико-математических наук. Как прозаик, критик и публицист печатается с 1979 года. Лауреат многих литературных премий, автор более двадцати книг. Главный редактор журнала “Нева” в Санкт-Петербурге.
Его новый роман «Испепелённый» – роман-реквием, посвящённый памяти сына Павла Мейлахса, который три года назад ушёл из жизни. С беспощадной откровенностью Мелихов рассказывает о перипетиях семейных отношений и реалиях эпохи.
Цитата
Грубый мужской голос безо всяких этих «здравствуйте, у вас найдётся две минуты?» – значит, с Ангелом снова стряслось что-то страшное, а вестники скорби сентиментальничать не любят. Но я давно научился, заледенев от ужаса, изображать невозмутимость, с детства мечтал, не дрогнув, выслушать смертный приговор.
– Слушаю вас.
– Это охрана с Малой тррррррррр, вы имеете отношение к тррдесят девятой квартире?
– Да, там живёт мой сын.
– Соседи жалуются, что давно его не врррдели, а из квартиры трррашная вонь.
– Спасибо, сейчас проверю.
– Только не тяните, сами тррдите, какая жара.
– Не беспокойтесь, сейчас выхожу.
Чем кошмарнее и безобразнее ситуация, тем безупречнее мои манеры, вышколил я себя, вышколил.
Господи, даст он мне когда-нибудь подохнуть спокойно?!
Я старался заглушить ужас злостью, внушить себе, что случилось что-то страшное в пределах его обычной нормы, а страх за него – это мой будничный хлеб последних лет тридцати, и я старался притвориться, будто я зол лишь на то, что придётся переступить порог ненавистного бомжатника, в который он превратил нашу с Колдуньей уютную двушку, когда-то приютившую великого Сказочника, а потом ещё и Владыку снов.
* * *
Александр Сегень
«Эолова Арфа»
Книга «Эолова Арфа». Фото: издательство Рипол Классик
Александр Сегень – сценарист и писатель, доцент Литературного института им. М. Горького. Обладатель премии имени А.М. Горького, Большой литературной премии Союза писателей России (за роман «Русский ураган»), премии Издательского совета Московской патриархии «Просвещение через книгу» (за роман «Поп»), Гран-при Всероссийского фестиваля кино для детей и юношества «Золотой витязь» (за сценарий «Флавиан»).
Новый роман Сегеня – байопик о вымышленном режиссёре Эоле Незримове, чья жизнь переплетается с судьбами известных деятелей советского и российского кинематографа, таких как Пырьев, Рязанов, Гайдай, Михалков, Раневская, Мордюкова, Высоцкий, Жжёнов… Кто-то из них промелькнёт на страницах романа лишь эпизодически, а с некоторыми у главного героя сложатся довольно сложные отношения: у Герасимова он будет учиться, с Тарковским конкурировать, а Шукшину и вовсе помешает воплотить масштабную задумку, чтобы тот снимал о душе простого человека, а не о кровавом бунте.
Цитата
Ненадолго отвлекла новая скандальная история с Рыбниковым. Он во всём блистал талантами, в том числе великолепно копировал чужие голоса. Обмывали апрельскую стипуху, в одной из комнат собралось человек десять, стали складываться, чтобы бежать за горючим. Коля к тому времени сидел в шкафу, уговорившись заранее с Эолом о розыгрыше.
– О, братцы, в шесть обещали правительственное сообщение, – громко произнес Незримов, глядя на будильник.
Он быстро подошёл к радиоприёмнику, сделал вид, что включил его:
– Включаю!
И Рыбников заговорил из шкафа несомненным голосом Левитана:
– Внимание, внимание! Говорит Москва. Работают все радиостанции Советского Союза. Передаём постановление Совета министров СССР и ЦК ВКП(б) о новом снижении розничных и государственных цен на продовольственные и промышленные товары. Партия Ленина и Сталина проявляет неустанную заботу о благосостоянии трудящихся масс. В отличие от капитализма, социализм немыслим без повседневной заботы государства о благосостоянии народа. Новое снижение цен – тому подтверждение. Совет министров СССР и Центральный комитет Всесоюзной коммунистической партии большевиков постановляют на всей территории Союза Советских Социалистических Республик с 1 апреля 1951 года снизить цены на продовольственные и промышленные товары в пять раз. На все без исключения винно-водочные изделия цены снижаются в семь раз. На детские товары – в десять раз. Соответственное снижение цен применить в ресторанах, кафе, столовых и остальных пунктах общественного питания. Соль и спички отныне будут выдаваться бесплатно. Мы передавали важное правительственное сообщение.
Эол первым громко захлопал в ладоши и заорал:
– Да здравствует товарищ Сталин!
– Слава Советскому правительству! – крикнул комсорг курса и тоже захлопал, а следом за ним все остальные.
– Живём, братцы! – ликовал Кулиджанов.
– Ну, кутнём сегодня! – орал Петька Тодоровский с операторского факультета, мастерской Волчека.
– Айда в магазин! – призвал Незримов и побежал вместе со всеми.
Когда бежали, Сегель усомнился:
– Слушай, Ёл, а тебе не показалось, что голос был из шкафа?
– Из какого шкафа, Яша! Тебе что, туда Левитана посадили? – заржал Незримов.
Но уже в магазине он понял, что с первоапрельским розыгрышем переборщили. Вгиковцы стали дружно орать, что выпивку им должны продать по новым ценам, в семь раз дешевле предыдущих, а закуску в пять раз дешевле.
– А соль и спички бесплатно! – возмущался Кулиджанов.
– Да что за безобразие! Зовите милицию! Не слышали правительственного сообщения? – гневался Тодоровский. – Я, между прочим, кавалер орденов Отечественной войны.
Надо было тут всё и пресечь, но каков сюжет! – и Незримов, как творческий человек, не мог остановить бучу, продолжал лишь следить за происходящим.
* * *
Иван Шипнигов
«Непонятный роман»
Книга «Непонятный роман». Фото: издательство АСТ
Иван Шипнигов, финалист премий «Ясная Поляна», «НОС» и «Национальный бестселлер», создал экспериментальный роман о поиске смысла и самоидентификации в современном мире. «Непонятный роман» состоит из двух параллельных сюжетных линий: в одной главный герой даёт интервью вымышленному топ-блогеру, обсуждая свою жизнь и творчество; в другой – отправляется с другом на поиски клада в подмосковном лесу. Повествование переплетается с воспоминаниями о 1990-х и 2000-х годах, создавая атмосферу, где автофикшн сливается с фантасмагоричными фантазиями.
Цитата
...Сколько мы этой «Арии» в общаге переслушали. У нас с Киричем даже был такой концепт: «Ария» с водкой. Общага же, юность, студенчество. Целыми вечерами сидели, пили водку, слушали «Арию». Но это вдвоём. А один я слушал «Агату Кристи» под портвейн «Три топора».
– Ты застал его, что ли?
– Я спирт «Рояль» в ларьке у Мучачоса не застал. А «Три топора» прекрасно застал.
– Спирт «Рояль», «Три топора», ну и юность у нас была…
– Конечно. Ты, кстати, жалеешь, что не жил в общаге?
– Не очень.
– А я жалею.
– Ты же жил в общаге.
– Нет, юность эту всю непонятную жалею. Зачем столько пили? Под портвейн я слушал «Агату Кристи». Один. У меня тогда депрессия была.
– У тебя же потом депрессия была.
– Потом у меня была настоящая депрессия. Когда я по очень большому блату попал к очень крутому врачу. И он меня поправил буквально за месяц, одними таблеточками. А тогда, на третьем курсе, как я сейчас понимаю, у меня тоже была депрессия. Тоже настоящая, но я тогда не мог по блату пойти к врачу. И на втором курсе она у меня была, скорее всего. И на четвёртом тоже. Когда у меня не было депрессии в универе?
– На первом и на пятом, получается.
– На первом курсе я ещё ничего не понимал. А на пятом уже всё равно было…
* * *
Алексей Поляринов
«Кадавры»
Книга «Кадавры». Фото: издательство Эксмо
Финалист премий «Большая книга» и «НОС», автор книг «Риф» и «Центр тяжести», переводчик (в частности, сценария «Однажды в Голливуде» Квентина Тарантино), написал антиутопический роман о мире, где живые сосуществуют с застывшими фигурами мёртвых детей.
Сюжет интригующий: в 2000 году по всей России неожиданно появляются загадочные детские трупы – ледяные, покрытые солёной коркой и неподвижные, как статуи. Учёные называют их «мортальными аномалиями», а в народе – кадаврами. Аномальность происходящего подчёркивает и то обстоятельство, что переместить или уничтожить эти статуи практически невозможно. Более того, все попытки взорвать или сжечь кадавров приводят к тому, что начинаются странные выбросы соли: засаливаются плодородные некогда почвы, гибнет скот, вследствие чего южные регионы оказываются в зоне экологической катастрофы.
И вот проходит 30 лет. Россия переживает гражданскую войну, часть страны попадает под китайскую оккупацию. Большинству становится как-то не до кадавров – ну а что, стоят себе, никого не трогают. Правда, вокруг мёртвых детей сложился жутковатый псевдорелигиозный культ с магическими обрядами, помогающими обрести забытье и чувство покоя.
Но вот у главных героев – Даши, учёной из немецкого научного института, решившей изучить всех кадавров от Ростова до Пятигорска, и её младшего брата Матвея, которого она нанимает в качестве водителя, застывшие мёртвые дети, напротив, пробуждают тёмные семейные воспоминания, от которых оба хотели бы избавиться.
Цитата
Теперь она отчетливо видела мёртвую девочку. МА-53 стояла у самой дороги, запрокинув голову. Опухшие веки, на подбородке – черная гематома, кристаллы соли как иней на волосах.
Пока Матвей распаковывал камеры и штативы, Даша подошла ближе. Девочка стояла с протянутой рукой, и на руке что-то было – остатки оплавившейся остывшей парафиновой свечки. Следы парафина были повсюду вокруг – прогоревшие свечки у ног девочки.
Даша достала диктофон.
– МА-53, следы парафина всюду. Тут свечки стояли.
– Это наши, с посёлка, – сказал Фёдор.
– Они свечки тут ставят? Зачем?
– Ну как. Идут к мёртвой, свечки ей ставят, руки целуют. А потом ко мне – каяться, прощения просить. Бес, мол, попутал, не серчайте, батюшка. Не пойдём больше к мёртвой. А потом всё равно идут. И так каждый раз.
Он пожал плечами.
– Люди.
* * *
Алексей Сальников
«Когната»
Книга «Когната». Фото: издательство АСТ
Алексея Сальникова прославил роман «Петровы в гриппе» – о приключениях автослесаря из Екатеринбурга и его семьи, где реальность невозможно отличить от температурного бреда. Чуть менее известен его роман «Оккультреггер» – о том, как обычный среднероссийский городок оказывается заселён двухсотлетними хтоническими сущностями.
Сюжет нового романа тоже фантастичен. Жил да был в одном самом обычном советском городе самый обычный советский старший лейтенант госбезопасности по имени Константин Константинович Константинов... И должность у него была самая обычная: сиди в кабинете и сортируй миллионы доносов. И вдруг он получает особо важное, как водится, задание государственной важности. Ему надо вернуть Когнату, девочку-дракона, её родителям – высокопоставленным аристократам Драконьей империи.
Тут стоит уточнить, что мир «Когнаты» – это проекция мира холодной войны прошлого века, но с той разницей, что война идёт между людьми и драконами, которые только внешне похожи на людей, да и то лишь отчасти. У людей давно уже установлен коммунизм, но не тот, о котором мечтали Маркс, Энгельс, Ленин и Че Гевара, а тот, который был у нас - с коммуналками и всеобщим дефицитом.
А вот у драконов – империя, власть аристократии, латынь и иероглифы.
Причем, война между людьми драконами едва не погубила всю землю. И сгубила семью самого Константинова - много лет назад драконы сожгли его дедушку с бабушкой, а самого Костю попытались было обратить в дракона, но только покалечили.
Словом, наш главный герой драконов недолюбливает. Да и сама Когната, мягко говоря, не дает поводов для хорошего к себе отношения, поскольку сочетает в себе все черты вредного подростка-малолетки и избалованной аристократки. Строптива, груба, вечно задает неприятные вопросы, и к тому же, как и положено драконихе, прожорлива, причем вечно норовит схарчить какую-нибудь живность.
Но и отказаться от миссии нельзя. Потому что приказ. Потому что иначе Когнату убьют. И тогда начнется новая война драконов и людей, на сей раз термоядерная.
Цитата
Полковник щелкнул портсигаром, дунул в папиросу, снова прошел к подоконнику, чиркнул спичкой, но курить не стал, а погасил ее несколькими взмахами и сказал словно в пустоту:
– У той чокнутой драконьей бабы, которую ты спас, дочка пропала.
Сердце Константина стукнуло невпопад, и слабая судорожная боль, привидение той, настоящей боли, которую он испытал, когда получил ранения, слегка отдалась в спине и шее. Промелькнуло воспоминание: яркая синяя лужа, похожая на разлитую краску, растекшееся по полу мороженое.
– А при чем тут, извините, я? – осторожно спросил Константин.
– Вот и я не знаю при чем, – заметил полковник. – Не я с драконами переписываюсь.
– Это нечасто происходит, – ответил Константин, стараясь, чтобы слова не звучали как оправдание. – И большинство не я прислал, а мне с той стороны Зеркала прислали. А я отвечаю согласно инструкциям. Иначе как?
В нем слишком быстро накопилось раздражение, которое он вроде бы сумел удержать, но все же ляпнул:
– В конце концов, вы в курсе переписки. Можно было намекнуть, если сомневаетесь, что у вас сотрудник как-то не так себя ведет, тем более все читается, проверяется, как-нибудь цензурируется, в чем я не сомневаюсь.
– Да, блин, Костя, не кипятись ты, – зевнув, перебил его Дмитрий Нилыч. – Понятно, что не ты. Скорее всего, это их какие-то трения. У них там, это, как его, дай бог памяти. Стрийное наследование, что ли, черт их разберет. Мужчина у женщины наследует титул, если у нее он есть, а потом наоборот – женщина у мужчины, и женская линия важна при наследовании. Ну и за время войны муж у той драконихи крякнул благополучно, затем наследовала его сестра, но у нее детей не было. Затем и сестрица загнулась, потом дядя какой-то левый выплыл, но он долго не протянет, и сейчас выходит, что девочка, которая потерялась, – будущая наследная герцогиня. Так что может получиться, что это ее кто-нибудь из родственников по женской линии и потерял на всякий случай. И мы тут не при делах.
– …А может и оказаться, – как бы не услышал его Дмитрий Нилыч, но при этом надавил голосом, пресекая любое возражение – что ее к нам через Зеркало перекинуло. И тогда…
Глаза Константина уже привыкли к полумраку, и он увидел, что начальник сделал жест, будто некого сеятеля изображал, рисуя перед Константином какую-то еще неясную перспективу.
Как ни странно, оба глаза полковника вспыхнули живым зловещим огнем, и он обреченно произнес:
– И ее тут замочат, и опять все по новой вспыхнет. Семейка надавит, они генератор Зеркала выключат и заново попрет: бомбардировки, танковые клинья, диверсанты, котлы…
– Так ей сколько лет? Лет семь, – перебил Константин. – Кто ж ее тронет?
Полковник блеснул металлическими зубами с той стороны, где у него был стеклянный глаз.
– Ты, видимо, не совсем в курсе, как обстоит дело, как тут с детьми драконьими получается иногда, – заметил Дмитрий Нилыч. – Про пожар в Южном слышал месяца четыре назад?
– Допустим, – неуверенно ответил Константин.
– Ну так пять трупов, не считая мелкого дракона. Граждане решили камнями закидать. Милиционер подоспел с табельным оружием, отличник ДОСААФ и ворошиловский стрелок, а так бы, может, тот и улетел бы к себе.
Дмитрий Нилыч перевел дыхание и продолжил:
– Так то был пацан из их мелкого рыцарства, почти кривозубый крестьянин из драконов, практически классово близкий персонаж, навроде нас с тобой. Между ним и этой девочкой с драконьей точки зрения просто пропасть пролегает по важности. Того они почти не заметили, вроде бы на несчастный случай списали, а тут так не получится, хоть убейся.
* * *
Светлана Тюльбашева
«Лес»
Книга «Лес». Фото: издательство Дом историй
Роман «Лес» Светланы Тюльбашевой о кошмарах, скрывающихся в тёмных карельских лесах и сердцах людей, за последние полгода успел стать обсуждаемым и заметным дебютом.
Сюжет прост: две москвички, Лика и Вика, решают сбежать от городской суеты и отправляются в путешествие по Карелии. Причем, Карелия в романе – это именно Карелия, а не безликая «северная русская хтонь», не имеющая ни точного места на карте, ни сколько-нибудь выразительных примет. И в этом отношении «Лес» выражает очень важную тенденцию последних лет – отказ от привычной дихотомии «зажравшаяся Москва – нищая варварская провинция».
Тем не менее, свернув с туристической тропы в поисках морошки, они теряются в густом лесу. И теряются основательно. Понемногу чувство времени пропадает, дни и ночи слипаются в один бесконечный кошмар, в котором голод, холод, жажда, порезы, ушибы и перспектива стать добычей диких зверей становятся их вечными спутниками. К тому же героиням начинает что-то видеться в лесу, чего там быть никак не должно.
Параллельно развивается второй сюжет – история семьи, переехавшей в заброшенный дом в карельской деревне, жители которой настороженно относятся к новым соседям. Постепенно эти две сюжетные линии переплетаются, открывая все ужасы и кошмары, спрятанные вовсе не в дикой природе,но в самой человеческой душе.
Цитата
Лика шла сзади, и я услышала, как она закричала:
– Там человек!
Я обернулась и увидела ее. По лесу шла старуха, она была довольно далеко, седая и в черной куртке, в руке палка. Она шла по лесу, внимательно рассматривая мох под ногами.
– Эй! – закричала я. – Подождите!
Старушка остановилась и начала что-то выкапывать из земли.
– За грибами пришла, – сказала я Лике. – Господи, наконец-то повезло.
Бежать мы не могли, тяжело было даже просто идти, но я шла так быстро, как могла, а Лика хромала за мной. Старушка была совсем недалеко, я рассмотрела ее куртку с белыми надписями, увидела, как она топорщится на спине.
– Здравствуйте! – крикнула я. – Бабушка, помогите нам, пожалуйста, мы заблудились.
Она даже не обернулась, поднялась и пошла дальше, продолжая вглядываться в землю. «Не слышит, – подумала я, – старая совсем. Может, еще и видит плохо». Я ускорила шаг.
– Подождите!
Старушка зашла за сосну и исчезла. Будто испарилась. Я остановилась и вертела головой, пока не заметила ее снова – метрах в ста от меня, седая старушка в черной куртке с белыми надписями. Она вглядывалась в землю, я услышала, как она напевает песенку себе под нос. Как она смогла так быстро переместиться?
Дохромавшая до меня Лика положила мне руку на плечо. Она хрипло сказала:
– Стой. Это не человек. Не надо за ней ходить…
* * *
Виктор Дашкевич
Серия «Колдун Российской империи»
Книга «Граф Аверин. Колдун Российской империи». Фото: издательство Эксмо
Виктор Дашкевич (это псевдоним историка из Владивостока, ныне живущего в Петербурге) – самый плодовитый писатель 2024 года. Только за минувший год он издал пять романов о приключениях колдуна и частного детектива графа Аверина, каждый из которых стал бестселлером.
Причём это довольно качественная массовая литература. И графа Аверина уже сравнивают с другим частным сыщиком Эрастом Фандориным. У них действительно много общего. Так же. как это было в романах «Азазель» и «Турецкий гамбит», Россия предстает у Дашкевича государством сильным, справедливым и безопасным. Полиция неподкупна, чиновники пекутся об исполнении законов, технологии шагают вперед семимильными шагами, однако в быту сохраняются привычки милой старины и здоровый консерватизм. По сути, популярность фантазийного аверинского цикла сигнализирует о столь же значительном запросе общества на стабильность и безопасность – именно ее читатель ищет и находит в романах Виктора Дашкевича.
Итак, Дашкевич создал мир, за основу которого взята возрожденная Российская империя, в которой в 1920 году победу одержали белые под предводительством Колчака. Поэтому столица империи ныне перенесена в Омск, а Санкт-Петербург стал хотя и провинциальным, но вполне себе модным и очень красивым городом.
Но белые победили не сами по себе, а с помощью дивов. Это что-то типа демонов, которые обитают в Пустоши – в параллельном мире, откуда их вызывают колдуны.
Сейчас же (в смысле, в романах) идет 1982 год, существуют автомобили, телефоны, телевизоры, но колдуны по-прежнему продолжают использовать дивов в своих личных целях. Что приводит порой к самым трагическим и загадочным случаям, которые и расследует граф.
Цитата
Аверин вынул из кармана часы. Это были отличные серебряные часы на массивной цепи, сделанные на заказ по его личным чертежам и расчетам, и каждый раз, доставая их, Аверин не уставал любоваться. В них было встроено почти все, что может экстренно понадобиться в его работе. Он открыл крышку – вмонтированный в нее алатырь щелкнул, восьмиконечная звезда приподнялась над рубиновыми язычками пламени и завибрировала, показывая, что прибор готов к работе. Он раскрутил звезду пальцем, и та бесшумно завертелась, постепенно ускоряясь, и Аверин ощутил привычное покалывание в пальцах, похожее на легкий электрический разряд. Раздалось негромкое шипение, и над звездой появился бесеныш.
Бесенышами, или чертиками, называли слабых дивов третьего, низшего класса. Они были чуть умнее голубей и выполняли только очень простые и четкие приказы. Вернее, один приказ, на большее их сил не хватало.
– Открой дверь. – Аверин указал на замочную скважину.
Бесеныш нырнул в дырку, пошуршал там, и через секунду раздался щелчок. Дверь приоткрылась, и Аверин снова крутанул звезду, теперь в обратную сторону. Бесеныша будто высосало из замочной скважины, и он, повиснув на миг над алатырем, с легким треском исчез.
Аверин зашел внутрь. И пожалел, что у него нет с собой чего-то крупнее, чем носовой платок. Помещение проветривалось плохо, если проветривалось вообще, поэтому в нос ему ударило такое зловоние, что заслезились глаза. Запах усилился в разы, и к нему добавилась еще вонь чего-то горелого, мочи и фекалий.
И одновременно покалывание в пальцах, прекратившееся было после закрытия прохода в Пустошь, вернулось и мгновенно превратилось в боль. В руки будто вонзились тысячи крохотных иголочек, воздух перед глазами задрожал и пошел рябью. Аверин сморгнул, протянул руку в темноту и нашарил выключатель. Яркий свет залил «мастерскую».
Правда, больше всего это помещение напоминало пыточную камеру. В самом центре стоял металлический стол, похожий на прозекторский, только к его углам были приделаны цепи, заканчивающиеся круглыми фиксаторами, выглядевшими как какие-то детские кандалы. Но предназначались они не для детей. По крайней мере Аверин очень на это надеялся…
* * *
Виктор Пелевин
«Круть»
Книга «Круть». Фото: издательство Эксмо
Волга впадает в Каспийское море, а каждый год Виктор Пелевин выдает на гора по новому роману. Как и предыдущие три романа («Путешествие в Элевсин», «Transhumanism Inc.» и «KGBT+») действие «Крути» разворачивается в той же вселенной Transhumanism inc. – то есть, в далеком будущем нашей планеты. Точнее, в 206 году Green Power – победившей «Зеленой революции», а наша эра, прозванная карбоновой, осталась в далеком прошлом. Правда, экологический триумф привел к некоторому регрессу – так, на смену автомобильному транспорту пришел гужевой, а машинному труду – ручной. Но вместо людей и лошадей лямку тянут лишенные сознания биороботы, которых называют хелперы или холопы.
Но самый главный технологический прорыв связан с появлением «живых мозгов», позволяющих человеческому мозгу после смерти физического тела существовать в новом виртуальном мире и опосредованно влиять на мир реальный. Живые мозги живут в боксах, которые в народе именуются не иначе как банки. А поскольку технология крайне дорогая, попасть в банку могут только самые богатые и могущественные люди планеты. Банками управляет корпорация Transhumanism inc. – то есть, мировое правительство всей Земли.
Как и в предыдущих романах, главный герой, следователь службы безопасности Transhumanism Inc Маркус Зоргенфрей, получает новое задание. На этот раз конец света хочет устроить древний ящер Ахилл – самый могущественный демон во Вселенной, которому для осуществления его жуткого плана нужна человеческая оболочка. Выбор Ахилла падает на тюремного харизматика-«петуха» Кукера. Тот находится в отказе от крутилова (так в ГУЛАГе будущего называется воспитательная практика) и склоняет к саботажу других заключенных. Зоргенфрею и его начальству нужно придумать, как обезвредить Ахилла в теле Кукера. Очень кстати оказывается тюремное противостояние «петухов» и «кур» – боевых феминисток-арестанток, поклоняющихся радикальной мыслительнице Варваре Цугундер.
Боюсь, но «Круть» стал лебединой песней когда-то самого интригующего писателя России 90-х. Сегодня даже самые преданным поклонникам Пелевина пришлось читать новый роман через силу, а сам процесс осмысления текста свёлся к гаданию, как отразились «повестка дня» в книге? Смотрел ли Пелевин «Слово пацана» и нового «Мастера и Маргариту?» Следил ли за коррупционными процессами, событиями вокруг СВО и оппозиционной тусовки?
Но в какой-то момент надоедает и это гадание на многократно заваренной и переваренной кофейной гуще.
Sic transit gloria mundi.
Цитата
Итак, – продолжала мать Люцилия, – сестры Мария и Тереза медитировали над спуском Иисуса в ад. Цитаты из святых подвижников служили маяком духовного поиска. Примерно месяц тексты из Петра, Иринея и Августина не желали оживать и оставались просто словами и буквами. Так бывает, если медитатор нацеливается на очень высокую истину...
Ломас значительно кивнул. Может быть, подумал я, в свою бытность епископом он сам занимался чем-то похожим.
– Через два месяца после начала ритрита монахинь посетило откровение. Оно случилось с ними не одновременно, а с интервалом в несколько дней, что указывает на духовную достоверность опыта. Они испытали нечто поистине страшное.
– Что именно?
– Сначала они увидели древнее Зло, заключенное в аду.
– Да? И как оно выглядело?
– Духи, содержавшиеся там, были облечены в тела. Четкого и однозначного догматического указания на это нет – только трактовки и мнения теологов. Но само по себе это логично. Как связать дух, если не заключить его в тело?
– Совсем недавно я тоже про это думал, – признался я.
– Чтобы удержать в заключении бестелесные души, Господу пришлось бы создавать особую твердыню духа, защищенную божественными силами. А если душа низвержена в адское тело – и при этом боится его потерять – то никуда дальше тела она не денется. Будет сторожить себя сама.
– Технологичное решение, – сказал я. – И что это были за тела?
– Страшные, поистине чудовищные монстры с огромными зубастыми ртами, когтями, шипами и так далее. Обитатели ада занимались в основном тем, что пожирали друг друга, немедленно возрождаясь в той же самой юдоли, поэтому даже гибель тела не вела к освобождению из духовной тьмы.
– Умно устроено, – сказал я. – Вечная темница.
– Да. Смотреть на это было невыносимо, и только высочайшая духовная отвага позволила сестрам Марии и Терезе продолжить медитативную крусаду. Но вскоре им стало казаться, что картины ада уже открывались им прежде. Еще во время жизни на земле. Они сосредоточили свое духовное зрение на этой загадке – и постигли, что видят...
– Что? – не выдержал я.
– Царство рептилий. Мир динозавров, населявших Землю десятки миллионов лет назад.
– Вот как, – сказал я. – А почему? Они что, э-э-э... куда-то не туда духовно вгляделись?
– Нет, – ответила мать Люцилия. – Они медитировали на слова Писания и святых. Это значит, увиденное ими действительно было адом. Просто ад оказался не слишком похож на реки лавы и огня, населенные перепончатокрылыми тварями, хотя и такое там водилось. Скорее ад напоминал влажные горячие джунгли, пахнущие гнилью и распадом. А его обитатели походили на древних ящеров до полной неразличимости. Но это не все. Вслед за этим сестры увидели, как в ад спускается Христос...
Ломас оперся подбородком на сложенные кисти и уставился в стол. Я ожидал, что он задаст какой-нибудь наводящий вопрос, но он молчал. Возможно, в словах матери Люцилии заключался какой-то теологический диссонанс.
– И как это выглядело? – спросил я. – Парящий в воздухе силуэт в ризах? Нимб, голуби вокруг?
– Если бы, – усмехнулась мать Люцилия. – Сначала Христос пролетел по небу подобно огненному шару. Он сиял ярче солнца. А потом он коснулся земли – и... Произошел огромный взрыв. Самый большой из всех бывших когда-либо. Небо почернело, над всей сушей прошла гигантская волна-цунами и так далее. Не буду даже пытаться описать это событие – но оно было страшным. Случилась космическая катастрофа, и ад рухнул.
– Подождите, – сказал я, – подождите. То, что вы сейчас описываете – это история гибели динозавров. Насколько я знаю, э-э... Шестьдесят шесть миллионов лет назад в землю врезался астероид – и в результате рептилии вымерли. При чем тут Христос?
– При том, сын мой. Оказалось, что спуск Христа в ад и падение мезозойского астероида – одно и то же событие. Просто, когда его видят духовные очи – это спуск Бога в ад. А когда его следы находят палеонтологи – это планетарная катастрофа.
– То есть, позвольте... Тогда выходит, что Христос освободил души шестьдесят шесть миллионов лет назад. Но как он мог освободить динозавров после своей смерти, если они вымерли задолго до его рождения?
– Сын мой, – ответила мать Люцилия назидательно, – Христос вечно пребывает одесную Отца. Это еще на Никейском соборе разъяснили. Все земные проявления божества существуют исключительно для нашего с вами несовершенного восприятия. Искупительная жертва имеет вневременной характер. Это, если угодно, одна из космических констант. Именно благодаря своей жертве Христос способен на великие чудеса.
– У него что, была машина времени?
– Да нет же. Христос спустился в ад не из Иудеи первого века, где он проявил себя в человеческом теле, а с вечного божественного плана. Для божественного начала шестьдесят миллионов лет – это один миг.
– Совершенно верно, – улыбнулся Ломас. – Для Бога времени нет. Он живет в вечности, видит одновременно прошлое, настоящее и будущее – и способен появиться в любой их точке. Время с его текущей датой в качестве единственной опции существует только для нас с вами. Это, если угодно, одно из ограничений, наложенных на род людской.
Я не нашелся, что сказать. Теология не была моим хобби. Да и физика тоже.
* * *
Алексей Иванов
«Речфлот: История речного флота Российской империи и Советского Союза»
Книга «Речфлот: История речного флота Российской империи и Советского Союза». Фото: издательство Альпина Паблишер
Алексей Иванов – автор бестселлеров «Золото бунта», «Сердце Пармы» и других – написал документальное исследование истории речного флота России. Написал не просто так – это документальная основа его романа «Бронепароходы» о гражданской войне 1918 года на реках России. Получилось очень познавательно и занимательно. Ведь мало кто знает, что русский речной флот – крупнейший в мире. Прогресс приходил в Россию по водным путям, именно на судах внедрялись новые технологии. Флот участвовал в жизни страны на всех уровнях – от торговли до военных действий, хотя его история всегда замалчивалась.
Цитата
Матросов на пароходы набирали в апреле. Работа на флоте была подобна отхожему промыслу, и речники не теряли связи со своими деревнями — там они жили зимой. Поэтому многие селения переключались на обслуживание пароходов, превращались в деревни речников. Здесь главным праздником становился день ледохода, на домах висели спасательные круги с названиями судов, а человек, уходящий в навигацию, по обычаю бросал в реку каравай.
Например, село Истобенское на Вятке издревле страдало от малоземелья, и жители еще с XVIII века занимались бурлачеством на Вятке, Каме, Волге и Северной Двине. В результате все истобенцы поголовно сделались речниками. Журналист Иван Сельвинский подсчитал: «В 1885 году из 237 человек,занимавшихся бурлачеством, было: капитанов – 7, помощников капитанов – 1, машинистов – 1, лоцманов – 43, штурвальных – 19, водоливов – 81, матросов – 56, кочегаров – 1, бурлаков – 28» («бурлачеством» в то время называли и работу бурлаком, и работу матросом, и вообще работу на флоте). Капитаны-истобенцы организовали в своем уезде ссудо-сберегательное товарищество и общество потребителей, хотя местные купцы обещали им «вспороть животы». В 1894 году истобенский волостной сход постановил открыть при сельском училище речные классы; дело затянулась очень надолго, но в итоге в 1911 году в уездном городе Орлове открылось целое речное училище.
Парадоксальным образом патриархальные порядки содействовали росту квалификации речников и прогрессу речфлота.
* * *
Алексей Конаков
«Табия тридцать два»
Книга «Табия тридцать два». Фото: издательство Individuum
Алексей Конаков – литературный критик, эссеист, поэт, независимый исследователь позднесоветской культуры, лауреат Премии Андрея Белого, соучредитель Премии имени Леона Богданова.
Россия будущего в «Табии тридцать два» – проигравшая страна, которая была изолирована от внешнего мира. Русскую литературу, объявленную источником всех бед, заменили шахматами, а вместо романов Толстого, Достоевского и Тургенева в школах и университетах штудируют партии Карпова, Спасского и Ботвинника. Все оперы и балеты – тоже на шахматные сюжеты, никто уже давно не читает стихов и романов, только воспоминания знаменитых игроков и пособия по игре.
Главный герой – Кирилл Чемахин – обожает шахматы, собирается писать диссертацию по «берлинской стене» (это название способа защиты). Но однажды Кирилл знакомится с ещё одним шахматным теоретиком, отступником Броткиным. Постепенно герой начинает подозревать, что в сверхрациональном шахматном мире есть свои тёмные тайны, а за действиями народных благодетелей скрывается заговор.
Но это не всё. Вокруг шахмат так или иначе устроена политическая жизнь государства, все управленческие резервы пополняются шахматными специалистами. К шахматным исследованиям, кажется, полностью сводится наука. Похоже, они заменяют людям религию (именем Каиссы, выдуманной в эпоху Ренессанса богини шахмат, заклинают и проклинают друг друга герои). Шахматы едва не заменяют секс, по крайней мере вызывают не меньше страсти, а несчастных, что играют, нарушая правила, считают извращенцами. От этой шахматной тотальности нет ощущения тоталитарной системы. Наоборот, похоже, в шахматы всерьёз влюблены все – от детей до стариков. Они действительно объединяют нацию в единое целое.
«Табия тридцать два» очевидным образом вырастает из злободневного материала – новостей, публицистических колонок, ежедневных склок в соцсетях. В ней легко увидеть сатирический роман о долгожданной победе деколониалистов над имперцами. И этот пласт тут, конечно же, есть, но он не самый значимый. Это и не роман-предупреждение, хотя Конаков открыто обращается к антиутопической традиции. В первую очередь это всё же книга-игра, партия.
Цитата
Предложенный Крамником путь оказался очень плодотворным; за поиски ничейного алгоритма взялось множество математиков и программистов. Россияне, фактически лишенные компьютеров, могли бы спокойно играть в шахматы еще тысячу лет, но на Западе для расчета табии тридцать два с каждым годом привлекались все новые и новые вычислительные мощности. И шахматы не устояли. Но что за печальная ирония истории. Пессимист Крамник, как выяснилось, был великим оптимистом – ведь он прогнозировал полное решение традиционных шахмат к 2092 году. На самом деле «ничейная смерть» шахмат случилась гораздо раньше, в 2058 году.
Кирилл не поверил собственным ушам.
– В 2058 году?!
– Да. Сначала ее реальность доказали эмпирически – в какой-то момент все партии, играемые продвинутыми нейросетями, стали заканчиваться вничью. А потом, года через три, группа ученых из Уорикского университета опубликовала алгоритм, гарантирующий достижение ничейного результата. Огромная работа, почти на тысячу страниц.
Информация, сообщенная ДАУ, не просто меняла позицию – она опрокидывала доску (и фигуры летели на пол).
– То есть… шахматы уже мертвы? Мертвы более двадцати лет?
– Мертвее мертвого. Поначалу оставалась надежда, что найденным алгоритмом не смогут пользоваться – настолько он казался сложным и громоздким. К сожалению, интерес со стороны шахматистов был слишком велик: миллионы игроков по всей планете бросились исследовать уорикский алгоритм – и довольно быстро разработали набор мнемонических правил, позволяющих существенно облегчить запоминание. После этого практически любой человек, потратив примерно полгода на заучивание, мог бы сделать ничью с кем угодно. И буквально за пять лет шахматы умерли по-настоящему. В них перестали играть. А зачем, если и результат, и способ его достижения всем известны? Не играют же люди в крестики-нолики. Неизбежное наконец случилось. Где-то в середине XX века знаменитый советский математик Александр Кронрод назвал шахматы «дрозофилой искусственного интеллекта». В середине XXI века искусственный интеллект убил эту дрозофилу.