Мысль о кризисе жанра должна была прийти к «цивилизованным» читателям, которые воспитывались на «эстетике противопоставления» и ориентировались на литературные «новшества». Для них заштампованность и стереотипность святочного рассказа были вопиющим недостатком, что отразилось в острой критике святочной продукции, в пародиях на неё, в декларациях о кризисе жанра и даже его конце. Такое отношение к святочному рассказу сопровождает его почти на всём протяжении его литературной истории, свидетельствуя о специфичности жанра, чьё право на чисто литературное существование доказывалось лишь творческими усилиями крупных русских писателей XIX века. Те писатели, которые оказываются в состоянии дать оригинальную и неожиданную трактовку «сверхъестественного» события, «нечистой силы», «рождественского чуда» и других основополагающих для святочной литературы понятий, оказались в состоянии выйти за пределы привычного круговорота святочных сюжетов. Таковы, как мы видели, «святочные» шедевры Лескова «Отборное зерно», «Маленькая ошибка», «Штопальщик» – о специфике «русского чуда». Таковы и рассказы Чехова «На пути» и «Бабье царство» – о возможной, но так и не состоявшейся встрече на Рождество.
Елена Душечкина. Фото: Сергей Белоусов / издательство НЛОДостижения Лескова и Чехова в жанре святочного рассказа поддерживали и развивали Куприн, Бунин, Андреев, Ремизов, Сологуб и многие другие писатели, обращавшиеся к нему, чтобы в очередной раз, но под своим углом зрения, в свойственной каждому из них манере, напомнить широкому читателю о праздниках, высвечивающих смысл человеческого существования. В основном же массовая святочная продукция конца XIX – начала XX века, поставляемая читателю на Рождество периодической печатью, оказывается ограниченной изношенными приёмами – штампами и шаблонами, что естественно приводило к мысли о вырождении жанра и закономерному в такой ситуации появлению текстов, пародирующих как сам жанр святочного рассказа, так и его литературный быт – писателей, пишущих святочные рассказы, и читателей, их читающих.
Моё исследование о зарождении и становлении жанра литературного святочного рассказа завершается концом XIX века. Но на этом не закончилась его история. Оформившаяся и, казалось бы, исчерпавшая себя жанровая форма должна была бы завершить своё существование, подобно многим другим литературным жанрам, выполнившим свою историческую роль. Однако этого не произошло. Тексты, назначением которых было напоминание читателю о вечных человеческих ценностях и истинах, продолжали создаваться и в новых условиях XX века, казалось бы, отнюдь не способствующего ни циклическому восприятию времени, ни развитию «наивного» святочного жанра. И в этой новой системе культурных и художественных ценностей святочный рассказ нашёл себе место.
Потрясения начала XX века (русско-японская война, революция 1905–1907 годов, позже – Первая мировая война) неожиданно дали святочному рассказу новое дыхание. Самым значительным из этих событий была первая русская революция, одним из последствий которой явился новый и ещё более интенсивный рост прессы, чем это было в 70–80-х годах предыдущего столетия. На этот раз он имел не столько просветительские, сколько политические причины: создаются политические партии, которые нуждаются в своих изданиях. Одни из этих партий основывают новые, другие же осваивают уже существующие органы печати. Смягчённые условия цензуры позволяют прессе вести широкую полемику вокруг будущих путей развития Российского государства. В острой борьбе сталкиваются правое «Новое время», черносотенное «Русское знамя», либеральное «Русское слово» и профессорская «Речь». «Рождественские выпуски», как, впрочем, и «Пасхальные», играют в ней существенную роль. Основные идеи праздника – любовь к ближнему, сострадание, милосердие – в зависимости от политической установки авторов и редакторов сочетаются с самыми разными партийными лозунгами: то с призывами к политической свободе и преобразованию общества, то с требованиями восстановления «порядка» и усмирения «смуты». Святочные номера газет и журналов с 1905-го по 1908 год дают достаточно полную картину расстановки сил на политической арене и отражают характер изменения общественного мнения. Со временем святочные рассказы становятся мрачнее, и уже к Рождеству 1907 года со страниц «Рождественских выпусков» исчезает прежний оптимизм. Он заменяется мотивами отчуждённости, бессилия перед царством зла, которое так явно не соответствует ни духу, ни событиям рождественской ночи.
Русские солдаты смотрят вниз на траншею, заполненную трупами японских солдат, Порт-Артур. Фото: Library of CongressОбновлению и поднятию престижа святочного рассказа в этот период способствовали также процессы, происходившие внутри самой литературы, которые привели в конце концов к широкому признанию модернизма. Модернизм (во всех его разветвлениях) сопровождался ростом интереса интеллигенции к православию и к сфере духовного вообще. В журналах появляются многочисленные статьи, посвящённые различным религиям мира, и литературные произведения, основанные на самых разнообразных религиозно-мифологических традициях. В этой атмосфере тяготения к духовному, охватившего интеллектуальную и художественную элиту Петербурга и Москвы, святочные и рождественские рассказы оказались в высшей степени удобным жанром для художественной обработки. Под пером модернистов святочный рассказ видоизменяется, иногда значительно отдаляясь от своих традиционных форм. Порою, как, например, в рассказе В.Я. Брюсова «Дитя и безумец», он предоставляет возможность для изображения психически экстремальных ситуаций. Здесь поиск младенца Иисуса ведётся «маргинальными» героями – ребёнком и душевнобольным, – которые воспринимают вифлеемское чудо не как абстрактную идею, а как безусловную реальность. В других случаях святочные произведения основываются на средневековых (нередко апокрифических) текстах, в которых воспроизводятся религиозные настроения и чувства, что в особенности характерно для А.М. Ремизова. Иногда же за счёт воссоздания исторической обстановки святочному сюжету придаётся особый колорит, как, например, в рассказе С.А. Ауслендера «Святки в старом Петербурге».
Первая мировая война дала святочной литературе новый и весьма характерный поворот. Писатели, в начале войны настроенные крайне патриотически, переносят действие традиционных сюжетов на фронт, связывая в один узел военно-патриотическую и святочную тематику. Таким образом, за три года рождественских номеров военного времени появилось много рассказов о Рождестве в окопах, о «чудесных заступниках» русских солдат, о переживаниях солдата, стремящегося домой на Рождество. Насмешливое обыгрывание «ёлки в окопах» в рассказе А.С. Бухова вполне соответствует положению вещей в святочной литературе этого периода. Иногда к Рождеству издаются специальные выпуски газет и тонких журналов, как, например, юмористические «Святки на позициях», вышедшие к Рождеству 1915 года.
Рождетственская открытка. Фото: общественное достояниеНовое и своеобразное применение святочная традиция находит в эпоху революций 1917 года и гражданской войны. В уцелевших после Октября газетах и журналах появилось немало произведений, резко направленных против новой власти, что отразилось, например, в первом номере журнала «Сатирикон» за 1918 год. В дальнейшем на территориях, занятых белыми, тексты, использующие святочные мотивы в борьбе с большевиками, встречаются достаточно регулярно. В изданиях же, выходивших в городах, контролируемых советской властью, где с концом 1918 года прекращаются попытки хоть в какой-то мере сохранить независимую прессу, святочная традиция почти вымирает, изредка напоминая о себе в новогодних номерах юмористических еженедельников. При этом публикуемые в них тексты обыгрывают лишь отдельные самые поверхностные мотивы святочной литературы, оставляя в стороне рождественскую тематику.
В литературе русского зарубежья судьба святочной словесности оказалась иной. Небывалый в истории России людской поток за её пределы – в Прибалтику, Германию, Францию и более отдалённые места – увлёк с собой и журналистов, и писателей. Благодаря их усилиям уже с начала двадцатых годов во многих центрах эмиграции создаются журналы и газеты, которые в новых условиях продолжают традиции старой журнальной практики. Открывая номера таких изданий, как «Дым» и «Руль» (Берлин), «Последние новости» (Париж), «Заря» (Харбин) и других, можно встретить многочисленные произведения и крупнейших писателей (Бунин, Куприн, Ремизов, Мережковский), и молодых литераторов, проявившихся в основном за рубежом, таких как, например, В.В. Набоков, создавший в молодости несколько святочных рассказов. Святочные рассказы первой волны русской эмиграции представляют собой попытку влить в «малую» традиционную форму переживания русских людей, пытавшихся в иноязычной среде и в тяжёлых экономических условиях конца 1920-х и 1930-х годов сохранить свои культурные традиции. Обстановка, в которой оказались эти люди, сама по себе способствовала обращению писателей к святочному жанру. Писатели-эмигранты вполне могли и не выдумывать сентиментальные сюжеты, поскольку они сталкивались с ними в своей каждодневной жизни. Кроме того, сама установка эмиграции первой волны на традицию (сохранение языка, веры, обрядности, литературы) соответствовала ориентации рождественских и святочных текстов на идеализированное прошлое, воспоминания, культ домашнего очага. В эмигрантских святочных текстах эта традиция поддерживалась также интересом к этнографии, русскому быту, русской истории.
Рисунок П. Ф. Каверзнева "Ряженые". Фото: общественное достояниеНо в конце концов святочная традиция в эмигрантской литературе, как и в Советской России, пала жертвой политических событий. С победой нацизма постепенно ликвидируется русская издательская деятельность в Германии. Вторая мировая война принесла с собой аналогичные последствия и в других странах. Крупнейшая газета эмиграции «Последние новости» уже в 1939 году прекращает публикацию святочных рассказов. Отказаться от традиционного «Рождественского выпуска» редакцию, видимо, побудило ощущение неизбежности надвигающейся катастрофы, ещё более страшной, чем испытания, вызванные прежними конфликтами мирового масштаба. Через некоторое время сама газета, как, впрочем, и более правое «Возрождение», которое печатало календарные произведения даже в 1940 году, была закрыта.
<...>
И вот настало время, когда календарная литература – святочные и рождественские рассказы – вновь начала возвращаться на страницы современных газет и журналов. Этот процесс становится особенно заметным с конца 1980-х годов. Чем можно объяснить это явление? Думается, что здесь сыграли роль несколько факторов. Во всех областях современной жизни наблюдается стремление восстановить нарушенную связь времён: вернуться к тем обычаям и формам жизни, которые были столь насильственно прерваны в результате Октябрьской революции. Быть может, ключевым моментом в этом процессе является попытка воскресить у современного человека чувство «календарности». Человеку от природы присуща потребность жить в ритме времени, в рамках осознанного годового цикла. Официальная отмена после революции народного обрядового цикла соответствовала идее разрушения старого мира «до основания» и построения нового. Следствием этого стало уничтожение традиции – естественно сложившегося механизма передачи основ жизненного уклада от поколения к поколению. В наши дни возвращается многое из утраченного, и в том числе старая календарная обрядность, а вместе с ней и «святочная» литература.
Церковь Двенадцати апостолов на территории Московского Кремля. Фото: Архив Ивана Владимировича Егорова / russiainphoto.ru<...>
С конца 1980-х годов в периодической печати начинают появляться перепечатки святочных и рождественских рассказов XIX и начала XX века, а также новые тексты с подзаголовком «святочный рассказ». В настоящее время этот процесс охватил массовые газеты и журналы, в которых, подобно тому, как это было в периодике второй половины XIX века, наряду с художественными праздничными произведениями теперь печатаются многочисленные и разнообразные материалы о празднике – подборки заметок о праздновании Рождества или Пасхи в дореволюционной России, этнографические очерки о происхождении праздника, истории его проведения, его смысле и т. д. и т. п. Одновременно с этим на прилавках книжных магазинов всё чаще встречаются сборники с привычным в прошлом названием – «Святочный рассказ». Только за последние три года вышло пять таких сборников, и думается, что в ближайшее время можно ожидать появления не только антологий, в состав которых войдут когда-то давно опубликованные тексты разных авторов, но и сборников современных святочных рассказов. Традиция календарной словесности оказалась поразительно живучей, свидетельством чему является её быстрое и активное возрождение. Эта живучесть объясняется органичной потребностью человека жить в календарном ритме, создающем привычную смену будней и праздников. А празднику, как мы видели, всегда сопутствуют тексты, соответствующие его сути.
