Нет, в биографии добропорядочной «домохозяйки» (а именно так называла себя Кристи, даже будучи уже очень популярным писателем, всегда подчеркивая, что литература – это её хобби, и романы она придумывает за вязанием и мытьём посуды) не обнаружены шокирующие подробности. Хотя долгая её жизнь похожа на авантюрный роман: она готовилась стать оперной певицей, работала сестрой милосердия во время войны и была фармацевтом, отлично знала всё про яды (вот откуда такое количество отравленных в её детективах), ездила на археологические раскопки в Египет, летала на аэроплане, любила сёрфинг и объездила весь мир. Девизом своей жизни Кристи выбрала «Попробуй всё хоть один раз», но так она и осталась в этом своём романе героиней вне подозрения.
Агата Кристи в аэропорту Схипхол, Амстердам. 1964 год. Фото: Joop van Bilsen / AnefoВ книгах Агаты Кристи, до которых по накалу саспенса мало какому триллеру до сих пор удалось дотянуться, нет откровенного насилия, крови и жестокости. Кристи считала, что детектив должен быть рассказом с моралью: «Как и все, кто писал и читал эти книги, я была против преступника и за невинную жертву», – написала она в своей автобиографии. А закончила её такими словами: «Спасибо тебе, Господи, за мою хорошую жизнь и за всю ту любовь, которая была мне дарована».
И тем не менее повод для скандала всё-таки нашёлся. Причём в романе, который сама Агата Кристи считала своим лучшим произведением, а ещё пять лет назад в опросе к 125-летнему её юбилею читатели пришли к тому же мнению – речь идёт о «Десяти негритятах».
Собственно, под таким названием книга уже давно не продаётся в англоязычных странах: она называется And Then There Were None – «И никого не стало». Теперь о замене названия заявили и французские издатели – книга будет выходить под заголовком «Их было десять».
Слово «негр» в тексте будет заменено на слово «солдат», Негритянский остров, где собрались подозреваемые, станет Солдатским. Статуэтки, которые исчезали после каждого убийства, очевидно, станут солдатиками (вот как будут выкручиваться теперь в старых экранизациях, неясно). Кстати, американцы пошли по более скользкому пути, изменив в тексте все слова «негритята» на «маленькие индейцы». Кто знает, через сколько лет и это окажется неприличным?
Но в целом, можно сказать, «Десять негритят» легко отделались – по сравнению с судьбой какого-нибудь «Путешествия доктора Дулитла», пропавшего из школьных библиотек Америки из-за того, что попугай там употребляет слова «ниггер» и «чёрненький», или того же Марка Твена, изменение в названии – это пустяки.
Лишь бы никого не задели другие считалки – а как назло Агата Кристи очень любила называть свои романы строчками из детских стишков: тут тебе и «Пять поросят» (интересно, как называется роман в мусульманских странах?), и «Хикори Дикори Док», и «Раз, два, три, туфлю застегни» и «Три слепых мышонка» (кстати, ужасная история: «они все бегут за женой фермера, которая отрезала им хвостики разделочным ножом»), не говоря уж о романе «Двадцать четыре чёрных дрозда», где «много много птичек запекли в пирог…».
Правнук Агаты Кристи Джеймс Причард, который является правообладателем её литературного наследия, попытался всех успокоить, заявив, что, «когда книга создавалась, язык был другим, и в ней использовались слова, которые сегодня забыты», и он решил переименовать роман, чтобы его название не шокировало людей: «Мы живём в 2020 году и не должны употреблять термины, которые могут ранить». Причард выразил уверенность, что Агата Кристи при написании романа не хотела никого обидеть.
Джеймс Причард, правнук Агаты Кристи. Фото: linkedl.comСкорее всего, сегодня она бы приняла такое же решение – в конце концов, если можно никого не обидеть, зачем обижать. Но нас учили, что искусство, книги в частности, необходимо человечеству для того, чтобы открывать мир и пробуждать чувства. Возможно, вся эта история с запретом на слова, переименованием и переписыванием – повод задуматься о каких-то более важных проблемах, выходящих далеко за литературные рамки?
Большинству из нас сложно понять до конца, насколько может кого-то ранить слово «ниггер», – это слишком далёкая от наших реалий история. Но у нас есть и свои болезненные темы – в чём-чём, а в конфликтах, которые тянутся веками, в нашей истории недостатка нет.
Например: оказывается, самое популярное название произведений в русской литературе – «Кавказский пленник».
Началось всё, разумеется, с Пушкина, потом тему развил Лермонтов, затем Толстой, потом Владимир Маканин (у него, правда «пленник» стал «пленным» и русский и чеченец поменялись местами), не говоря уже о многочисленных постановках и экранизациях, операх и балетах, о произведениях с другим названием, но на ту же тему.
Поэму под названием «Кавказский пленник» Александр Сергеевич написал в 1821 году под впечатлением от своей первой поездки на Кавказ. Романтическая история любви русского офицера и прекрасной дикой черкешенки, поэт её называет «дитя природы», моментально стала безумно популярной в свете. Пушкин ещё не вернулся из ссылки, а в Петербурге балетмейстер Дидло поставил балет, где в главной партии блистала Истомина.
Афиша балета К.А. Кавоса "Кавказский пленник" в Санкт-Петербурге, 1823 год. Балетмейстер Шарль Луи ДидлоЛиберальные же друзья поэта были в ярости: «Что за герои Котляревский, Ермолов? Что тут хорошего, что он, как чёрная зараза, “губил, ничтожил племена”? От такой славы кровь стынет в жилах и волосы дыбом становятся. Если мы просвещали бы племена, то было бы что воспеть. Поэзия – не союзница палачей… гимны поэта никогда не должны быть славословием резни», – возмущался близкий друг Пушкина Пётр Вяземский.
«Кавказский пленник» Лермонтова совсем иной, для него «кавказец» – это человек, который воевал на Кавказе и интересен не тем, что раздавил чужую жизнь, уклад, а тем, что сам стал волею судьбы частью чужой культуры. Но именно из-под пера Лермонтова, так любившего Кавказ, вышли самые обидные строки, въевшиеся в русский язык, почти как злополучная считалочка про негритят: «Злой чечен ползёт на берег, точит свой кинжал…».
«Кавказский пленник» Толстого из любовной драмы превратился в гимн милосердию, как и во всей кавказской прозе писателя, красной нитью здесь проходит мысль о том, что «война – противное человеческому разуму и всей человеческой природе событие».
Но может ли правильная литература, написанная самыми политкорректными словами, погасить конфликт, искоренить предрассудки, сделать так, чтобы у людей не было поводов обижаться на слова?
Факты говорят, что не очень: повесть «Кавказский пленный» Владимир Маканин написал в 1994 году, прямо перед Первой чеченской войной. Он назвал этот рассказ «предчувствием». И тут уже обиделись с другой стороны и требовали запретить, потому что эта книга «против России». И это, конечно, не последнее произведение с похожим названием и на эту тему. И не последние обиды, призывы запретить, изменить, поправить.
Название можно поменять, слова убрать, сюжет поправить. Но всё это не изменит реальности. Да у литературы и нет такой задачи, а вот заставить задуматься, обсудить, проговорить болезненные темы – это в её власти. Ведь, как говорила Агата Кристи, «умные не обижаются, а делают выводы».
