«Я такой салат делаю лучше, чем твоя жена», – Петровна совсем стыд потеряла, оказавшись в гостях у Самохваловых. Её собственный муж уехал в санаторий, поэтому она, видимо, и торопится соблазнить женатого начальника. Начальник ведь сам когда-то в юности за ней немного ухлёстывал. Значит, должен вспомнить былые чувства и бросить семью. Не может же какая-то баба, с которой он живет пятнадцать лет, быть ему дороже, чем Оленька, с которой у него так ничего и не получилось летом 1959-го.
Кадр из фильма «Служебный роман», режиссёр Эльдар Рязанов, 1977 год«Юрий Григорьевич, а почему вы не приглашаете меня танцевать?» – как же смешно выглядят все её ужимки! Как тесно она прижимается в танце к хозяину дома, как цепко обхватывает его двумя руками: «А ты помнишь, как мы с тобой ездили целоваться в Кунцево?.. Юра, а твоя жена не будет тебя ревновать?» Несчастный не сразу понимает: «К кому?». А она уже жарко дышит ему в щеку: «Юра, а вот я сейчас так танцую с тобой, и мне кажется, что этих восемнадцати лет как ни бывало», – и начинает пьяно всхлипывать. И нет рядом никого, кто бы оттянул её за рукав: «Это ненормально, Петровна, алло. Ты в чужом доме с чужим мужем. Тебя ребёнок ждёт. Спустись на землю. Земля вызывает». Эту женщину не заботит, что подобные сцены выглядят неприлично.
В пьесе Рязанова и Брагинского «Сослуживцы», по которой и снимался фильм, есть сцена, которая не была экранизирована. Там наша героиня ещё более откровенно пытается охмурить Юрия Григорьевича:
«В большой комнате Ольга Петровна задумчиво сидит возле стола. Мимо идёт Самохвалов.
Ольга Петровна: Юра, побудь со мной!
Самохвалов: Не могу. У меня гости.
Ольга Петровна: А я что? Не гость? Сядь... В воскресенье у нас экскурсия на автобусах по маршруту Владимир–Суздаль. Давай включимся?
Самохвалов (уклончиво): Эти автобусы могут нас далеко завезти!
Ольга Петровна (с озорством): А мы так любили путешествовать… Может, тряхнём стариной?
Самохвалов: Мы уже в таком возрасте, Оля, когда нас лучше не трясти».
Вроде всё ясно. С самого начала Юрий Григорьевич даёт понять Оленьке, что ничего между ними быть не может. Он разговаривает с ней максимально корректно, даже тепло, стараясь никак её не обидеть: ну захмелела дама, бывает. Он ещё не знает, какую тряску она ему устроит, протрезвев. Наутро она будет караулить его у кабинета: «Юра, а я здесь стою, тебя жду! А какие у тебя планы на сегодня?». Вечером, наплевав на очередной отказ, перехватит Самохвалова у его автомобиля: «Юра, можно тебя на минуточку? Может, мы с тобой встретимся завтра вечером?». Не зря Новосельцев в начале фильма говорит о своей подруге: «Она оптимистка. Что бы ни стряслось». Действительно, требуется немалый оптимизм, чтобы ждать взаимности от человека, который от тебя бегает, как чёрт от ладана.
При этом Самохвалов, бедняга, всё время пытается оставаться галантным: «Завтра я никак не могу: мы идём к родственникам». Оленька не сдаётся: «А послезавтра?». Она не отпускает Юру, хотя тот, в отличие от неё, стоит под дождём без зонта и чуть не плачет: «А послезавтра у моего приятеля день рождения». В пьесе Оленька ему даже подскажет, как обвести жену вокруг пальца: «А ты прямо скажи дома, что тебе нужно встретиться со старым институтским товарищем. И это же правда!». Ну не дрянь ли?
Олег Басилашвили в роли Юрия Самохвалова в фильме «Служебный роман»В фильме Эльдара Рязанова эта женщина почему-то представлена жертвой коварного мужчины. Хотя, если разобраться, именно Ольга Петровна – абьюзер редкостный. По нынешним законам, её следует обвинить в преследовании, сталкинге – особом виде домогательства, нежелательном, навязчивом внимании к человеку. Виновна она и в харассменте. Да, физически она не насиловала Самохвалова, хотя всего облапала во время танца. Но харассмент – это общий термин для целого списка «нежелательных действий», которые человек не инициировал и воспринимает как оскорбительные или неприятные. Например, в США харассмент на рабочем месте становится чем-то противозаконным, когда начинает влиять на условия труда человека. А Рыжова ох как влияла на условия труда, не зря Самохвалов бегал от неё: «Оля, ты заставишь меня входить в кабинет через окно». И вроде бы преследовательница на время ослабляет хватку: «А послепослезавтра по телевизору хоккей, да? В выходные дни трудно выбраться из дома?». И Самохвалов виновато улыбается: «Ты ж сама всё понимаешь». Ну а дальше – опять пронзительная музыка, дождь, новые слёзы Оленьки: «О, мой застенчивый герой!..»
Мужчины, даже режиссёры, часто чувствуют себя виноватыми, когда не могут ответить влюблённой женщине или героине второго плана взаимностью. Это девушки жёстко обрубают: «Да не нравишься ты мне! Отстань!». А парни мнутся, прячут глаза, бормочут что-то утешающее, пытаются щадить чувства Оленек. Самохвалов тоже пытался как мог: «Оленька, я очень тронут. Но ты должна понять: так уж сложилась жизнь. Я тебе признателен и ценю твоё отношение, но прошу тебя – не мучь ни меня, ни себя. Ты же умница... Милый, добрый мой человечек...» Но что доброго сделала ему бывшая сокурсница? Она устроила ему ад: приставала на глазах у жены, поджидала за каждым углом, не давала работать, забрасывала пошлыми письмами, морально насиловала, сделала посмешищем перед коллективом, поставила под угрозу его карьеру. А ведь он ни разу не дал ей повода! Не его вина, что Ольга Петровна не принимала в расчёт его желания и чувства. Как типичный абьюзер она не слышала «нет», не уважала его личные границы и пыталась во что бы то ни стало добиться своего. Когда Юрий Григорьевич в очередной раз попросил больше не писать, она только усмехнулась: «Эту тему я разовью в своём следующем письме». Страшная тётка. В пьесе даже есть уточнение: «Самохвалов с ужасом смотрит ей вслед».
Представьте, что это происходит с вами: странная замужняя коллега, которую вы даже не считаете симпатичной, разрывает ваш WatsApp сообщениями: «Всё, кроме тебя, не имеет значения, всё для меня пустота!». Каждый день по нескольку раз зовёт вас то в кино, то в загородную поездку. Вы в столовую – она уже бежит к вашему столику с подносом. Вы к лифту – она там, намекает, что вы должны бросить жену и соединиться с ней, ведь она лучше готовит салат. Вы в туалет – она стоит у двери, игриво теребя бусики. Вы домой – а она тенью за вами, зловеще напевая: «Моей душе покоя нет, весь день я жду кого-то...». Да к пятнице у вас пропадёт всякое желание жить дальше!
Самохвалов в итоге сделал то, что в наше время делают во всех цивилизованных компаниях: обратился в местком. А что ему и другим людям, оказавшимся в такой ситуации, делать? Калугина зло отчитывала его потом: «Надо было иметь терпение, такт». Но куда уж больше? Чем более тактичен и терпелив был Самохвалов, тем сильнее напирала Рыжова. Терпеть таких – себе дороже. А ведь их немало. Российские профсоюзы, Центр социально-трудовых прав и учёные НИУ ВШЭ ещё в 2018 году в ходе совместного исследования выяснили: о существовании проблемы домогательств на работе свидетельствует от 20 до 30 % россиян.
В нашей стране нет статьи «За домогательства», хотя в 2014 году Госдума и рассматривала законопроект, который должен был дополнить Кодекс об административных правонарушениях именно статьёй «Домогательство». Речь там шла о «нежелательном поведении, приставаниях сексуального характера... совершённых мужчиной в отношении женщины против её воли». Но сама формулировка была неверна – отчасти из-за этого законопроект и не прошел. Не только мужчины пристают к женщинам. Бывает и наоборот. И люди одного с вами пола могут не давать вам прохода.
А год назад депутат Госдумы Руслан Бальбек готовил законопроект, который предусматривал до шести лет лишения свободы «за настойчивое приставание к людям и домогательство сексуального характера». В некоторых странах харассмент действительно рассматривают как уголовное преступление – Вайнштейна достаточно вспомнить. В Испании за харассмент на рабочем месте полагается тюремное заключение от трёх до пяти месяцев. В Великобритании за навязчивые попытки подкараулить человека дома или на работе и сообщения оскорбительного характера тоже могут посадить в тюрьму на полгода. Так что Рыжова, будь она в другой стране, вполне возможно, была бы судима.
А в России её делом, скорее всего, нынче занимался бы департамент этики и комплаенса: во многих крупных компаниях уже существуют корпоративные правила о харассменте, направленные на недопущение дискриминации и нежелательных домогательств. Риски, связанные с харассментом, могут серьёзно повредить не только вовлечённым в это сотрудникам, но и всей компании. Поэтому минимум что Рыжовой грозило бы после внутреннего расследования – применение дисциплинарных мер (выговор, лишение бонуса) и обязательный психологический тренинг. А возможно, её бы перевели в другой офис. А то и вовсе лишили бы работы в компании – всё-таки её преследования были длительными и агрессивными, что говорит о полной неадекватности Ольги Петровны.
Кадр из фильма «Служебный роман», режиссёр Эльдар Рязанов, 1977 годТак что Самохвалов, испробовав все средства и уговоры, в общем-то, правильно сделал, что пожаловался в местком и предоставил доказательства преследования. И председатель месткома Шура, прочитав послание Рыжовой («Я знаю, что докучаю тебе своими письмами, но это сильнее меня»), задалась вполне резонным вопросом: «Если знает, зачем пишет?». Браво, Шура! Преследователь прекрасно понимает, что он творит. Он отлично знает, что его послания, засады и слежка не нравятся человеку. Но харассмент и сталкинг – это не вопрос нежных чувств, а вопрос власти. Когда-то Оленька вертела влюблённым мальчиком и в сорок лет снова захотела почувствовать ту власть. Захотела, чтоб теперь уже успешный красивый мужчина думал о ней каждую минуту. Хоть как-то чтоб думал, пусть и с отвращением.
Но тогда, в 1977 году, не преследователь, а её жертва осталась виновата. Все 43 года существования фильма зрители ненавидят Самохвалова, защищавшего себя и свою семью, но сочувствуют Рыжовой, которая так и не смогла изменить мужу. Сочувствуют, жалеют и даже плачут вместе с ней. А зря...
