* * *
Торс у меня до сих пор атлетический – кому удаётся всё это, конечно, видеть. Но сейчас вступает в действие живот. То есть наши недостатки переходят в наши достоинства, так что живот переходит в атлетическую грудь. Да, это я! Я занимался спортивной гимнастикой, и у меня был крепкий, в принципе, второй разряд. Как тогда говорили, «по первому работал». Но не заслужил. Стойки всякие делал на ковре. Хорошо шли вольные упражнения. Выступал за наш Институт инженеров морского флота. Фигура атлетическая у меня была долго. Ну как долго... Ещё недавно мне говорили, что хорошо бы заняться тяжёлой атлетикой. Но когда юмор прёт отовсюду... Попробуй заниматься тяжёлой атлетикой, когда у тебя шутки получаются.
* * *
По девушкам я погибал с десятого класса раздельной школы, от прикосновения бледнел. Обожал ветер и танцы на 10-й станции Фонтана. Однажды, обнимая одну, отломал каменному льву хвост. Знакомиться не умел, лепетал такую чушь, что сам себя слышал. До сих пор ни с кем не знаком. С некоторыми дружу. А первая любовь? Я окончил совершенно раздельную школу. И «это» произошло на первом курсе института. Я сидел вместе с Аллой (она сейчас работает в Ильичёвском порту вместе со своим мужем), и преподаватель страшно раздражался, когда видел, как я держу её руку под партой. Всегда кричал: «Жванецкий, отпустите руку соседки!». Пожалуй, это было первое серьёзное увлечение. Ничего между нами не было в смысле того, о чём все сразу подумали, но в то же время всё было. А завершающих аккордов не прозвучало.
В кабинете. Фото: www.jvanetsky.ru* * *
В порту я работал сменным механиком по портальным кранам. Это значит, что я примерно двенадцать часов работал, а потом двадцать четыре часа отдыхал. Смена начиналась в восемь вечера – и до восьми утра. Через сутки она начиналась с восьми утра – и до восьми вечера. Кранов у меня было штук двадцать. Я приходил после смены домой – красивый, молодой. Поспал часа четыре – и свободен. Вечером репетиции, ночью можно писать. Очень хорошая была работа. И главное – море рядом. Летом море, зимой море – главное, что ты не под крышей цеха. Приходят пароходы, разворачиваются, подходят к причалу – американские, английские, итальянские. Все остальные жители Советского Союза к ним даже близко подойти не могут. И я тоже, правда, ступить на палубу не могу – у трапа стоит пограничник. Но я был рядом с этой чужой жизнью – и это мне придавало тогда большой вес в собственных глазах. Кроме того, приходили в порт апельсины, бананы, орешки – мы первые их пробовали.
* * *
Однажды за мной гнались с цепью. Тогда ворота закрывались цепью и замком, но в тот раз они были открыты. Мы с хозяйской женой стояли, разговаривали возле дерева. Ну как тогда разговаривали? Видимо, обнимались и не заметили, как появился муж. Разъярённый хозяин сорвал цепь (когда он успел?), намотал её на руку – и за мной. Господи, я петлял среди деревьев, как заяц. На моё счастье, я был моложе и бежал быстрее...
* * *
Лет в 40 принял впервые ванную, а своя у меня появилась только в 60 – как и свой дом. Поэтому, если повезёт, я ещё пару таких сезонов рассчитываю сидеть и смотреть на море. Лист бумаги, ручка, какую-то мысль поймаешь и начинаешь писать. Мне даже всё равно, какую, – сам способ мышления такой, что это становится интересным.
* * *
Портфель перешёл ко мне от отца. Он маленький, в него помещаются только бумаги. Но отец ходил с ним по вызовам, когда работал хирургом в одесской поликлинике номер семь. Почему он ходил по вызовам? Делал какие-то визиты к пациентам... Носил в портфеле истории болезней. Мне мать передала его. Передала ордена после смерти отца, несколько его писем с фронта. Вот такой портфель. Я даже не помню, как я впервые вышел на сцену с портфелем. Но быстро привык – удобно.
* * *
Я не веду дневника, но записываю какие-то мысли, хотя, может, собственно это и есть дневник. У меня есть записные книжечки (сейчас у меня уже 189-я такая по счёту), и в них – мысли-мысли-мысли... Потом я их пытаюсь развить и развиваю. Думаю, это дневник и есть. Ну что бы я в нём писал? «Выпил газированной воды, вышел, пошёл, лег, встал. Пришла Катя, поговорили. Опять вышел. Съел…» Что в этом интересного? А вот если мысль какая-то пришла в голову!.. Идёшь навстречу морю в Одессе по улице Каманина – оно нависает. И пароходы – выше головы. «Почему не проливается? – пишу я. – Почему не проливается в переулок?» Ну, действительно мне это интересно. И почему люди хотят жить возле моря? И что там такое, в этом море, если ты приходишь к нему, и живёшь с ним рядом, и тебе кажется, что всё – ты добился своего. Вот рядом с такой личностью, как МОРЕ, можно жить. И люди платят огромные деньги – только бы поближе, поближе. И устроиться, и рядом находиться... Ты понимаешь, что оно не зависит ни от кого. Оно такое от одной стороны до другой, оно кого-то разделяет, кого-то связывает.
Винодел. Фото: www.jvanetsky.ru* * *
Это прекрасно, что огромное количество цитат ушло в народ, слава Богу! Это же самое главное моё. «Что такое история России? Борьба невежества с несправедливостью». Наш президент меня цитировал, он любит это выражение: «Ремонт вообще невозможно закончить, его нужно просто прекратить». Это моё выражение. Я потом где-то его увидал. Говорю: «Владимир Владимирович, это моё выражение». Он говорит: «Вау!» – и побежал на сцену.
* * *
У меня есть одно сильное зимнее впечатление. У нас был фестиваль еврейской культуры в Тюмени, «Ханука в Сибири» назывался. Сидели мы в маленьком санатории под Тюменью, и там устроили ужин после концерта. И вдруг я вскочил и сказал: «Выйдем все на улицу!». Все вышли. Вокруг тайга, высоченные заснеженные деревья, ничего не видно, снег идёт. И я сказал:
– Евреи, вот ваша родина. И не прикидывайтесь!
Все были потрясены. Я и сам был потрясён.
* * *
Жена Наташа долго скрывала нашу связь, чтобы её не обвиняли в том, что она сошлась со мной из меркантильных соображений. Хотя какие там соображения. Никакого большого материального благополучия у неё нет. Наверное, лучше, чем у многих, а в остальном... Она одна сидит с ребёнком, а я разъезжаю. И в этом большого счастья нет. А наслаждение бывает, когда море, солнце, хорошее настроение и нет концертов. Именно тогда мы можем сказать друг другу что-то хорошее и важное. Это длится недолго, но именно это и держит. Думаю, она ко мне хорошо относится, понимает, что я нормальный человек. А я уж тем более её ценю. Кроме того, что я заполучил красивую женщину, так ещё и умную. Причём я вижу, что она скрывает свою красоту, одевается так, чтобы не привлекать внимания. Умно занимается домом, и я все акции домашнего хозяйства отдал ей.
* * *
Я наслаждаюсь сейчас своим возрастом. Наслаждаюсь, потому что наконец приобрёл спокойствие, приобрёл благородство. Я перестал суетиться и стал сейчас лучше, чем тридцать лет назад. Это сто процентов. С возрастом, мне кажется, в нашу жизнь приходит что-то хорошее, ты приобретаешь вкус. Он не может появиться в молодые годы, вкус появляется позже – в одежде, в мыслях, в стиле. Так что с возрастом ты становишься лучше.
* * *
Главное, что я заслужил к своим годам, – хорошая публика. Причём она везде хорошая: умная, слушающая, слышащая, понимающая. Что в Москве, что в Мюнхене, что в Калуге. Высшая радость для меня – видеть полный зал. Это очень освежает артиста. Сразу выздоравливаешь. Своей публикой я горжусь.
* * *
Не стану называть фамилию, это был миллиардер. Звонок в новогоднюю ночь: «Предлагаем вам приехать. Минута выступления – тысяча долларов»... Я, конечно, плюю на всех родственников, мчусь. Спрашиваю этого богатого человека: «Сколько мне выступать?» «Да хоть час!» – отвечает он. Но я решил не злоупотреблять и, чтобы не показаться жадным, читал чуть меньше – минут 30. Получил свой сумасшедший гонорар и поехал праздновать. Это была первая возможность так хорошо заработать.
* * *
Как-то Березовский позвонил нам в дверь. Ночью. Мы с Наташей (женой – ред.) открыли. «Не буду заходить, – Березовский действительно стоял в проёме двери и не переступил порог. – Предлагаю вам стать обозревателем политических событий на телевидении. Надо быть смелым, высмеивать. Короче, миллион в год. Подумайте». Он так и не вошел, сам захлопнул дверь. Мы присели с Наташей... Она первая произнесла: «На хрена нам этот миллион?». Так Березовский и ушёл от нас, как говорится, ни с чем.
Перестройка и права человека. Фото: www.jvanetsky.ru* * *
Сейчас уже не поймёшь, что смешно, потому что юмором занимаются все, смеются все. Но мне кажется, что уходит ум из юмора. Это острословие, а есть остроумие. Вот остроумие, мне кажется, более интересное. Потому что оно может быть и не так смешно, но всё-таки когда участвует в этом ум, то всегда это можно употребить ещё где-нибудь. Не просто на концерте. А это обязательно кто-то запомнит, обязательно будут цитировать. Вот цитируют именно это. Не цитируют просто шутки. Просто мелочи. А вот цитируют там, где что-то есть. Потому что публика не дура, она разбирается. Короче, острословие очень отличается от остроумия. Сейчас эпоха острословия.
* * *
У меня есть шаблон для интервью. «Интервью для всех» называется. «Люблю театр БДТ, любимый актер – Басилашвили. Лучший город – Петербург. Любимый город – Одесса. Живу в Москве. Любимый писатель — Чехов. Любимое дерево – липа. Сразу после липы – люблю дуб почему-то. В любое время года люблю жизнь. Любимое время года – лето. Любимое время жизни – осень. Любимая река – Волга. Любимое море – Чёрное. Любимое общество – женское. Из граждан люблю англичан. Из друзей – давних. Из эмигрантов – своих. Любимые дети – свои. Ещё больше люблю котов. Не считаю, что дети – наше будущее. Как не считаю, что мы – их прошлое. Мы живём в разных мирах. Музыку люблю – далёкую и тихую. Люблю систему Менделеева. Любимый элемент – фтор. Из продуктов люблю борщ. Из людей – женщин. Из женщин – жену. Ценю каждую из тех, кто любит меня. Не уверен, что Волга впадает в Каспийское море, но никому об этом не говорю. В кино люблю веселье. В лирике – нежность. В жизни – скромность. Когда встречаю скромность – всегда здороваюсь первым. Со скромностью люблю встречаться. Но редко. В себе стараюсь разобраться, но не могу. В других стараюсь разобраться и тоже не могу. Из людей люблю не очень старых стариков и не очень молодых молодых. Это, в общем, одни и те же люди. Погоду люблю наблюдать, но не люблю в ней участвовать. Из человеческого очень нравится память. Из животного – слух. Из частей тела – голова. Затем глаза. Затем ноги. У женщин – наоборот. В животном и человеческом мире нравятся обеды коллективные, когда сам наедаешься и видишь, как это делает другой. В это время у всех живых существ рождаются приятные беседы при пережёвывании и переваривании более мелких и беззащитных. Из поведения люблю сытое веселье. Правда, голодного веселья не наблюдал. Из веселья больше всего люблю смех. В смехе ценю раскатистость и заливистость. Дикий хохот – не люблю. После этого долгий кашель, дрожание рук, невозможность вспомнить, что там было. Ванную не принимаю. Выйдя из душа, считаю себя чистым. Плевал на другие мнения. Лёгок на подъём, когда ждут там или надоело здесь. Чтобы двинуться – где-то должно быть лучше. Когда вернусь, всегда не знаю. Если обещал – ждите! Не кажется ли мне, что задачи современного кино? – Кажется. Не кажется ли мне, что современная литература? – Кажется, да. Не кажется ли мне? – Нет. Вред от денег? Есть. Если очень их хотеть. При добывании денег думай о другом. Получится одно и другое. Верна ли тенденция современной медицины? – Нет. Не верна. Бесплатность лечит лучше, платность – охотнее. Держите любое второе про запас. Сытость делает человека приятным, голод – полезным. (Между прочим, хорошая фраза. Только сейчас я заметил это.) Считаю ли я, что болезнь? – Да. И не осуждаю. Человек в болезни меняется. Он приспосабливается. И к нему приспосабливаются. Как я думаю – тщеславие? – А как же. Обязательно. Зависть? – Необходима. Что-то должно тянуть пустые вагоны таланта. А если взять дружбу? – Закончилась. Тщеславие, сострадание, взаимопонимание. Но не встречи. Всё издали. Дружба труднее любви. Любовь – это одиночество. Дружба – это вдвоём. Дружба – это обязательство. Любовь – нет. Любовь неподвижна. Дружба работает. Не кажется ли мне, что? – Да. Времена изменилось. Люди – нет. Необязательный, но упорный – достиг своего верха. Неправдивый достиг своего верха. Оба хотят чего-то вечного. Покупают Айвазовского. А возраст имеет значение для деятельности. Молодые ребята разобрались в кнопках, слегка запутались в приоритетах. Мат их веселит. Пули привлекают. Кровь возбуждает. Давно не было войны. Боюсь, что они могут разжечь из любопытства. Им помогают все, кто пишет и показывает. Если им хочется умереть раньше других, кто помешает? Дети тоже увлекаются смертью. Им ещё не страшно. А женщины? – Вот женщины умнее всех. Их не развлекают драки, бокс, стрельба. Вот дольше и живут. Литература. Старые писатели напоминают высохших жуков. Молодые – однодневных бабочек. Те и другие ещё живы. В завершение. Сразу после работы люблю жизнь. Первое работает на второе, второе – на первое. Лёгок на подъем. Люблю подняться и поехать, чтобы приехать. И сразу на сцену.
С Аркадием Райкиным. Фото: www.jvanetsky.ru* * *
Вот, например, Екатеринбург. Выступаешь. Прекрасный зал, чудесная публика, тёплый прием, коньяк, конфеты, прожектора... И ночью ты садишься в поезд. Пьяная проводница. Тёмный вагон. Неубранная из-под кого-то постель... Это только на словах смешно. Там вообще нет СВ. Только купе. Прожжённое сигаретами одеяло, которое пахнет любовью. Тюремное одеяло. Она говорит: «Ничё, ничё. Понравится!». И абсолютно права! Потому что через пять минут, когда трогается поезд в Тюмень, такой холод. Ты кутаешься в это одеяло. В следующее... Простыни, как полотенца. Ты опять из этой роскоши попадаешь в трущобы, в нищету. Приезжаешь в Тюмень, а там опять красота... Вот такие контрасты.
* * *
Насчёт новостей я хотел сказать. Я уже приспособился, я всё время слушаю новости и всегда считаю, что это плохое, что в нашей жизни есть. Это новости. Я уже успокоился и слушаю новости, когда они перестают быть новостями. То есть слушаю сегодняшние новости дня через 3–4. И думаю: ты смотри, как было хреново три дня назад. И дня через 3 узнаю, как хреново было сегодня, и радуюсь, что пережил. Поэтому в краткосрочных прогнозах ошибаюсь, в долгосрочных – не участвую. В Интернет не заглядываю.
* * *
Деньги теpяют свою ценность, и шутки теpяют свою меpзость. Потому что это пpодажное, это надо пpодать богатой аудитоpии. Богатая аудитоpия... Я её не пpезиpаю. Но существует зависимость от pейтинга – она «опускает» всех нас, поэтому мы сейчас имеем дело с «опущенной» публикой. Это теpмин тюpемный и гpубый, но мы сами её «опускали» и сами пpиучили к таким шуткам, когда слово «деpьмо» стало ноpмальным, слово «тpахаться» стало ноpмальным. Я думаю, сейчас секс потеpяет такое огpомное значение. Секс всегда боpолся с голодом, он выходил впеpёд, как только исчезал голод. Сейчас появится чуть-чуть голодушка – секс отойдёт. Не сможем же мы отвлечь массы от кpупы пpи помощи голых теток. Погоня за кpупой: мимо голой женщины все помчались в магазин. Пусть сто тысяч pаз кто-то будет pаздеваться – кpупа, кpупа, кpупа...
* * *
Оптимист верит, что мы живём в лучшем из миров. Пессимист боится, что так оно и есть.
* * *
Как ни странно, всеобщие кумиры – Высоцкий, Окуджава – не имели ярко выраженного политического, диссидентского лица. Булат Шалвович имел свободный выезд за границу, ему звонили из кабинета Андропова, говорили: «Булат, всё в порядке», за Владимира Семёновича хлопотала Марина Влади. Она говорила мне: «Господи, Миша! Я поддакивала Брежневу, я стояла возле него, пока он был в Париже, я стала сопредседателем Общества советско-французской дружбы...»
* * *
Об эмиграции я никогда не думал. Просто представил себе, как к американской девушке подойду. Ну кто я там такой? Бр-р-р! Так ясно понимаешь, какое дерьмо ты сам, в какое дерьмо погружаешь её и кому вообще нужен. Вот что самое главное! Кто я, о чём и как могу пошутить, где найти тот блеск, который тогда уже мне был присущ? Я ведь неплохо владел языком, кого-то мог покорить, и тут вдруг лишить меня самого главного? Бросить туда, где я пуэрториканец? Без специальности, без языка, без мозгов... Опять в пятилетний возраст, опять всё сначала?
* * *
Нет, я не пью, к сожалению, а только как-то переживаю. Я всё вываливаю дома жене – она уже еле дышит. «Что на этот раз?» – спрашивает. Когда она мне советует: «Думай о хорошем», – я закрываюсь, пытаюсь думать, но где его, во-первых, найти, а во-вторых, как о нём думать? Сижу-сижу... Наконец вниз сбегаю: «Кажется, я подумал о хорошем»... Потом опять: «Нет, ещё нет!»... В общем, у меня это всё не получается, а во время депрессий предпочитаю садиться за стол и писать, писать...
* * *
На войну смотришь, как на картинку: то же телевидение, те же практически титры, только всё уже не понарошку. Публика же, как на футбольном матче, сидит: одни болеют за этих, другие за тех. Вот я и говорю: нас довели до такого состояния с помощью Голливуда, этой фабрики грёз. Кинотеатры собирают огромные залы, где люди с поп-корном смотрят те же взрывы, те же выстрелы, тех же убитых... Точно так же мы сейчас смотрим живую войну, настоящую. Что нужно, чтобы ты очнулся? Чтобы пуля, не дай Бог, попала прямо в тебя? Но ты будешь мучиться, а остальные вот так же, с любопытством, будут смотреть на твои судороги. Вот в какое странное время мы попали.
* * *
Такое ощущение, что сейчас все что-то очень изматывающее делают, поэтому хотят быстро-быстро отдохнуть, освободиться. Я помню время, когда делали нечто необременительное, такое, после чего не надо было отдыхать. Теперь все устают... «Михал Михалыч, – говорят, – да не надо об этом думать». Поэтому я тоже перестал их снабжать смыслом, и всё-таки хочется, если уж говорить, то поумнее немножко... Мне кажется, тут можно найти удачное соединение, но я очень боюсь, что сегодняшняя жизнь, когда мы смотрим на настоящую войну и воспринимаем её, как художественный фильм, заставит в искусстве искать беззаботности.
С Никитой Михалковым. Фото: www.jvanetsky.ru* * *
Я инженер и всю жизнь мечтал ездить на «Мерседесе» – для меня это воплощение прекрасной машины. Какого же хрена? Я что, недостоин этой марки? Или всё-таки достоин? На чём ездить в России? Не хочешь, чтобы завидовали? Значит, никогда не ложись в постель с красивой женщиной, а я всю жизнь мечтал о красивой женщине, мечтал об этой машине. Мечтал, добился и тут же получил по мозгам... (Жванецкого ограбили и угнали его автомобиль – ред.) Ну ничего, я это пережил.
* * *
Разыскали мой «Мерседес» в одной из закавказских республик – это мне министр внутренних дел сказал, – но в таком высоком гараже! Он сообщил: «Наши даже сфотографировали эту машину, но до выборов лучше её не трогать». Ну а куда она после выборов делась, я, если честно, не знаю. Газеты написала, что джип нашли. Ну кто против? Миша Леонтьев мне позавидовал: «Конечно, будь я Жванецким, и мне бы машину вернули» (у него тоже угнали авто). Один я как очевидец заявляю, что «Мерседеса» своего так и не увидел, но кому теперь буду жаловаться, если газеты сообщили, что полный порядок?
* * *
Путин мне премию вручает, а сам спрашивает: «Машину нашли?». Я сначала даже не понял, чего он спрашивает, и испуганно спросил: «Чего?..» А Путин продолжает тихонечко, едва шевеля губами:
– Вообще-то надо владеть правилами дзюдо, карате.
– А я не владею...
– Ну так приходите со мной тренироваться!
Я растерялся, не знаю, шутит он или нет. Я в Кремле первый раз, а президент там каждый день. Спрашиваю:
– Куда приходить?
– Сюда.
– В Кремль, что ли?
– Да-да-да!
Я тут же себе представил, что стою у ворот в кедах, в белой перепоясанной рубахе – готовый заниматься дзюдо. Правда, не это главное – потом я ещё представил, что бросаю власть через плечо...
Вот такой разговор состоялся у нас шёпотом.
* * *
Могу говорить о политике, но не участвовать в ней, не заседать. Меня же и в Думу приглашали, причём лично Гайдар, а Жириновский до сих пор не простил мне отказа. Давно ещё вдруг огорошил:
– Министром культуры ко мне пойдёте?
Я же еще не знал, кто он такой, думал – антисемит! Не представлял, что можно быть антисемитом на трибуне и не быть им в жизни, не понимал, как такие разные вещи могут уживаться в душе одного человека.
* * *
Кризис – наше привычное состояние. Чего бояться? Мы уже привыкли – и запасались, и жуки у нас заводились. И у меня если уж была электробритва, то к ней четыре запасных ножа. Всё лежало по квартирам. Такие маленькие складские помещения, среди которых мы жили. Багажник автомобиля был забит коленвалами, распредвалами. А колёса... Мы не могли ездить, потому что внутри вместе с колёсами сидели дамы. Мы об этом просто забыли.
* * *
Я скажу, что я потерял. Я потерял в Москве тех людей, которые мне стали нравиться. Это мальчики и девочки на маленьких машинах, которые заполняли супермаркеты, – нормально говорящие, сидящие у компьютера, читающие, довольно спортивные. И, что самое главное, не пьющие. На этих людей была вся надежда. Сейчас, если они будут выброшены на улицу и мы начнём возвращаться к тому времени, о котором я всё время читаю, мне будет страшно жалко. Ведь я читаю не для этого. Я не хочу снова быть популярным, хотя популярным быть приятно.
* * *
Я довольный человек. Я доволен. Вы знаете, счастье – это вопрос другого возраста. Может быть, и нет. Но, в общем, в моём возрасте ты больше доволен, чем счастлив. Успехов меньше, в молодости успехов больше. Там счастье состоит же из удач. Это хорошо получается, это хорошо. Туда попал, сюда попал. Получилось. Аплодисменты. Успех. Всё. У меня тоже есть эта возможность. Я время от времени… Так что я доволен. Вот сказать – счастлив, счастлив я в течение пяти минут после успеха на концерте. Счастлив. Потом я всё время молюсь, во-первых; кстати, суеверен довольно-таки. О продлении этого промежутка между успехом и тревогой. Чтобы Господь продлил мне этот промежуток. Чтобы он не был таким коротким. Потому что сейчас аплодисменты, вот я кланяюсь, люди все стоят, это такая красота. Когда люди встали, и ты выходишь, и иногда ты выходишь, просто начинаешь – и они встают перед тем, как ты заговорил. Это в начале концерта. А иногда встают и в начале, и в конце. А в конце часто. Вот я смотрю на них, и я говорю: я счастлив. И абсолютно искренне. Когда вижу, как они стоят и аплодируют. Стоя. Я счастлив.
Фото: Анастасия Федоренко / Wikimedia Commons